Все стихи Валерия Горбачёва
Баллада о боевой юности
(Часть II. «Афганский синдром»)
Памяти боевого друга,
ветерана Афганской войны
Михаила Юрьевича Симонова
1.
Ломать не строить – не болит душа.
Сухой закон к нулю сводил терпенье.
СССР не по зубам был США,
Но жертвой пал народного броженья.
Верхи могли по-старому,
По-новому – никак.
Мы ж, как быки упрямые,
Мычали – «Всё не так».
Тут 10 лет в Афгане и –
Вот вам ГКЧП.
Совковое сознание,
Сидящих на горбе.
А дальше – дело техники:
И кровушка в песок.
Мы сами, без Америки,
Сломали свой Совок.
Кто властью РСФСР Бориску наделил,
С беспалым обеспалил мир, в котором сам и жил.
2.
Наследовать достоин только тот,
Кто может приложить наследство к жизни.
Сегодня песни ностальгичные поёт,
Кто был ещё вчера врагом Отчизны.
Народ – не весь – но был готов,
Чтоб обновилась власть.
Не вместо звёзд принять орлов,
А жить, наевшись всласть.
Ведь символы – не новодел,
Не доллары в глазах.
Чуть тронь, начнётся беспредел
С оружием в руках.
Но тронули – чего уж там,
И вылезла шпана.
А дальше всем тяжёлым сном
Представилась страна.
В загоне ум и патриот, и прав, кто виноват.
Не враг самообману я, пройдя афганский ад.
3.
Стал неспроста в ходу у торгаша
Столярный клей на улицах столицы.
А кто предвидел волны смут и мятежа,
В приходах за Россию стал молиться.
Когда нить рвётся, то челнок
Сам по себе летит,
Но ткач следит, чтобы станок
Ткал, и не рвалась нить.
А тут не только челноки –
С катушек молодёжь.
И за кордон текут мозги,
Пока идет делёж.
Разврат там, где питают страсть
Богатство и успех.
И в наказанье, как напасть,
Террор берёт разбег.
Так было, есть и смеет быть в истории держав.
Как по понятиям платить, понятия смешав.
4.
Господь – не фраер, метит шельму он.
Но из двух зол народ тянул, что круче.
Я Горбачёву за Афган шлю свой поклон,
Мутанту Ельцину – проклятий кучу.
Лихие девяностые
Войной пошли по всем.
Все эти игры взрослые
Придумал Дядя Сэм.
Но ЕБН вцепился в трон,
Плевать, что опыт гнил.
Так Белый Дом утюжил он,
Что белый чёрным был.
А дальше – дело техники:
«Стаканкино» в крови.
В Америке в истерике
От шоу из Москвы.
Свободный дух не терпит зла, а тут – на трупе труп.
Я знал, что президент дурак – не знал, что душегуб.
5.
Когда центриста валит дерьмократ,
Теряют часть на море и на суше.
Но, вот когда громит парламент тот же гад,
Не только Центр – свои спасайте души.
Такие тучи разогнать
Непросто над страной.
Где своевольничает знать,
Гордясь своей виной.
Где правде – на панели быть,
Решила лжи резня.
Где выжив русских, стала жить
В горячке зла Чечня.
А дальше – дело техники:
Друг друга – щёлк да щёлк.
Куда нам до Америки?
Взял верх чеченский волк.
В восьмидесятых аксакал за мой свободный нрав
Пророчил там: «Нас ждёт беда, спасёт ваш волкодав».
6.
Я придавал значение словам,
Когда б не долг, не съехал в девяностом.
Прощай, Айюб, Хамзат, Айт-Мам и ты, Салам –
Все те, с кем кров и хлеб делил я в Грозном.
Казачий дух во мне не спит
С вайнахским, и ещё
Еврейский русский не гнобит –
Последний Горбачёв.
Фамилию бодать не дам.
Пройдусь, как по тылам.
