Валерий Скобло

Валерий Скобло

Четвёртое измерение № 17 (545) от 11 июня 2021 года

Душу объяли воды

Отрывок из древней рукописи

 

...Срединный путь пройдёт среди земель

Людей плешивых и собакоглавых.

Он в этой части несколько недель

Займёт в местах, где левых нет и правых.

 

Затем увидишь, как Аллах акбар,

И Шамбалу в сияющей лазури,

Всю медную, как тульский самовар,

Махатм, снующих взад-вперёд, до дури.

 

Ты проклянешь сто раз срединный путь:

Всё чуждо... всё не кажется знакомым.

А встретишь Одиссея, не забудь

Спросить про спор Афины с Посейдоном.

 

Потом узришь неимоверный свет,

Увидишь горних ангелов в эфире.

...Но непонятно, кто во что одет,

И не Платон поведает о пире.

 

* * *

 

Не в любви и не в дружбе... etc...

Дело не в малолетках, бьющих скопом... сворой,

Так что прямо от дома, со своего двора

Тебя увозят в Мечниковскую на «скорой».

 

Дело даже, мне кажется, не в тебе самом

И не в какой-то вине – коллективной... личной.

Кварталы мелькают за окнами... Двор и дом

Уже не представить за оградой больничной.

 

...И даже не в мести – от этого ты далёк,

Здесь даже объекта-то нет для такой страсти,

А просто где-то в сердце или душе уголёк

Горит. И это не по медицинской части.

 

* * *

 

С возрастом – это обычно... я уже так привык –

Вслушиваешься в речь, это вроде такой отмычки,

Поскольку понял: Человек – это его язык,

А не характер, склонности, внешность или привычки.

 

Все обороты словесные больше мне говорят,

Чем созерцанье субъекта в развитии плавном.

Если внимательно вслушаться... если поставить в ряд...

Просто уверен, что не ошибаюсь я в главном.

 

Так надоело настойчиво вглядываться в себя

Или других – всё равно, мне-то, по крайней мере,

Что перестал навсегда я, память свою теребя,

Переживать снова ошибки свои... потери.

 

Кто-то, кто, кажется, прожил многие тысячи лет,

Мной узнаваемый в каждом обличии новом,

Один из тех нескольких, слушающих мой полубред,

Рядом стоит. Не умею назвать его словом.

 

Некто, отрабатывающий на мне приёмы ушу,

Разнообразящий жизнь мою, скрытый под маской...

Этот. Тот, кому интересно то, что я напишу,

Снова толкает под руку,

Но никогда не унижает подсказкой.

 

* * *

 

А в положенный срок наступил конец,

Перестал читать свою книгу чтец,

Но никто не заметил в зале.

Надоело чтение всяких книг,

В содержание книги никто не вник,

Свет погас, а мы не узнали,

 

Что окончился мир, наступает мрак,

Осыпаются звёзды, снимает фрак

Режиссёр, гаснет свет на сцене.

Только мы стрекочем, как те сверчки,

Поправляем галстуки или очки,

Не готовы к большой перемене,

 

А она грядёт, как состав в ночи.

Вот директор театра убрал ключи...

Вот последний звенит звоночек.

Оставляет стадо свое пастух.

Шепоток... и никто не желает вслух,

Кроме нескольких одиночек,

 

Но и тех выводят из зала прочь,

Нет желанья понять... хоть себе помочь –

Что за люди мы?.. Что за люди?.. –

Что отсюда и до конца времен

Не зажжётся люстра, концерт отменён,

Никакого кина не будет.

 

Вот за стенами театра гремит гроза.

Нет желающих правде взглянуть в глаза,

Гордо встать или пасть на колени.

Нет желающих знать, что конец наступил,

Смотрим в сторону из последних сил,

В общем, всем это всё до фени.

 

* * *

 

За это время успел попасть

В больницу. Болтался там две недели.

Как будто полжизни – собаке в пасть.

Денёчки неспешно так пролетели.

 

Лёг в декабре, а теперь январь,

Но жизни прошедшей не нужно даром.

Меня, если хочешь, в лицо ударь,

И я не отвечу тебе ударом.

 

Чего гадать на самом краю,

Уже и не важно, что будет к лету.

А все обиды теперь не таю:

Разжал ладонь – их как будто и нету.

 

Свободен. Справку верчу свою,

В графе «диагноз» – бессмысленный прочерк.

Чай заварил, обжигаюсь и пью.

Последний... и самый сладкий глоточек.

 

* * *

 

Быть властителем дум, типа – классиком... А потом

Существовать, пережёвывая одну и ту же фразу.

Доживать, неизвестно кем... будто с зашитым ртом,

Словно точные мысли повыдуло все и сразу.

 

Нет, не околесицу – у многих такая речь,

Но после тех высот, где парил, ничто не сулило – да ведь?

Вывод какой здесь сделать? Из этого что извлечь?

Ну, зажился на свете... Чего тут ещё добавить?

 

Знакомый при встрече отводит старательно взгляд,

Точно разыскивают нечто в сплетенье стволов и веток.

Да – исключен из ряда... точнее, поставлен в ряд

Портящих настроение... неприличных предметов.

