Таня Даршт

Таня Даршт

Четвёртое измерение № 3 (351) от 21 января 2016 года

Родину и мать не выбирают

Родину и мать не выбирают

 

* * *

 

Мостки прокрались в камыши

И пахнут мокрой древесиной.

А солнце в утренней глуши,

Просачиваясь сквозь осины,

Попало в сети-кружева,

Что паутинками простёрлись.

Лежит вода, едва жива,

Меж ней и небом грани стёрлись!

Лишь капли веские росы

Неслышно катятся по травам,

Что в эти ранние часы

Подобны молодым дубравам.

Впитало облако туман,

Затон, как зеркало, недвижим...

И всё похоже на обман,

А я – каким-то чудом – вижу...

 

* * *

 

Деревушка стоит средь полей –

Возвышается храм над холмами.

И для сердца нет в мире милей –

Есть в ней что-то подобное маме:

И проста, но душой не пуста,

Так шершаво-нежна береста...

И важна, как огонь и вода,

И пронзительна, словно беда.

Деревушка живёт средь полей

В окруженье седых тополей –

Терпелива, устала, скромна

И священна, как будто жена.

 

* * *

 

Туман и влажен, и прохладен,

И без огня похож на дым...

И, как по льду, по водной глади

Ползёт он призраком седым,

И по земле, через былинки,

Чуждаясь запаха цветов,

Он ускользает вдоль тропинки

Ещё до первых петухов.

Как страж планетного парада,

До самого земного дна,

Над всем господствует монада –

Богорождённая луна.

Кто видел это – трогал вечность,

Душою время ощутив,

И слышал хлынувшую млечность,

Как мироздания мотив...

 

* * *

 

Родину и мать – не выбирают,

Чистоту её простую любим.

Пусть враги её гнобят и хают,

Не залепишь рот никчёмным людям...

Только жертвенность свою и знает,

Своего величия не ценит:

На кресте святую распинают,

Вешают на праведную ценник!

Кто сулит неслыханную радость,

Хищно лапы запуская в недра,

Ну а нам – берёзовая сладость,

Да и то весною и не щедро...

 

* * *

 

Что же нашим старикам не спится?

Их судьба, по сути, – лебеда...

Не у каждого в руке синица,

Но у всех за пазухой беда!

 

По привычке плотно сжаты губы –

Есть ли их терпению предел?!

Где-то ангел начищает трубы

Возвестить: к концу земной удел.

 

Их глаза слезятся не от солнца,

Не от ветра лица как стена:

Больно, что просвечивает донце

Чаши под названием страна.

 

Чем страна достойная гордится,

Непонятно только дуракам:

Тем, что голубь на руку садится,

Детям хорошо и старикам!

 

Старик

 

Был любим и кажется влюблён,

Жизнь транжирил в поисках ответа...

И заледенел опавший клён,

Но не дал толкового совета.

 

Как дожди хлестали вкривь и вкось,

Распинали треснувшую душу...

Он ржавел по жизни, словно гвоздь:

Не скрепил, но что-то в ней нарушил.

 

Стыдно признаваться самому,

Что года не сделали мудрее.

И терпеть досталось одному:

У окошка, подле батареи

 

Греться и ловить в смятенье жизнь,

Ту, что через форточку прорвётся...

Если б предложили: откажись!

Кажется: дыхание прервётся.

 

Боязно, что память, словно конь

В панике ударит в лоб копытом!

Сожалений копотный огонь

Всё чадит под сердцем позабытым.

 

И волна предчувствий, не щадя

Расщепит виски и стужит вены.

И старик взрыдает, как дитя –

Все подсудны и прикосновенны!

 

Все грешны, и, умоляя день

О последней скомканной странице,

Странный взгляд переползает тень –

К преданным истокам устремиться.

 

Там ему привидится трава,

Зеленей которой не бывает.

Не произнесённые слова

Падший Ангел по губам считает.

 

Сказки уходят

 

Ты дослушай сказку, милый мальчик,

А потом – свою мне расскажи!

Да смотри в глаза, держись за пальчик,

И словами страхи вороши.

Мы допили чай, пирог доели,

Со стола смахнули крошки в рот

И пошли гулять: большие ели

Веселились, как лесной народ.

Я тебе повязывала шарфик,

Поправляла на носу очки:

В них плескался золотистый карпик

И светились-гасли светлячки.

Видишь: птицы не допили лужиц

И намок мой левый башмачок.

Мальчик, правда в листопаде ужас:

Лист упал – как год, потом ещё?..

Мальчик, мы как два дрозда на пашне.

Дребезжит от холода звезда.

Понимаешь: гаснет день вчерашний?!

Что-то с ним уходит навсегда...