Но привкус крови сыновьям
Вовек не передам.
А дальше – дело техники,
Опора, тыл – во мне.
Чихать мне на Америку,
Как ей, что мы в говне.
Встречал я их наёмничков в Афгане, ну и чё?
Эх, мальчики-ковбойчики, могли б пожить ещё...
7.
Кто хочет мира, будь готов к войне.
Тогда и – миру мир, и чудотворство.
Попсо-жалелки лицедействуют в стране,
Когда в сердцах любви нет и упорства.
Коль ввергнута страна в войну,
Так надо побеждать.
А если сам – ни тпру, ни ну –
Получится кремлядь!
В тот год с супругой в ЗАГСе я
Развёлся. Срам какой –
Беда зеленоглазая
Пошла гулять с другой.
Как шею жертвы я сдавил,
Рукой гитарный гриф.
Но налегке ушёл, в чём был,
Дверь за собой закрыв.
Жизнь – алфавит, и если «да», то с «ё» – в «калэмэнэ».
Как я прошёл войну, она пошла гулять по мне.
8.
Свободу слова превратил в базар.
Порок, сводящий счёты с молодёжью.
Где люди гибнут за металл, там жизнь – товар,
Торговля – не война, но принцип тот же.
Да, времена меняются.
Пороки – ни фига.
И бывшие дудаевцы
Торгуют с молотка.
Беззлобье душ – как ранее,
Берёт теперь в залог:
Бандитское сознание,
Портовый юморок.
В ком кровь, как воды мутные
У Сунжи, у реки,
В хвосты и в гривы прут её
Хаттабы-мужички.
Когда бы знал, то придушил Басаева щенком.
Удугов бы не пожелал быть фиговым листком.
9.
Как унтер-офицерская вдова,
США выпорют сами себя однажды.
Так думал я, когда Чечню – на раз и два,
По-жидкому развёл имам блиндажный.
Во всех краях народ дурак,
Чтобы платить потом
За танец страсти, и вайнах –
Под денежным дождём.
Закай заложником взял в плен
Свой дар – и разменял.
Чеченцем был, теперь – чечен,
Фунт стерлинга свинья.
В Европе или в Жмеринке
«Глаз доллара» сечёт.
Он любит, как Америка,
Молчание и счёт.
Тиранство денежных купюр не отменял никто.
Но лучше жить достойно, чем успешно – от и до.
10.
Как не бродило б сусло, но вино
В итоге получается, ребята!
И девяностые в цепи веков – звено,
Где мужики уходят, как солдаты.
Замешанные на крови
Богатство, слава, власть.
Кто в жернова попал, увы,
Пропал – такая масть.
В Москве летели головы.
В провинции – не счесть:
И молодые «новые»,
И воинская честь.
Зарезан Мишка Горащук,
Друг Симонов убит.
Их порешил страны недуг –
Бандитский геноцид.
А тот, кто пьяный бред вносил во всё, в одном был прав:
Оставил трон, где сторож был – державный волкодав.
Гав! Гав!
Ав!
2006
Болото
Бьёт солнце по глазам, как лампа на допросе.
По грудь я угодил в болотный ил.
За что же небеса мне приговор выносят,
Тому, кто на себе свой крест тащил?
Я Богу душу не спешу отдать.
Держусь за каждый миг, как за спасенье.
И, пропадая, не желаю знать,
Что из гнилья выходит удобренье.
Захлёбываюсь, как в аккорде,
В болоте,
в болоте,
в болоте...
Лишь выбьюсь я из сил, вперёд ногами сгину.
Без всякой панихиды – прямо в ад.
Круги над головой протухшая трясина
Сомкнёт и будет охранять, как клад.
Я Богу душу не спешу отдать.
До судорог в руках ищу спасенье.
Но голове руками помогать
Мешает смрад беспочвенных решений.
Захлёбываюсь, как в аккорде,
В болоте,
в болоте,
в болоте...
