* * *
Грету Тунберг раньше звали Саманта Смит,
У неё была замечательная идея.
В каждом ребёнке что-то такое спит,
Отчего он с годами старится и седеет.
Прорастает одиночество изнутри,
Стрелка щёлкает: десять, пятнадцать, двадцать.
Но пока они любят тебя и верят тебе, смотри.
Это значит, пока ещё незачем их бояться.
У Саманты всё получилось, и вместе с ней
Мир поверил в силу мира, труда и мая.
А у Греты Тунберг задание посложней,
И она сама его толком не понимает.
Если ты ненавидишь мир, как его спасти?
В прошлой жизни кончилась вера в добро и чудо,
А тебе повторяют: «Главное не расти»,
Ожидая покорного: «Я поняла. Не буду.
Из детей вырастают чудовища вроде вас».
Проступившая лёгким контуром карандашным,
Кем она вернётся к нам в третий раз?
Даже думать страшно.
* * *
Ад – это мы, другие – это мы.
Из самой глубины, из тьмы и света
мы вышли посмотреть на это лето,
став первыми приметами зимы.
Щебечут птицы, облака плывут,
Повсюду запах мёда и корицы,
и мы ложимся в воду и траву,
пытаясь в этом мире раствориться.
И остывает тёмная вода,
по берегам сухие травы дремлют.
Мы не хотим обратно, но куда
ни шли бы, мы всегда идём под землю.
Пока мы ещё здесь, давай дышать,
смотреть во все глаза и жадно слушать.
Ведь если бы у нас была душа,
она бы уже вырвалась наружу,
не выдержав всей этой красоты.
Но нет её, и взяться ей откуда?
И мы так восхитительно пусты,
что с лёгкостью в себя вмещаем чудо.
* * *
Кто выжил после детства,
тот тотчас подтвердит,
что никуда не деться
от холода в груди.
Ты разобрался вроде:
отныне навсегда
всё то, что происходит
с тобою, – ерунда.
Не страшно и не больно
(не верь себе, не верь!)
Ты принял эту роль. Но…
Но как же быть теперь?
Теперь уйди попробуй
от тысячи зеркал,
расставленных так, чтобы
ты снова привыкал:
смешалось всё на свете
вокруг, пока ты рос,
и ты теперь из этих,
которые всерьёз.
* * *
В детском лагере для взрослых никакого распорядка –
хочешь, ешь варенье ночью, хочешь, пиво пей с утра,
заведи двенадцать кошек, в Дед Мороза верь украдкой,
прыгай в полдень через речку и кричи «Гип-гип-ура!»
Хочешь, выучи английский, стань начальником отдела,
а потом уйди с работы и иди смотреть кино.
Ничего тебе не скажут, что бы ты теперь ни сделал.
Потому что всем на свете абсолютно всё равно.
* * *
А в полночь нормальные люди
выходят. И, глядя в упор,
всё видят – что есть, и что будет,
и было ли что до сих пор.
Подходят, дома окружая,
и с жадностью смотрят сквозь мрак,
как жизнь протекает чужая,
и всё в этой жизни не так.
Ни толку в ней нет, ни порядка,
и логики в ней ни на грош.
Отменный бардак, если кратко –
такой, что вкусней не найдёшь.
Всё так. А быть может и нет, но,
весь смысл несуразных идей
в том, чтобы кормить незаметно
всех этих нормальных людей.
Они любопытны, как дети,
и тянут ладошки во тьму.
Как только ты смог пожалеть их,
бояться уже ни к чему.
* * *
Дети Дикого ангела выросли и устали.
Невозможно в этой вашей Электростали
Жить в надежде на чудеса.
Никакого тебе Родриго или Рикардо,
На стене покрылась пылью цветная карта,
За окном всё та же серая полоса.
Мы читали и Леви-Брюля, и Леви-Стросса,
Мы считали, что очень важно не вешать носа,
А моя подруга однажды влюбилась в босса,
И потом вспоминала это пятнадцать лет.
Что теперь поделать, если иного чуда
Не достанешь здесь, наверное, ниоткуда.
На тебя взирает город, пустой, как Будда,
Непонятно, где аутлет, а где туалет.
Только я-то точно знаю, что чудо было.
Я его забыть хотела бы – не забыла.
Ну и пусть его считают унылым мылом,
Я к нему бежала вечером через двор.
Я влетала в комнату, падала у экрана.
Вот сейчас об этом вспомнишь, и как-то странно…
Ведь там было всё, что было нам слишком рано.
Всё, что рано нам до сих пор.
* * *
Мы живём в столице ада,
Так нам в общем-то и надо.
На последнем круге МКАДа
Строим новый микрорай.
Ну и что, что мы не люди,
Если мы стараться будем,
Ожидает нас награда –
Что захочешь выбирай:
Хочешь – сердце, хочешь – душу,
Хочешь – никого не слушай,
Попросись обратно в Гамельн,
Бремен, Новгород, Канзас.
Гудвин добрый, не откажет –
Здесь своё получит каждый –
Он-то знает, что однажды
Снова соберёт всех нас.
Больше нам не будет домом
Наш Канзас, где всё знакомо,
Новгород вдруг тесен станет.
Позовёт заветный край.
Ад, наш милый ад... Не надо,
Гудвин, нам твоей награды.
Мы служить задаром рады,
Ну и пусть во имя ада
Надо вечно строить рай.
* * *
Не заглядывай в окна после заката,
там люди становятся тем, чем были:
один – хвостатым, другой – рогатым,
третий ложится на полки пылью.
И этого видеть тебе не надо.
Квадрат окна переполнен светом,
но тень под ноги ложится кругом.
На фоне шкафа или буфета
они склоняются друг над другом.
И ты не должен смотреть на это.
