Татьяна Корниенко

Татьяна Корниенко

Золотое сечение № 26 (374) от 11 сентября 2016 года

Ранние птахи

Прости меня, Родина!

 

Когда покаянно иду к алтарю,

Прошу я прощенья у нашей России:

«Прости меня, Родина, что не люблю

Того, что мне с детства привито насильно.

 

За то, что безрадостно век свой влачу,

За то, что забыла, что грешно, что свято,

За то, что порою преступно молчу,

Когда нужно души тревожить набатно.

 

Всё было не вовремя, было не так.

О, сколько их было – ошибок болящих!

Прости, что бывало, жалела пятак,

Идя мимо дланей призывно молящих.

 

Мы часто к своим недостаткам слепы,

Хоть ближних своих обличаем сурово.

Мы часто бываем душевно скупы,

Жалея улыбки и доброго слова.

 

Нам многое в жизни давалось легко,

Но только от лёгкости той не легчало.

Мы так от истоков ушли далеко!

Ах, если бы можно начать всё сначала!

 

По жизни летим, закусив удила,

И просим у Бога от смерти отсрочки...

Прости ж меня, Родина, что не смогла

И я для тебя стать достойною дочкой.

 

Прости, что когда тебя войнами жгли,

Ничем не смогла облегчить твоей боли.

Прости, что чуралась родимой земли,

И эта вина будет в сердце доколе?!

 

Прости за глумленье, прости за хулу,

За то, что от истин твоих отрекалась,

И в час, когда все тебе пели хвалу,

Я горькое слово сказать побоялась.

 

В потоках событий, в потопах страстей,

В рутине сомнений, в пучине страданья

Как много плутает заблудших «детей»,

Бредущих сквозь беды к огню покаянья!

 

Прошу за несчастных, кто сгинул в пути,

Кого ты не холила, не долюбила:

«Прости меня, Родина, каюсь, прости!»

И я тебя тоже всем сердцем простила.

 

Вновь новый день

 

Вновь новый день, словно лист, незапятнанно бел.

С нами игру на высокие ставки затеяв,

Бедный наш век на мякине безверья пригрел

Своры гадалок, шутов, колдунов, лицедеев.

 

Ах, как по-детски хотелось бы нынче и мне

В двери судьбы постучать, до замка дотянуться,

Чтобы под ветром времён постоять, замерев,

В завтрашний день хоть на миг, не спросясь, окунуться.

 

Но не откроется оку грядущего гладь,

Лишь посвящённый такого прозренья достоин.

Да и к чему нам с тобою о будущем знать?

Каждый из нас лишь в неведенье вещем спокоен.

 

Нужно ли знать, что скрывается в завтрашней мгле?

Чем мы оплатим несдержанность наших желаний?

Мирно шагает сегодняшний день по земле,

Нас защищая от завтрашних наших познаний.

 

* * *

 

Без своих козырей
Бесполезна игра.
Праздна слов шелуха, 
И помпезность убога.
За границею зла 
Все мы ищем добра,
В искупленье греха 
Жаждем святости Бога.

 

Опасно


Здесь, на земле, не Божий Суд,
И знаю я прекрасно:
Искать друзей среди иуд
Опасно, брат, опасно!

Нам на корысть к чему пенять? –
Полна земля искусов.
Иуде щёку подставлять
Не страшно лишь Иисусу.

 

* * *

 

Жизнь сулит перемены и горести,

И, почти не терзаясь, по случаю

Ставим мы под числителем совести

Знаменатели благополучия.

И потом, в непрощающей старости

Мы стремимся найти, что утеряно,

Удивляясь: «Что с совестью сталось-то?

И на что́ она нами поделена?».

 

Средь этих просторов, от зноя немых…

 

Средь этих просторов, от зноя немых,

Застывших навеки в забвенье дремотном,

Бывает, услышишь пронзительный крик,

Расслышишь вдруг голос, зовущий кого-то.