Чтоб на последнем вздохе в загробный мир попасть,
Совсем чуть-чуть... Окстись! Здесь выход есть.
И ты не зря тащил – и в зной, и в снег, и в грязь,
Горбатясь на себе, свой тяжкий крест.
Я Богу душу не спешу отдать.
Мой крест – моя религия спасенья.
В нём весь ответ, и без вести пропасть
Теперь мне не даёт его терпенье.
Захлёбываюсь, как в аккорде,
В болоте,
в болоте,
в болоте...
1986–1987
Зимняя дорога
Кто, хотелось бы знать, запрягал лошадей слишком долго,
В ком давно говорило предчувствие быстрой езды?
Я уверен был в том, отправляясь зимою в дорогу,
Что судьба не позволит меня довести до беды.
Но дорогу назад отсекли, клацнув челюстью, волки.
И упали на снег, животами рванувшись вперед.
Почему отозвался во мне этот вызов жестокий
И завис над тайгой, словно лязг от тюремных ворот?
От судьбы не уйдёшь – но я знал наверняка,
Что меня дома ждёт молодая жена.
От судьбы не уйдёшь, но я знал наверняка –
То, что меня не убьёт, сделает сильней меня.
Встречный ветер ударил в лицо, слезы глаз высекая,
Страх похлеще кнута по хребтам стеганул лошадей.
И помчалась хвалёная тройка, бока обжигая,
Под собою не чувствуя ног, с кандалами саней.
То ли мне показалось, что всё это было когда-то,
То ли это всё было, но память отшибло всерьёз...
Мы с душой нараспашку неслись, хоть стоял, как преграда,
Перед нами колючим забором сибирский мороз.
От судьбы не уйдёшь – но я знал наверняка,
Что меня дома ждёт молодая жена.
От судьбы не уйдёшь, но я знал наверняка -
То, что меня не убьёт, сделает сильней меня.
Уходя от погони, мы паром дышали на стужу.
Неизвестно, каких бы ещё наломали мы дров...
Только средь бела дня грянул залп из охотничьих ружей,
И картечью срубил наповал самых быстрых волков.
Ещё долго неслись наугад мои лошади слепо,
Ещё много волков от охотничьих залпов легло...
Только глядя на всё, понимаю, что счастлив я не был,
Потому что чужое несчастье в пути помогло.
От судьбы не уйдёшь – но я знал наверняка,
Что меня дома ждёт молодая жена.
От судьбы не уйдёшь, но я знал наверняка –
То, что меня не убьёт, сделает сильней меня.
1989
Медвежий угол
Зимой кататься любите? Готовьте летом сани!
А нет ... На нет – суда и нет. Подайте мне коня!
Закончилась прелюдия любви и обладаний,
Грядут иные времена не только для меня.
Этапы длинного пути сведут концы с концами,
Железной хваткой намертво, и входа не найти.
Где за семью печатями всё то, что было с нами,
Как навсегда потерянным пребудет взаперти.
Ты спросишь, как меня зовут? Зови меня, как хочешь.
Медвежий угол научил не думать о себе –
На шкурах ел, на шкурах пил и укрывался ночью
С лесной колдуньей и, как знать, быть может, огрубел.
Слетали отблески костра, как ангелы, к постели.
К сплетенью наших тел в огне, чьё имя – ты и я.
И молодило в жилах кровь не колдовское зелье –
Из губ её я тайны пил любви и бытия.
Где был и как туда попал? Известно только Богу.
Изгиб берёзы за окном – моей судьбы изгиб.
Но это не надлом души, не скрип полов с подвохом,
А просто взгляд со стороны, как банный лист, прилип.
Зимой кататься любите? Готовьте летом сани!
А нет ... На нет – суда и нет. Подайте мне коня!
Закончилась прелюдия любви и обладаний,
Грядут иные времена не только для меня.
