* * *
Паутина разбитых стёкол.
Пью Любовь большими глотками.
Забытыми именами
разверзлась земля между нами.
Дай же мне сил
излиться
в бумажную пыль страницы!
Духом Твоим родиться!
Разлететься клочками слов
и ветрами
по-миру, по-миру.
Всё я знаю –
по лицу Голубь крыльями хлопал.
Гуттаперчевый мальчик
Минимум страха – максимум боли.
Из мазохизма плюю в эгоизм!
Полные вены отравлены кровью:
жизнь – эвфемизм.
Я – акробат, гуттаперчевый мальчик,
вдруг соскользнувший с шеста.
Мне осьминожки рисуют овальчик
вместо лица.
* * *
Когда-нибудь меня положат в гроб,
Украсят речи небылью и былью.
Но речи смолкнут, прах развеет Бог.
И сделается прах обычной пылью.
Пройдут дожди, осыпятся снега
С размашистых кладбищенских растений.
Меня забудут. Вспомнят лишь тогда,
Когда отступят тени сожалений.
И так светло, как будто я – дитя,
Однажды упорхнувшее на волю
Из вечного трагизма бытия,
Где смерть переплелась с любовью.
* * *
Это было не у моря,
Это было где-то там,
Где ни воли нет, ни горя,
Где не платят по счетам.
Это было там, где трудно
Выражать простую мысль;
Там, где патриот занудно
Лузгает либерализм;
Там, где либерал убогий
Патриота бьёт под дых, –
Там встречались три дороги:
Правых, левых и святых.
* * *
Когда-то компьютеры и деревья были большими.
Я маму любила, и папа любил меня тоже…
Но время идёт, девяностые мрачные сшили
Судьбу мне, пытаясь впихнуть на прокрустово ложе
Уверенных планов на «светлое Б(э)», где последней
Войной почитали Вторую, ушедшую в Лету,
Где добрая вечность над злом торжествует победу,
Где мама и папа целуются над колыбелью.
* * *
Не пишет письма, не ходит в гости.
Гитара молча стоит в углу.
Сковало ноябрьским холодом кости.
И кажется, что никогда не умру.
Часы пустые, как вражья сила,
Стучат ежечасно всё больше раз.
И небо, днём ещё синее-синее,
Черно, и даже фонарь погас.
Как будто хочет, чтоб я ослепла
Душой и телом, чтоб солгала,
Чтоб закопала под груду пепла
Вместе с мучительностью рассвета,
Гитару, письма, любви слова.
Гость
Мой гость, входи, я хлеба дам
и соли.
Право, не на раны!
Мы выпьем за здоровье дам
и их мужей.
Не слишком рано?
Но вот – нас больше, чем один!
Очнётся сомкнутая радость.
Рассвет и чай –
Какая сладость!
И колыхание гардин.
Скажи мне, где теперь живёшь?
Скажи, какие актуальны
тебе слова?
Ты всё поймёшь,
Ты не сочтёшь меня банальной,
Когда я снова о любви
заговорю, наполнив душу!
– Мой гость, мы разве не одни?
– Чей гость? Кем сужен?
Любовь
Выходила к тебе из парадной
с ребёнком на руках.
Посмотри – это
рождённая тобою любовь!
Отворачиваешься,
плюёшь под ноги:
«Могилу готовь.
Ей не жить,
больно нескладна».
Информационные войны
Как страшно, даже и смешно,
что можно жить, когда всё в мире
шкварчит и в сети льёт дерьмо,
и проповедует – в эфире.
А полуношники молчат,
впиваясь взглядами в экраны.
Кому-то ещё слишком рано,
кому-то поздно выйти в чат.
И год за годом, глубже, глубже
засасывает суета,
и вспоминается едва,
как прыгалось весной по лужам:
ни телефонов, ни машин,
ни войн в пространстве монитора
(оружье – лозунг на заборах).
Живу с пристыженностью вора,
Вся праведность – в сети морщин.
Скрипач в баре
Скрипичные вопли
в звоне утопли –
в звоне бокалов, в грязи!
Господи, Господи, зри:
Это он! Он! Выдернул знамя
меню из рук;
Заставил плакать –
в салате лук.
Чёртов лук:
натянул струну-тетиву –
«Молчи!
Стой смирно!
Я пристреливаюсь...»
Целься, целься:
моё сердце не убежит,
оно звук лелеет и нежит.
Целься, целься.
* * *
Глазами провожу строку в строку,
клавиатура бьётся между пальцев.
Чему – я? И кому – пишу? –
Ловя с десяток бегающих зайцев.
Лежать. Не двигаться. И глубоко дышать –
хорошее лекарство от поноса.
Ах, чёрт возьми, как хочется рожать!
Но – помним – кони, избы...
Папиросы
В кармане смяты, и табак – в труху.
Я завожу будильниковый счётчик.
Была я женщина. Теперь – налётчик –
воруя слово, граблю шелуху.
Рыцарь
Последний лист, последний стих
и дивный вечер!
Ты неожиданно возник,
идёшь навстречу!
Неси шампанское, цветы,
отметим праздник!
Недавно конюхом был ты.
Теперь ты – всадник!
А коль приехал убивать,
так пригодится:
цветы – могилу покрывать,
бутыль – напиться.
Угли да зола
Все ушли. Остались только дети,
пироги и старый серый кот.
Я ещё не пожила на свете,
но уйду, не выставляя счёт.
Так бывало, что в санях каталась,
а бывало, и в упряжке шла.
Если же за мной что и осталось,
то сухие угли да зола.
Но хотя не голосят о долге
Кредиторы милые мои,
Знаю, что должна им ровно столько,
сколько задолжали мне они.
Осень 13-го
Предвоенная осень правдива.
Серо-бордово-ультрамаринова.
Тишина перед бурею: кап, кап, кап.
Складываю стихи в шкап.
Складываю сердечную вязь в сундук.
Призраки юности в дверь мою: тук, тук, тук.
Кондук-
Тор вынимает топор:
«Платите, мадам! Саночки-то износили».
Музыка осени –
Requiem for a dream –
виолончелит по всей России.
© Татьяна Скрундзь, 2012–2015.
© 45-я параллель, 2015.