 

Увидишь, как в небо взмывают орлы 

Под рокоты ветра. В смирении красок

Торжественно катят валами холмы

К белеющим в дымке вершинам Кавказа.

 

Запутало время здесь тропы веков.

Наполнило реки свободой бескрайней,

Здесь всё – от курганов до воя ветров –

Наполнено былью, окутано тайной.

 

Цари и народы великой земли,

Что в этих просторах когда-то селились,

В полынных рассветах взошли, отцвели,

И в мареве Леты навек растворились. 

 

И там, где заметить пытается взгляд

Загадочный профиль горячего горца,

Печальною песней струится закат

Над тающим ликом падучего солнца.

 

Когда же омоет слеза пряных рос

Плакучие травы, на ширь небосвода

Вновь выведет месяц стада ярких звёзд,

Как грешные души ушедших народов.

 

* * *

 

Как робко вздохнула апрельской прохладой земля.

Но сдвинулся воздух – покорный, просторный, тягучий.

И пыльной ветрянкой опять заболели поля,

И с чёрною бранью на вотчины двинулись тучи,

 

И каждое сердце запело, заныло своё.

Скривив отраженья, в помехах наморщились лужи,

Зубами прищепок в верёвки вцепилось бельё,

И гулко полощет свои обновлённые души.

 

А ветер по окнам – наотмашь, волной – на порог,

Швыряя, хлестая с оттяжкой, со злобой крапивы,

И страшен берёзам разнузданный переполох,

И выпутать ивы из ветра пытаются гривы...

 

О, ветреность эта любому погрому сродни:

Всё кажется, мир вдруг не выдержит натиска – хлынет.

Уж в рамки закатов былых не вмещаются дни,

И шаткие ночи провыты ветрами навылет.                              

 

* * *

 

О, летних бессонниц волшебные муки!

Как делятся кротко на гребнях басов,

В шкатулках домов усмирённые звуки,

На шорох дыханья и шёпот часов,

 

Пока не подступит покоя отрада,

Лишённая фарса и ветреных слов,

И мятно дохнёт из проулков прохлада

Фиалковым омутом сказочных снов.

 

Пока, замирая над лунной ареной,

Пред полночью покрасоваться не прочь,

Цикада – циркачка июльской вселенной

На звёздные свирки расцвиркает ночь. 

 

* * *

 

Что за прелесть! Что за чудо!

Незабвенная лав-стори! –

Солнцеликая Пицунда

Расцвела над южным морем.

 

Ридикюль убрав под мышку,

Вдоль по улочкам старинным

На базар бегу вприпрыжку

За десертом витаминным.

 

В пляжном платье от «Армяне»,

С лёгким говором нездешним,

Даже с сотнею в кармане

Я почти миллионерша!

 

Из лозы в руках корзинка,

Из-под чёлки взгляд бедовый.

Я на щедром южном рынке

Всё подряд купить готова.

 

Мёд речей – душе услада.

В мандаринах брызжет солнце.

Над горою винограда

Быстрой пчёлкой взгляд мой вьётся.

 

Здесь, поверь, мой друг, не сложно

Боль забыть, простить измену.

Здесь, по сути, всё возможно,

Всё свою имеет цену.

 

Поговорки, прибаутки.

Среди этой давки прыткой

Осчастливить можно шуткой

И купить друзей улыбкой.

 

Здесь в фаворе флирт невинный.

Но в раю пахучих специй

Может чей-то взгляд орлиный

Невзначай похитить сердце.

 

Кто, что ищет, то находит.

Облик новый, принцип старый.

Шуры-муры здесь заводят,

И справляют тары-бары.

 

Шуры-муры, тары-бары.

Сводят всех с ума когда-то

Эти южные базары

От рассвета до заката.

 

Горная речка

 

Что тебе вздохи да всхлипы русалочьи?

Всё – в пух и прах – только брызги летят.

Горная речка – гордячка, дикарочка,

О, как строптив и коварен твой взгляд!

