Татьяна Скрундзь

Татьяна Скрундзь

Четвёртое измерение № 15 (363) от 21 мая 2016 года

Поиски вечной тайны

* * *

 

Женщина не простит.

Мужчина – избави Бог.

Это как тайный скит,

Или как бабий слог.

Это как в полый рог

Выдудеть всю псалтирь,

Дешифровать итог

Через кресты пути.

Вить под землёй гнездо

Рождённому быть кротом.

И под святой звездой

До смерти жить скотом.

До смерти жить с котом,

Или с собачкой шпиц.

Девочкою с веслом,

Царицею дьяволиц.

Цезарем Юлианом,

Мальчиком Кибальчишом.

Или гнилым и пьяным,

Торгующим гашишом.

Время, как верный пес,

Залижет и исцелит.

Мужчина задаст вопрос,

Женщина промолчит.

 

Художник

 

Как безмерно уставший провидец Шагал

Этой осенью он провожал журавлей.

О вселенной жизни рыдал. Рыдал

О любви, что смерти сильней.

 

На закат лицом выставлял мольберт,

Отходил на шаг, проверял тона,

И казалось, прошло уже много лет,

Но прошла минута одна.

 

Пил вино, по холсту рассыпал мазки.

Оживлял, выпукляя, гладь полотна.

И кромешную скорбь освещал эскиз

Как серебряная луна.

 

Ноябрь на канале Грибоедова

 

Стынут губы, стынут руки, стынет серая канава.
В той канаве кот остывший. На коте – приставший лёд.

Проплывает труп бродяги по каналу Грибоеда.

То ль дождинки, то ль снежинки – по спине холодный пот.

До моста всю жизнь – дорога. До грифонов тоже рядом.

Через броды и болота, через Невский и Тверской.

От потери до потери к обретенью обретенья.

Это кто-то правит судьбы сверхъестественной рукой.

Кривь асфальта, скользь брусчатки. Сквозняки из подворотен.

Отражения фасадов на поверхности воды.

За спиной осталось лето, за спиной осталась юность.

И на сердце – будто в льдину – вмёрзшие твои следы.

 

* * *

 

Галечный берег полупустой

Море окутывает волной

И шепчет напутствия мне, словно я –

Ребенок смышлёный.

Рыжий закат, будто шёлковый флаг

Ложится на голый хребет Аю-Даг,

Ветер порывом срывает листву

С платанов и клёнов.

В бухте смолкает навязчивый крик

Чаек, а розовый солнечный лик,

Как щёки девицы, впервые познав-

шей эрос, краснеет.

Восходит луна, и под ней холодней

Клубится туман в лабиринте аллей.

Но всякая жизнь, безотчетно дыша,

В бессмертие верит.

 

* * *

 

Поиски вечной тайны

Не признают возврат.

Ответ, притворяясь случайным,

Скрылся в рыжий закат.

В пене прибрежной – ракушки

Да вспыхивают голыши.

Сумеречные ловушки

Готовит в парке самшит.

Профиль скалы – суровый

Новорождённый божок.

Падает лист дубовый.

На галечный бережок.

Навстречу гуляке праздной

Выходит истории век.

– Ну, – улыбается, – здравствуй,

Маленький человек.

И я, голыши пиная,

Отвечу своей судьбе:

– Я думала, ты иная.

И всё же, привет тебе.

 

* * *

 

На горе гора – среброликий град:

Шелестит по крышам дождливый град.

Покрывается коркою льда собор.

На горе гора, выше всяких гор.

Мне шептали стены про то, как тень

Человека из ночи входила в день,

Что таился под тенью сугубый лик,

Что тот лик, как гора велик.

Погляди теперь, как старинный град,

До сих пор под снегом, и все же рад,

Что пришел сюда и остался здесь

Человек – целиком и весь.

Он прошел по пустыне и по воде,

Чтобы здесь распятым быть на кресте,

Чтобы я могла из ночи, как он,

Выйти в день, и остаться в нём.

 

Иерусалим, февраль 2016

 

* * *

 

Страданья души бытием не покрыть:

Время необратимо.

Но хочет и будет любовь моя жить.

В безвременье. Нелюбима.

Песни умолкнут. Но лишь до поры.

Когда же распустятся вишни,

Я выйду любимой из этой игры –

В объятья всевышние.

 

* * *

 

Пришёл фанфароном к своей Лилит.

Но не кается он, не кланяется.

Пришёл, постучал в ворота́, стоит.

А душа не горит, не плавится.

Ворота́ закрыты, кричит она:

Уходи, мол, не смей тревожить.

Воротись назад, засучи рукава,

За топор берись да за ножик

И строгай, строгай, да руби, руби,

Отрезай всё лишнее к чёрту.

А потом, если сможешь опять приходи.

Если не буду мёртвой,

Открою тебе каморку,

Насыплю тебе махорку,

Закурим на двоих и поговорим,

Как положено человеку с человеком.

 

* * *

 

Повторяется мюзикл о нас с тобою,

Человече: родился, любил, рожал,

Поглумился жизнью своей простою,

От величия в ужасе сам бежал.

Было страстно весело, но недолго:

Было так же коротко наоборот.

Кульминация как положено. Только

Воистину неожиданный поворот:

Мы сидим не в партере, не на балконе,

Нам не спрятаться в суфлёрскую конуру,

Всякий раб цепной или царь на троне –

Своевольно вступают в игру.

И, глазея со стороны на чьё-то –

На её, на его (но в себя – ни-ни!),

Разлетались в небе, как самолёты,

Расходились в море, как корабли…

Но теперь, посмотри, это наши трупы

Гримированная толпа предаёт во тьму.

Видишь ли, все играют в составе труппы,

А со сцены сходят по одному.

 

Исход

 

Среди бесконечных и знойных камней

Бредёт караван в ханаанские земли.

И воздух дрожит от стенаний людей,

Шатёр небосвода горячей геенной

Над ним полыхает. В усталых глазах

Сверкает мираж ледяных океанов,

Гроздей виноградных в зелёных садах,

Величественные силуэты храмов,

И самый ничтожный потомок адамов

Лелеет спасение в радужных снах.

 

Их взор – одичавший от скорби и мук,

Их губы спеклись под сухими ветрами,

По кругу идут, и не видят, что круг

(Сокрыты следы их седыми камнями),

И бредят, дрожа сиротливо, ночами,

Египетских вспоминая подруг.

 

Иссохли надежды, что где-то ковчег

Обещанный ждёт на границе пустыни.

Восстал иудей и прокля́л свой побег.

Он ропщет к Отцу и мечтает о Сыне.

Взывает о доме, покое и сне,

И молит раскрыть, что уму неподвластно:

«Глухи́ небеса и суров Моисей,

Печать богоизбранности угасла!».

Мольбы бесполезны, он стонет напрасно,

И слёзы напрасно бегут из очей.

 

Сакральные годы назначил Судья:

Четыре десятка кольца по спирали.

Догонит первейших конец бытия,

Последним оставлены будут скрижали.

Неверные, бросьте хвальбы на кимвале,

Некуда деться вам от себя!

 

Пророком ведомые, манной сыты

По горло, исторгнуть готовое пищу,

Идут, присмирев, как слепые кроты,

Смерчем клубится пред ними Всевышний.

Открыты значения истин простых.

Синай обращён будет в пепелище.

Но на обломках тельцов золотых

Новый восстанет народ из погибших –

Пламенный, духом свободный и нищий –

Племя отчаянных и святых.