2005
Метрополь
Расписан ночи мотылёк
Лучом неонового света,
И как пронзительный звонок,
Зовёт уставшего поэта
Испить до дна в Охотный ряд
Вино разлитого заката,
Где у витрин стеклянный взгляд
Целует алых роз помаду.
Пусть как на празднике король,
Стоит, любуясь, Метрополь,
Расправив плечи замшевым фасадом.
Я по ступенькам этих нот
Сбегу в ближайший переход,
Чтобы тебя найти и быть с тобою рядом.
Смешав все краски, ночь поймёт –
В любви гармония всех линий.
И страсть в рыданьях изольёт,
Как будто скрипка Паганини.
Извечно сыгранный сюжет
Подхватит любящая пара,
И успокоит ночь рассвет,
Сложив всё в мотылёк футляра.
Пусть как на празднике король,
Стоит, любуясь, Метрополь,
Расправив плечи замшевым фасадом.
Я по ступенькам этих нот
Сбегу в ближайший переход,
Чтобы тебя найти и быть с тобою рядом.
1992
Не загадывай
Любимой бабушке –
Курасовой Ольге Максимовне
Не загадывай! Никогда наперёд не загадывай.
Говорила мне сотни раз в детстве бабка моя.
Но не слушал я – раньше срока спешил всех обрадовать,
И ушла к другим жить удача моя от меня.
Разменял себя, так сказал бы отец мой – на мелочи.
Сединой оброс и залёг, как в берлогу медведь.
Только на вопрос – где ж вы райские птички да белочки?
Мне до одури, не дано, отродясь, песен петь.
Засопливилась погода
Посреди зимы.
Очень прошлому охота,
Чтоб в грязи тонули мы.
Всё неймётся обратить наши души
В свою веру, но нас неуклюжих
В три погибели не согнуть –
Да ни в жисть!
Не загадывай! Никогда наперёд не загадывай.
Но горбатого не исправить ничем, окромя...
В окна вечности этой ночью я снова заглядывал,
Люди добрые, ради Бога, простите меня!
Там цветёт сирень в палисаднике облаком алым.
А любви апрель, заливаясь, поёт соловьём.
Там бабуля мне, доверяя ключи от подвала,
Попросила, чтоб я сходил за осенним вином.
Засопливилась погода
Посреди зимы.
Очень прошлому охота,
Чтоб в грязи тонули мы.
Всё неймётся обратить наши души
В свою веру, но нас неуклюжих,
В три погибели не согнуть –
Да ни в жисть!
Не загадывай! Никогда наперёд не загадывай.
Говорила мне сотни раз в детстве бабка моя.
Но не слушал я, раньше срока спешил всех обрадовать,
Чтоб удача шла, люди добрые, к вам от меня.
2002
* * *
Ночь зажигает звёзды над Луной,
В цветеньях майских подошла суббота.
А мне совсем не хочется домой,
Ведь мне сегодня так любить охота.
Аллеям парка снится тишина...
Листву развесил дуб на ветках старых.
Но новизна его берёзкам не нужна,
И мне так жаль, что нет у дуба пары.
В тени печальной ничего не прорастёт,
И дуб стоит с склонённой головою.
Быть может, он надеется и ждёт –
Ещё не всё ведь поросло травою?
Ты зашумишь – на ноте я споткнусь,
Услышит ветер и над нами посмеётся.
Он прав – я на круги свои вернусь,
К своим корням, на вековые кольца.
1976
Патрики
Памяти Л. Л.
Она любила спать одна
И в полночь выйти из окна,
Чтоб покружить над Патриаршими прудами.
Она читала, как роман,
Чужие сны, и хулиган
Боялся встреч с её зелёными глазами.
А днём без всяких перемен
Она была своя – Кармен,
Кто б мог подумать, что за ангельской улыбкой
Скрываясь, тайный взгляд живёт,
И счёт давно грехам ведёт,
Кто б мог подумать, если б не одна ошибка.
