Татьяна Фоминова

Татьяна Фоминова

Четвёртое измерение № 27 (483) от 21 сентября 2019 года

Ростовское время

* * *

 

Я в юности писала о любви.

Ни дня без строчки, всё о ней, проклятой.

Тогда себя считала виноватой,

что все стихи писала о любви…

Как будто слов других на свете нет,

«любовь» с «любовью» страстно рифмовала.

Перечеркну, опять начну сначала.

Опять влюбляюсь, вот и весь сюжет.

Ах, мальчики любимые мои

(иных уж нет), простите мне, простите –

я вас забыла в суете событий,

я больше не умею о любви…

Так влага родниковая сладка,

когда весне, щебечущая, вторит.

Так солона становится река,

свой путь далёкий выплеснувши в море…

 

* * *

 

Старый город брусчат и трамваен.
Закурив, он присел у реки.
Новостройки безликих окраин,

как заоблачный мир, далеки.
Не спугни невесомое чудо
птичьей музыки на проводах.
Эти улочки, все ниоткуда,

льются, тянутся – все в никуда.
В этот тающий вечер осенний
колокольный пронзительней звон,
старомодный, как запах варенья
из распахнутых настежь окон.
Краски выцвели, стёрты ступени...
В этот сладкий малиновый час
в старый город спускаются тени
всех, когда-то покинувших нас...

 

Незнакомый прохожий

 

Незнакомый прохожий окликнет меня: «Как дела?»

Я отвечу: «Нормально», – лицо своё вынесу к свету.

Обознался, чудак, я похожа на некую Свету…

Говорю, что бывает, прощаюсь и дальше пошла.

Незнакомый прохожий… А может быть, просто ему

Не с кем вечером выпить по чашке индийского чая?

Он на улицу вышел и стал одинок и случаен,

И теперь просто так он бесцельно шагает сквозь тьму.

Светка, выйди на улицу! Выключи свой сериал:

Там сейчас без тебя разберутся крутые бандиты!

Он шагает по улицам, всеми на свете забытый.

Он искал тебя, Светка, он так тебя долго искал!

Я привычно ныряю в холодный колодец жилья.

Он не смотрит мне вслед. Он упрямо идёт по дороге.

На мгновенье, как молния – как же мы все одиноки!

И ужасно обидно за Светку, что Светка – не я.

 

* * *

 

…из тысяч чужих сердец

я слышу твоё на стук.

На шею – кольцо из рук,

детдомовкой льну – ОТЕЦ!

Не знаю, кто виноват,

что лучшие годы – врозь.

Ты видишь меня насквозь.

Понятное дело – БРАТ.

Губами коснусь седин,

пусть небо тебя хранит!

Ведь ты мне по крови СЫН,

роднее родной родни.

От холода смертных стуж

укрою тебя собой.

Сын, брат, и отец, и муж…

Пожалуйста, стань судьбой!..

 

Ветер

 

Скуля по-собачьи и волчьи,

вишнёвым цветением светел,

метался по городу ночью

отчаянный раненый ветер.

Он выплеснул боль в поднебесье

заплаканным тучам на откуп.

Свою бесшабашную песню

он пил, как холодную водку.

Рыдал над поломанной веткой

и, просьбам пощады не внемля,

смеялся над рваной газеткой

и бил её мордой об землю.

Он выбросил в речку с откоса

кораблик из старой тетради.

Мою расплетённую косу,

как мальчик застенчивый, гладил.

Свистел на прохожих нахально,

отнять сигарету готовый,

и в форточку маминой спальни

стучался, как сын непутевый.

Вернулся твой мальчик упрямый,

вернулся, устал и нечаян.

Впусти его, добрая мама,

налей ему водки и чаю.

Он просто иначе не сможет,

таким уж родился на свете –

не тихий, покладистый дождик,

а вольный, порывистый ветер.

 

* * *

 

Вы помните, как в рамочке окна

был нарисован краской акварельной

дождь?..

Лист кленовый – крест нательный

в кирпичных складках прятала стена

чужого дома. Таяли сердца

снежинок первых.

Помнится, как снится,

та девушка, похожая на птицу,

с растерянною грацией птенца.

Вы помните?

Дождинки на щеке

как слёзы…

Боже, как она летела!

Неловко, удивлённо и несмело.

Осталось только перышко в руке.

Стреляйте же, она ещё видна,

сквозь небеса просвечивает тело.

Сквозь чёрный бархат светится луна –

стреляйте же, пока не улетела.

Вы помните? О, как она летела!

Вы тяжело дышали на бегу.

Вот эта птица – белая на белом

забрызганном рубинами снегу.