 

Льдами и засухой не заарканена,

Ты покоряешь высотный простор.

Ты водопадами вся наорланена,

Набасурманена пиками гор.

  

Поят тебя ноздреватые тальники,

Ливней бунтарство ты в сердце таишь:

Рушишь заторы, ломаешь кустарники,

Жгучестью холода полдень трезвишь.

 

С хохотом, рёвом, курлыкая, гикая,

Дружишь с громами, играя судьбой.

О, пересмешница огненноликая!

Кто в безрассудстве сравнится с тобой?

 

Ты изгаляешься над перелесками,

Но для меня не страшна ты – смешна –

Я ведь сама-то, бедовая, дерзкая,

В юности школу безумства прошла.

 

Спорить о жизни с тобою не буду я –

Бред пустозвонства давно мне претит –

Синего моря волна полногрудая

Дикий твой норов, поверь, укротит.

 

Облака над Отчизной

 

Словно бросив с небес притяжению вызов,
И белы, и смуглы, и черны, словно уголь,
Вновь бегут облака над моею Отчизной,
Словно солнце, светлы, словно сердце – округлы.

Их вершины видны в небесах еле-еле.
Что до них долетит? Что в душе отзовётся?
Их январской порой пеленают метели.
В августовской печи выпекает их солнце.

Величаво они открываются взгляду,
И плывут в море света армадой могучей.
Это днём облака дарят сердцу прохладу,
Ну а ночью они собираются в тучи.

И, пугая округу раскатистым громом,
К неизведанным нас поднимают высотам,
В неизвестные дали зовут робинзонов,
Парусами надежд реют над горизонтом.

Может, наши мечты им чужды и нелепы,
Но, по тверди бредя, спотыкаясь о камни,
Вновь, закинувши головы, бредим мы небом,
Помышляя на юг улететь с облаками.

Облака-облака, символ нашей гордыни.
Со своей высоты запредельному внемля,
Утолят они жар самой знойной пустыни,
И слезами дождей окропят они землю.

Не приемлют конца, не приемлют предела.
Потому и заходится сердце стихами,
Что душа, презирая тяжёлое тело,
Вечно жаждет свободы лететь с облаками.

Утром в небо гляжу, замирая, как прежде,
С вечной думой своей о былом и грядущем.
С ними наши мечты, с ними наши надежды,
Что к прозреньям зовут наши грешные души.

 

Ранние птахи

 

Ранние птахи живут на Земле, как в раю.

Их оптимизму удачей с лихвой воздается.

Ранние птахи с руки моей зёрна клюют,

Самозабвенно весеннему радуясь солнцу.

Ярки, нарядны, красивы они, веселы.

Не потому ль их преследует зависть нередко?

Но и в неволе они оптимизма полны –

Певчую душу не сломишь банальною клеткой.

 

Поздние птицы закатную славят зарю,

Страстные трели слагают они, голосисты.

Поздние птицы печальные песни поют.

Сердцем темны и глазасты они, и когтисты.

Поздние птицы таятся в чащобах лесных.

В их заклинаньях – все страхи безумные ночи.

Поздние птицы слетаются в вещие сны,

Их голосами бездушная вечность пророчит.

 

Пусть я не птица, и жить не привыкла в раю,

В сути моей ничего запредельного нету.

Но почему же особую нежность храню

К ветке сиреневой, к солнцу и небу, и ветру?..

Тайны предчувствий тревожат порой и меня,

И не случайно, скрываясь под гордою спесью,

Вздрогнет душа, если в свете погожего дня

Чёрная птица распятьем замрёт в поднебесье.

 

Неодолимо для нас притяженье земли,

Неотвратимо проклятье людского бессилья.

Птиц улетающих снова завидев вдали,

Плачу о небе, когда-то лишённая крыльев…

Ранние птахи живут на Земле, как в раю.

Их оптимизму удачей с лихвой воздаётся.

Ранние птахи с руки моей зёрна клюют,

Самозабвенно весеннему радуясь солнцу.