Она любила спать одна,
Но вот и к ней пришла весна –
Любовь нагрянула негаданно-нежданно.
И тот, кто был грозой девчат,
Единым взглядом без ключа
Взломал ей сердце, как запоры хулиганы.
А в полночь юная Кармен,
Сама желая перемен,
Кружила в поисках злосчастного героя.
Смотрелась в окна, где б он мог
Пить у других девчонок сок,
В своём беспамятстве лишенная покоя.
Она любила спать одна,
Но эта ночь прошла без сна,
И первый луч застал её врасплох в полёте.
Он сбил её, как птицу влёт,
Но был в её паденье взлёт...
А все подумали – на ведьм пошла охота.
Её зелёные глаза
Погасли, только чудеса –
Она в последний миг свой выглядела краше.
Но из квартиры, где жила,
Семья цыганская ушла,
А следом девственная прелесть Патрирших.
Магическая прелесть Патриарших.
2006
* * *
В. С. Высоцкому
Поэты продолжают жить в стихах –
И умирать, и бредить от удушья...
Сгорев дотла, земле оставив прах,
Любить и приходить по наши души.
Им – время не указ, петля, и нож,
Вкруг пальца смерть проводят – и на плаху.
В их слове человеческая мощь,
Которая солдат ведёт в атаку.
2000
* * *
Проклинали меня до седьмого колена,
И горела не раз под ногами земля.
Быть последним в роду – все-равно что из плена,
На себе род тащить, да по минным полям.
В правом ухе с серьгой по тылам не ютился,
Вбил науку отец, будь-здоров, не серчай –
«Быть последним в роду? Эка важная птица...
Сам в бою погибай, а друзей выручай».
Тыл мне раны лизал, но и здесь, как магнитом,
Рок притягивал смерть и на части рвались
Души лучших друзей, только знал – я не мытарь.
Не летел от судьбы, как оборванный лист.
Аду прямо в глаза я смотрю – не скрываю.
Быть последним в роду мой удел и оплот.
И на тысячу лет всем врагам зло прощаю,
Но своим. Не твоим, вселюбивый Господь!
2004
Сломанная роза
Сломанная роза
На снегу лежала,
Словно знак вопроса
После карнавала.
Не под льдом сгорела.
Запеклась в снегу.
Но душа – не тело,
Перешла в строку.
1982
Степь
Неоглядна степь, края-края нет,
Гонит облака табунами ветер...
Расскажи мне, степь, где берёт душа
Силы, чтоб такой быть на белом свете?
Не злодей я, степь, ты меня пойми,
Отчего в глазах кроется ненастье.
Зверем рыскал я, не найдя нигде,
То, что старики называют счастьем.
Атаманила жизнь лихоманами.
Нахлебавшись горя и лжи,
За враждебными сердцу туманами
Я, степь-матушка, верой к тебе дорожил.
Не дал крылья сложить мне нечаянно
Нрав горячий, как угли костра.
И стою, как пред вечною тайною,
Пред тобой я – без кола и двора.
Научи меня мудрости своей,
Мне не занимать к этому стремленья.
В ножки поклонюсь, отпущу коня,
Он поймёт – в нём есть племенное семя.
Расскажи мне, степь, где любви родник?
Я ли не казак, чтоб не знать об этом?
Материнством нас не обделишь ты,
Потому пришёл в поисках ответа.
Атаманила жизнь лихоманами.
Нахлебавшись горя и лжи,
За враждебными сердцу туманами
Я, степь-матушка, верой к тебе дорожил.
Не дал крылья сложить мне нечаянно
Нрав горячий, как угли костра.
И стою, как пред вечною тайною,
Пред тобой я – без кола и двора.
Неоглядна степь, края-края нет,
Гонит облака табунами ветер.
Расскажи мне, степь, где берёт душа,
Силы, чтобы петь соловьём в рассвете?..