 

* * *

 

Вот и ночь прошла… Будильник мечется,
в телефоне запертый, как тать.
Зимняя депрессия не лечится.
В окна тупо смотрит темнота.
В детстве хорошо – сосульки вкусные,
сел на санки задом наперёд.
Взрослым не понять, зачем-то грустно им.
Странные, ведь завтра – Новый год…
Скажешь: «С добрым утром, человечество!» –
зеркалу. 
Ах, зеркало, мой свет...
– Зимняя депрессия не лечится, – 
молвит снисходительно в ответ.
Новый год наступит, как положено.
Зеркальце, мой свет, не лги в глаза.
Я ль на свете?.. 
– Ты, моя хорошая.
Только много лет тому назад…

 

* * *

 

Весна, голуба! Как мы заждались!

Снег с ноября – такое наказанье.

Осточертело в декабре вязанье,

блеск января и этот – недо-жизнь –

короткий месяц!.. Заходи, погрейся!

Все крокусы свои и эдельвейсы

неси с собой.

Пусть в этот день морозный

подснежники растопят мёртвый снег.

Пусть желтопузый выводок мимозный

в моих руках вопит: «Виват Весне!!!»

 

* * *

 

Это было не яблоко, был виноград…
Как Венера своей безупречною статью,
я тебя поманила изгибом бедра
сквозь дрожащее кружево красного платья.
Это было не яблоко, был виноград…
Ты губами срывал наше первое счастье.
Удивлённо застыл потревоженный рай,
ощутив глубину человеческой страсти.
И античный твой тополь лоза обвила,
положив свои кисти на сильные плечи.
Прикрывая сплетённые наши тела,
нас хранил над Эдемом склонившийся вечер.
Я хочу умереть, не дожив до утра,
чтоб остаться навек бесконечно желанной.
Мой любимый! Как сладко, как больно, как странно…
Это было не яблоко – был виноград.

 

* * *

 

...кричал, как ребенок игрушку требовал:

– Хочу эту женщину, хоть умри!..

Она же (гори ему фонари! )

летела, гордая. Небу – небово!

Жар-птица алая, в цвет зари…

Жар-птица ли, курица – скрыл закат,

В лучах тех пламенных все – красавицы.

Гори ей звёзды – лететь да каяться.

Он умер. Кто теперь виноват…

 

22 июня

 

Сгусток серого – ах, не дыши!..

Душно. Бьётся рассвет еле-еле.

По-над Доном горят камыши.

Ветер цвета бывалой шинели.

Обрывает рассветные сны,

давит чувством неясной тревоги

этот запах начала войны,

бесконечно горящей дороги.

Что ты знаешь об этой войне?!

Там дымят камыши, и всего-то.

В чёрный пепел ложится пехота.

Отрывной календарь на стене…

 

* * *

 

Змиёвская балка как рана в степи.

Цикорий ощерился грозно.

Иди осторожно – куда ни ступи,

наступишь на детские слёзы…

Вон там, где кузнечик к травинке приник,

теряя последние силы,

споткнулся и замертво рухнул старик,

ещё не дойдя до могилы…

А там, где стоит одуванчик седой,

заплакала женщина тонко…

Застывшее небо слепою слюдой

смотрело глазами ребенка.

Тяжелую косу откинув с лица,

кровавые прыгали комья…

Ну, как тебе там, господин полицай,

в аду твоём это не помнить?!

Идём по спирали – эпоха лиха.

Забыли былую науку –

прыщавый гадёныш в приветствии «хайль»

подкинул опять свою руку.

А что будет дальше? Кровавой волной

жги, режь – москаляку не жалко?!

Куда же ты катишься, шарик земной?

Неужто в Змиёвскую балку?..

 

Ростовское время

 

На каждой странице – лицо незабвенного друга…

А кто ещё живы – о, Господи, как далеко!..

И нежные хлопья теряющих снег облаков

попарно кружатся, ромашки небесного луга.

...и раз, два, три, раз! И опять телефонный звонок,

письмо по email, прощание там и тогда-то…

Пока к нам вторая ещё не приставлена дата,

мы раз-два-три-раз меж ещё не написанных строк.

Так больно смотреть фотографии прожитых лет…

Наверно, старею – мне прошлое снится и снится.

Как снежные хлопья, кружатся любимые лица,

вальсируют строчки – единственный след на земле.

 

* * *

 

Как из приюта бездомных щенков,

старые книги беру на развале

по три рубля, что тихонько позвали

жалобным взглядом своих корешков.

Рваный Есенин, истерзанный Блок,

я их к груди прижимаю, как мама.

Кто зачитал их до этого срама?

Старая книжка – бродячий щенок…

Мне уж породистых не потянуть,

пусть золочёным своим переплетом

мнимым величием манят кого-то.

Разве в обложке сверкающей суть?..

 

* * *

 

Жизнь – стремительная птаха…

У меня в окне

тает, тает лунный сахар

В чёрной глубине.

Там ещё осталась малость

подсластить слегка.

Всё, о чём давно мечталось,

скрыли облака.

А луна, известно, лгунья,

вот её игра:

новолунье, полнолунье,

чёрная дыра

в обрамленье звёздных строчек

манит в даль свою.

Только ты не плачь, сыночек,

баюшки-баю…

Это просто ночь такая

тёмная пришла.

В чёрном небе след растает

белого крыла…