Татьяна
Воронова

Небесный лучник

Тускнеет на горизонте ртуть

Коротких зимних лучей.

Небесный лучник выходит в путь,

Колчан звенит на плече.

Легко рисует звенящий бег

Прерывистую черту

Вдоль всех поворотов небесных рек,

Стекающих в темноту.

А там, где гневен речной изгиб

И ненадёжен мост, –

Небесный лучник, беги, беги

По белым камешкам звёзд:

Давно истомилась твоя стрела,

Готова твоя мишень!

Пока охраняет ночная мгла

Ещё не наставший день,

Пока не сброшен её покров, –

Добычу клади в суму:

Пожар и смуту, слезу и кровь,

Бескормицу и чуму.

Уже выходят твои враги

Из логова тишины.

Небесный лучник, беги, беги:

Ворота отворены...

Сёстры Остин

– А вот бы представить, Кэсси,

Что мы проживем ещё двадцать три года –

Уже под разными крышами

И под разными именами.

Мы нарожаем друг другу

По десятку племянников

И разорим мужей на чернила и перья,

Рассыпая по листу почтовой бумаги

Тысячи мелких бусин,

Из которых сплетается счастье

Домашней жизни...

... Я плохая пророчица, Кэсси.

О том, что вне моих знаний, –

Я не буду больше писать.

Обещаю.

– А можно ли сделать так,

Чтобы в книгах всё было правильно?

Ну пожалуйста, Джейн!

Чтобы «Генри плюс Фанни» –

И роскошная свадебная карета

(Что их ждёт по приезде

И куда – никого не волнует),

Чтобы Эмма сбавила обороты

Ещё до конца первой части,

А Уиллоби

Благополучно спился –

С целью ликвидации остатков совести,

Но оправдываясь «кризисом среднего»...

– Ты ничего не понимаешь, Кэсси...

Ты, похоже, плохой читатель,

Да и психолог из тебя неважный...

Но лучшей сестры

Даже я не сумею придумать.

... Ты не забудешь почистить камин

От золы моих писем?

Эпилог

Жизнь – никого – не учит – ничему.

Лишь в виде исключения – тому,

Что люди к обученью неспособны.

Иначе этот домик над рекой

(«Смотри, как просто в нём найти покой»)

Едва ли был бы раю уподоблен.

Здесь новый день и старый – близнецы,

Здесь могут и до вечера жильцы

Промаяться в засаленном халате.

Здесь утреннего действа ритуал

От плана никогда не отступал:

Расшатанной, облупленной кровати

Покинув бесполезный траходром,

Хозяин в колпаке скрипит пером,

«Творя свою нехитрую работу»,

И столько дней прошло под этот скрип,

Что звук его к мозгам уже прилип –

До тошноты (хотя и не до рвоты).

А за спиной хозяина всегда

Стоит подруга...

Ах, подруга... да...

Он даже иногда припоминает

(Но ненадолго), как её зовут –

И стонет: «Выйди! Хоть на пять минут!..»

(Настырней бабы – и в аду не знают.)

... Исписанные мастером листы

Наутро вновь становятся чисты –

И новую чернильницу приносят.

И вечный гарантирован уют,

И возле дома вишни всё цветут,

Цветут... но никогда не плодоносят.

* * *

Башни вымокших чащ,

Терпкие холода.

Осень снимает плащ

И полощет в прудах.

Тише и ближе – дом...

Осень стирает плащ.

Слышишь? Вновь за окном

То ли клич, то ли плач.

Бледный промельк лица,

Рыжих прядей каскад

И зрачков зеленца –

Ускользают в закат.

Вместе – морок и явь:

В трубах ветер гудит...

Осень, бэнши моя!

Помолчи... подожди...

Кассандра

Я – творение, не обученное творить.

Я умею лишь говорить

О том, чего не видит больше никто,

О том, во что не верит никто –

Но каждый разделит.

Они твердят, что я и сама никому не верю,

Кроме своего странного зрения

И странных речей.

Мол, я пессимист, прагматик и циник.

Ну а кто вам сказал,

Будто что-то хорошее ожидается

От этого пастуха,

Похожего ликом на юного Леголаса?

Изображал бы себе Леголаса и дальше,

Ведь у него получается –

Так нет же...

Место ему отныне в троянском дворце,

Этому двоечнику по математике –

За двадцать лет не усвоил, паршивец:

Нет в природе такого числа,

На которое делятся яблоки и красивые женщины.

Но этот пацан еще может верить,

Что всё будет гуд

И как-нибудь утрясется.

Да и прочим троянцам

Не занимать беспросветного оптимизма –

Даже когда ахейские копья,

Выйдя из конского брюха,

Упрутся им в подбородки...

... Выше голову, дочь Приама:

Ты одна способна смотреть в неизбежное,

Не отводя глаз от наступающей катастрофы

В надежде отвести её самоё.

Так могут смотреть только те, кто правы –

и кому умирать

легче.

* * *

Ветер шатается с перепою,

В травы швыряет обломки сна…

Нет направлений – бери любое!

Сто поворотов – земля одна.

Выговор ветра, как сон – бессвязный,

Кроме меня, не поймёт никто:

Если ты ищешь – не жди подсказок,

Если найдёшь, то узнаешь – что.

Сон мой бежит по хребтам и кряжам,

Путая сроки и времена…

Горная цепь обмоталась дважды,

Стёсана кожа о стремена.

А на губах – золотист и горек –

Запах полынный чужой тоски…

Снова я с собственной жизнью спорю –

Снова спрямляю изгиб реки.

* * *

Он стоял у заснеженных окон дома,

Где играют ясноглазые дети,

А потом засыпают, прильнув

К подушке, набитой желаниями, –

Каждую ночь он встречался

С их убитыми на войне братьями,

Спешащими в чужие сны,

Оставляя ему по дороге

Связку забытых ключей, –

Охрипший на холоде, он припомнил

Любимую песню их матери,

И в словах, и в мотиве напутав, –

Зная при этом, что у него

Нет для них ничего, кроме песни –

И сказки, в которой лучший скакун

Непременно достанется брату,

Чтобы к дому его примчать.

... И у ангелов крылья сминаются,

И они устают на земле...

Но почему-то – остались.

* * *

Когда открываются небесные окна,

То в маленьком дворике космоса

(Говоря по-простому, на планете Земля)

Раздаётся голос,

Но сумеет его услышать

Лишь кто-то один:

– Саша, домой!

– Миша, домой!

– Витя, домой!

И они уходят.

Домой.

Как послушные дети.

А оставшиеся во дворе

Удивляются:

Ну зачем же так рано?

Ведь можно ещё играть и играть...

Но кто-то один

Стоит и смотрит

В небесные окна

В надежде, что те откроются снова –

И тогда он тоже услышит:

– Домой!