Мигает лампочка. В этом свете
не разберёшь, кто кому добыча.
Они приходят домой за этим.
Имеют право. Таков обычай.
И им плевать, что ты их заметил.
Теперь ты знаешь секрет, который
скрывать никто не спешил, похоже.
Придёшь домой и задёрнешь шторы.
И с наслаждением сбросишь кожу.
* * *
Рептилоид Егорыч хмуро глядит туда,
Где рассветная полоса разрезает тучи.
Не прилетят. Ни совести, ни стыда.
Оставляет окно открытым на всякий случай.
Говорили, мол, спецзадание, мол, хотят
К госнаграде представить. И не краснели, гады.
Собираться на службу нужно. Не прилетят.
Ну и хрен бы с ними, тварями, и не надо.
Шифрограммы не принимают пятнадцать лет.
Объяснили, что опасаются перехвата.
Подстаканник вздрагивает на столе.
В темноте кулак отливает зеленоватым.
Тут и сам-то где ложь, где правда не разберёшь.
Он со дна кастрюли сдирает остатки каши.
РЕН ТВ талдычит, мы выиграли. А то ж.
Заливают не хуже наших.
* * *
Ты мо́лодец, а я не молоде́ц.
Забудь про эту рифму наконец.
Подумаешь, обычное фиаско.
У вас, конечно, победит добро.
А нам что делать? Что нам делать, бро,
когда к концу подходит наша сказка?
Вы дождались заслуженных наград:
Принцессе – свадьба, воинам – парад.
И только нам пора вернуться в ад.
Такая вот нелепая развязка.
Ты мимими, а я не мимими,
Но ты меня, наверно, обними,
Когда нас поведут прощаться строем.
Я верю: тот, кто видел без прикрас
Все эти сказки, в следующий раз
В них выйдет положительным героем.
Прятки
Психотерапевт идёт, вздыхая,
Видит только краешек асфальта.
Вроде бы неделя неплохая,
Просто поддувает из гештальта.
Так-то он открытый, проактивный,
Вскормленный любовью безусловной.
(До чего же это всё противно.
Этим все болеют поголовно).
Мерчендайзер бегает по кругу,
Расставляет банки и бутылки.
Только почему-то сводит руку
И жужжит тупая боль в затылке.
Так-то по диплому он филолог,
И внутри филолог, и снаружи.
Он читает Блока между полок,
Понимая, что могло быть хуже.
Старший маркетолог громко плачет.
У него причины вовсе нету.
В это нужно верить, а иначе…
Это просто тьма перед рассветом.
Так-то всё в порядке, всё в порядке!
Мимо жизнь на цыпочках проходит.
Это мы. Мы с ней играем в прятки
И пока выигрываем вроде.
2020
Когда нас всех забанили в офлайне
(а я предупреждала, что так будет),
мы плакали и спорили: как скоро
нас выпустят обратно из Сети?
Мы собирались стать чуть-чуть смелее,
и жизнь чуть-чуть сильней ценить хотели.
Мы собирались где-нибудь в фейсбуке,
и говорили только об одном.
Как жаль, что мы не видели друг друга,
и рук друг другу так и не пожали.
Как жаль, что нас давно не существует.
А после отключили Интернет.
* * *
Не ходи в WhatsApp, не ходи в Telegram, не ходи в Facebook.
Там сидят они. Там они по углам сидят.
Не оглядывайся вокруг, настоящий друг
Никогда не потянет тебя сюда.
Посмотри, как глаза их светятся в темноте.
Сколько синих рук потянулось к тебе, дрожа…
Ты не знаешь их. Эти люди уже не те.
Ну зачем ты эту кнопку сейчас нажал?
Напиши в ответ, что тебе здесь все рады, мол,
Наконец-то нет ни боссов, ни ипотек.
Мне не нравится это всё. Да не бойся – LOL.
А тебе понравится. Это и страшно. KEK.
* * *
Человек, воспитанный Алисой,
чётко формулирует вопросы,
верно делегирует задачи,
знает, что на всё найдёт ответ.
Даже если никаких вопросов
или там задач в помине нету,
человек, воспитанный Алисой,
их организует на раз-два.
Жизнь – это, конечно, вечный поиск,
а точнее, поиск бесконечный.
Даже если никакой Алисы
нет на свете, он её создаст.
Человек, воспитанный Алисой,
подчиняет время и пространство.
Недоступна только лишь реальность.
Да кому она нужна теперь.
* * *
Лиса живёт в лесу, и норм лисе.
А мы друг другу надоели все.
И каждый втайне хочет быть лисою.
Уйти в закат с котомкой или без.
И чтоб никто не трогал и не лез,
отгородиться лесополосою
от всех коммуникабельных подлиз.
Мы – поколение латентных лис,
стремящихся в сиреневые дали...
...Когда же всё, что грезилось, сбылось,
из леса вышел очень грустный лось
с котомкою и стоном «Забодали!»
* * *
Теперь, когда мы знаем, что на свете
есть вещи пострашней других вещей,
мы больше не рыдаем в туалете
о том, что «всё не так, не так ваще!»
На грани грандиозного абзаца
(«ни в жисть не пережить такую жесть!»)
мы больше не обязаны казаться
не тем, что есть.
Всё в принципе не так уж плохо было,
но поезд, разумеется, ушёл.
О чём я горевала? Я забыла.
И это, в общем, тоже хорошо.
А слёзы никого и не спасли бы,
и не спасли бы никого слова.
За то, что я могу молчать – спасибо.
Спасибо, что бываю неправа.
А тот, кто вечно прав и точно знает,
куда направить нужно пулемёт,
тот снова ничего не понимает.
И никогда, наверно, не поймёт.
© Тая Ларина, 2014–2022.
© 45-я параллель, 2022.