 

Осенний пруд

 

Я чувствую, как пахнет старый пруд...

Усталый запах равносилен крику!

Пожертвовала осень чёрным бликам

Всё золото, а воды – не берут!

Пруд ненавидит тщетность бытия –

Осенних дней напрасную мятежность:

Жестокая седая неизбежность

Вновь покорит, останется скамья

Над ним – делить остаточную нежность воды,

Пока застекленелый лёд не поглотит собой и этот мёд...

 

На кладбище

 

Здесь равны: заслуживший уснуть

И умерший, того не желая...

А надавит землица на грудь,

Оживляет ли важность былая?

 

Здесь прощают, кто им не простил,

В горсть земли умещая обиды...

Здесь и каждого Бог упростил,

Уравнял и этажность, и виды.

 

Попадёт ли по блату душа,

Высший Суд ли зачислит заслуги:

В новом мире пожить, не греша,

Быть волом при Божественном плуге?

 

И на стеблях застывших кресты

Как цветы между книжных страниц...

Здесь гордыни как прах суеты

Во смирении падают ниц.

 

Тебе

 

И мы как свет и тень совсем раздельны,

И мы как свет и тень совмещены...

Софья Серебрякова

 

Разве кто-то из нас пренебрёг искушением счастья?

Повезло с новогодним дождём и на добрую память:

Проводник проверяет билеты, ворчит о ненастье,

Предлагает горячего чая для розы с шипами...

Ты постель расстилаешь неспешно в купейном раю,

Словно поле ромашек до самой глуши горизонта,

Прирастают две жизни друг к другу и в этом бою

От любви недоверие гнать словно стадо бизонов,

Или стадо овец, каменистым плато своенравий,

Как волков избегая сомнений, до радости мира...

Мы агенты материй и духа его оснащённого тира,

И от службы своей устаём, и прерваться не вправе...

Собирая плоды из прекрасного сада, закончим скитаться.

Кто хоть раз присягал одиночеству, больше не хочет сражаться,

А спастись от бессмыслицы мутной реки быстротечной -

Всем достаточно общей свободы и веры друг другу.

Буду петь, вышивая себе золотую пирогу,

И готовить еду из отмеренных будней, и снова по кругу,

Одержима единым желаньем последним и вечным -

Вить гнездо, где стихия твоя и стихи мои слышатся Богу.

 

Романс

 

Надменный взгляд, как будто вы у края...

И, в чёрные перчатки пряча руки,

Вы, нежный подбородок подпирая,

Так презираете невыносимость муки!

И тихий свет от лампы замирает,

Он имитирует возвышенную скуку...

Наверно так с улыбкой умирают,

Постигнув неземной любви науку...

Но плечи ваши не взметнула гордость

Хотя пронзила боль под тонким шёлком,

Из глаз струится нежность, но не горесть,

И только прядь волос спадает колко...

А ваше декольте – как вызов свету,

А ваши брови – крылья вольной птицы...

И образ ваш – не требует ответа

И осуждений чьих-то не боится...

 

Славянская готическая новелла

 

Вся наша жизнь – игра...

У. Шекспир

 

В прихожей из обуви – только его ботинки:

Жильцы разлетелись как разнопёрые птицы,

Скрылись тихими рыбами в поисках смысла...

Дух медведя рыдает по тёмным комнатам,

Дух хозяина места: затихшего гама,

Мрачных шкафов, убитых ветхой одеждой,

Пропахших капризной старостью и едой,

И новой одеждой без права на разнообразие,

С эмблемами стресса и не линяющей лжи...

Рыдает над фото, где счастливы двое в обнимку;

Над чемоданом, что помнит дорогу к любимой...

...Рыдает над неухоженной тощей медведихой,

В своей летаргии не зрящей ни в корень, ни в небо...

...Рыдает над сквозняком и черствеющем пряником,

Что в липкой усладе свыкся с бренность быта,

Эхом грубого кашля и запахом курева,

Кружкой с синим цветком, роком и матом...

Дух его в буйном бессилии мечется в кухне,

Там, где сопливится кран и тупеет ножик,

Отвыкший от женской умелой и бодрой руки,

Где пахнет прогорклым маслом под шёпот молитвы,

Экзотикой кофе и бредом прожитых лет...

Всё дело в ботинках: их срок пребывания в доме

Истёк лет двадцать назад, до любимого фото,

До книги стихов на полке, до чемодана...

Жил-был пьяный хронически добрый медведь,

Что, болен бессильем исправить хоть что-нибудь в доме...

Тогда он играл на гармошке под шум унитаза,

Не веря слезе конденсата на ржавом бачке:

Играл и плакал, играл и плакал, играл и плакал...