2003
Час быка
Час быка пробил – это коррида.
Здесь, сейчас, а не где-то потом.
По углам расступается свита,
Матадора оставив с быком.
Я уже разъярён до предела,
Бью копытом и пар из ноздрей.
Кровоточит загривок, но в целом
Я готов к главной схватке своей.
Позади триумфальность таранов,
Из загона я шёл на рожон.
Для меня это битва титанов,
А арена – мой Армагеддон.
Потакая людскому азарту,
Ад пройдя, не считая кругов,
Я готов бой принять, как награду,
С матадором – убийцей быков.
К отпущенью грехов путь заказан,
Бычьим сердцем рванулся из сил.
Брать быка за рога надо сразу –
К процедуре я приступил.
Позади триумфальность таранов
И, пока палачом не сражён,
Для меня это битва титанов,
А арена – мой Армагеддон.
Полотно, что есть – тряпка и только?
Но в руках матадора оно
Заставляет быка резвой тройкой
Разгоняться и падать. Смешно!
Почему я, как с собственной тенью,
С полотном бьюсь впустую, а он...
Он берёт не числом, а уменьем,
И с восторгом ревёт стадион.
Позади триумфальность таранов,
Мне бодать пустоту не резон.
Для меня это битва титанов,
А арена – мой Армагеддон.
Час быка пробил – Солнце в зените.
Стадион в ожиданье молчит.
По закону испанской корриды
Матадором бык должен убит.
Я спокоен – как в бронзовом теле.
С кровью вышли безумье и злость...
Он вонзает, но шпага слетела,
Попадая не в сердце, а в кость.
Позади триумфальность таранов,
Я в ударе, а он обречён.
Для меня это битва титанов,
Где арена – мой Армагеддон.
2006
Четыре четверти
Не верь словам подложным о любви –
Придуманы они для наказанья
Тщеславным одиночеством, где гибнут соловьи,
Сошедшие со сцены мирозданья.
Великою китайскою стеной
Готов прийти такой преподаватель,
Чтоб только подвести под дробною чертой
К числителю враждебный знаменатель.
Вся наша жизнь, и вся наша смерть –
Четыре четверти одной дороги.
Вся наша жизнь, и вся наша смерть
Без истинной любви обречены
Быть несчастной дробью.
Не верь словам подложным о любви –
Они готовы бросить нас под танки.
Чтоб только разменять на жалкие рубли
Единство душ, не знающее рамки.
Вся наша жизнь, и вся наша смерть –
Четыре четверти одной дороги.
Вся наша жизнь, и вся наша смерть
Без истинной любви обречены
Быть несчастной дробью.
1999
Я мечтал о тебе
Я мечтал о тебе, и поэтому здесь,
Для тебя и для мира открытый.
Вековечные тайны хранит этот лес,
И, качаясь от ветра, сосновый навес
Видит тени грядущих событий.
Знает он, как и ты, чем я жил и дышал,
Почему на Земле рай, как все, не искал.
Как от волчьей погони уйдя, не полез –
Ни к судьбе под подол, ни в кабак на обрез.
Куполами встречали меня города,
Медный колокол радовал звоном.
Вроде всё хорошо... Но над кромкою льда
Мне шептала вода, что пришёл не туда,
Чтобы верить, как старцы, иконам.
Всё приходит в свой срок – значит, всем для меня
Будет то, что в конце, и я свистну коням.
Спелым яблоком снег от мороза хрустел,
Чтоб не згинуть в пути, я себя не жалел.
Я мечтал о тебе и поэтому здесь,
Извини, что не в царской карете.
Вот такие дела... Видно, в этом я весь...
А иначе б не выдал тебя этот лес,
По-другому живи я на свете.
Будет, люди, судить за чудачества нас!
Всё теперь на двоих – ничего про запас.
Ну, а если ненастье возьмётся стеречь,
Будем жить-поживать да топить в доме печь.
2005