 

Вот и подумай над этим... вот на вопрос ответь –

Первое, что приходит в голову... не примеряя... вчуже:

Это, наверно, хуже, чем в детстве изведать смерть?

– Чёрт его знает... А, может быть, и не хуже.

 

* * *

 

Жена толкнёт и подскажет: «Не застывай!..»

Когда задумываюсь чуть глубже, чем обычно.

Тут как раз на остановку приходит трамвай,

Да и вообще не совсем оно и прилично

 

Стоять вот так, как я, вперившись в никуда,

Не вполне сознавая, что впереди и кто там.

Люди думают: бедная женщина... вот беда –

Связалась с придурком... законченным идиотом.

 

Я уж не говорю, между нами, про то,

Как удерживает часто от спешки напрасной:

Когда не она, сколько раз сбило б меня авто

На том перекрестке... при переходе на «красный».

Правда, бывает, при этом теряю нить

Своих размышлений... даже какое-то слово.

Впрочем, сами знаете, женщин не остановить:

Желают спасти – и спасут тебя безусловно.

 

Я и не спорю: конечно же, ей видней,

Судит о жизни она более адекватно.

Подталкивает меня – и я возвращаюсь к ней.

Спасибо ей... Мог бы и не вернуться обратно.

 

* * *

 

Андреев думал: взгляда Князя Тьмы

Не выдержит никто, напрасно ропщем.

Кто этот Князь!.. – кто я, и кто все мы?

Другой масштаб... Мы беззащитны, в общем.

 

Забыл сказать: Андреев – Даниил.

Но это вам и так вполне понятно.

А Князя, кстати, кто остановил?..

На карте этой тьмы и света пятна.

 

Я «Розу Мира», прямо скажем, чту

Не за прозрений люрексные нити,

А за наивность... даже простоту,

Которой вся пронизана... простите.

 

Но прост и плотник был, в глаза ему

Взглянувший и не дрогнувший от взгляда.

Мне мало, что понятно самому

В сюжете... Большей ясности не надо.

 

Объяли меня воды до души моей…

 

Ты знаешь, мне кажется иногда,

Что жизнь – абсурдна, конечно, да –

Но не совсем абсурдна.

Всей очевидности вопреки,

Вижу порой за изгибом реки

Большое морское судно.

 

Барк пятимачтовый или фрегат...

Теперь ты и сам убедился, брат:

Сознанье мое непрочно.

Об этих парусниках в стихах

Только ленивый и не вздыхал...

Да – крыша съезжает точно.

 

...Типа – парусник «Крузенштерн».

Давно нам подняться пора с колен,

И пусть ищут ветра в поле.

Нет – политика здесь ни при чём,

Ею я точно не увлечён –

Я о воде и воле.

 

Я о другом говорю совсем,

Есть много важных и нужных тем,

Кроме «тайной» свободы.

Что мне Пушкин и что мне Блок?

Намертво вязнет в зубах урок –

Душу объяли воды.

 

...Я был бы там распоследний матрос,

Не капитан – ну, какой с меня спрос?

Не по Сеньке корона.

Темы морские тем хороши –

От них облегчение для души.

Я очень плохой Иона.

 

Я верю в парус косой и прямой,

Гафельный, рейковый, шпринтовой...

Приму ещё что на веру?

А жизнь абсурдна... пряма... крива...

Увижу далёкие острова...

Абсурдна она... Но в меру.

 

* * *

 

Как в анекдоте дурацком: мол, родина это, сынок...

Как, мол, покинуть шукшинские эти берёзки?

Избы, как после бомбежки... и ветер, сбивающий с ног...

Доски на окнах крест-накрест... прогнившие доски.

 

Я не оставил её... потому что был слаб и ленив,

Нечего ставить в заслугу мне глупости эти.

Родина: Ладога, Питер, Карелия, Финский залив.

Было – поездил: Империю видел в расцвете.

 

Сердце сжималось от грусти: Нева, Петропавловка, лёд...

Знаю, что глупости... Только как справиться с этим?

Кто я – придурок, слабак, недотёпа... возможно, урод?

Не патриотом же зваться? – с усмешкой заметим.

 

* * *

 

Нет, невозможно оторваться от прошлого,

Его не отправишь на вечный покой,

И – от настоящего, из него проросшего,

Горького, точно полыни настой.

 

Ну, а грядущее несуществующее

Разъедает реальность, как едкий йод.

Смотришь – и вот оно рядом – будущее,

Оно не спрашивает, а настаёт.

 

* * *

 

Забившись на верхнюю полку в плацкартном,

Того и хотел ты? – ответь – не так ли?

В упорном стремленье своём азартном

Впитать пространства брызги и капли...

 

Оставить на память, на долгую службу,

Чтоб вспомнить потом. Нет вернее средства...

Забыв, наконец, про любовь и дружбу,

Прочие глупости юности, детства.

 

В открытые окна влетающий ветер

В твои паруса – так тогда казалось...

Какие порой невода и сети

Судьба забросит себе на шалость.

 

Лет сорок назад жизнь казалась нам шуткой.

Вокзал в Рязани, приезжих орава...

Автобус ветхий, а после попуткой –

До Ла̀скова?.. И не вспомню, право.