Светлана
Носова

В сон

и что-то не стыкуется опять.

и как-то всё неладно и непросто

в твои неполных метр девяносто.

и высших два.

и полных тридцать пять.

не держишь зла,

не требуешь добра

и с совестью не ходишь на разборки.

но вместо ев – лишь гоблины да орки

из каждого вопросного ребра.

устав как раб работать над собой,

когда твой генный код перелопачен,

забросив кучу дел к чертям собачьим,

уходишь от реакции цепной

на дальний хутор баб /о чёрт! /ловить.

но, возвратившись в брошенную припять,

захочешь просто выпить...

молча выпить,

леча синдром рассеянной любви.

уснуть,

увидеть ёжика в траве

и бабушкины сырники на блюдце...

а утром неожиданно проснуться

там, где весна.

и ветер в голове.

Винное

Не мигая, оком великаньим

пялится фонарь в моё окно.

У меня – вина на дне в стакане.

У тебя – Палермо и вино.

Позвонишь. 

Молчание. Заминка…

Будто мысли спутывает бес.

Буркну в телефонную глубинку:

«Как там сицилуется тебе?»

И утонет суть в словесной пене,

ускользнёт связующая нить.

И твоё: «Привет. Va tutto bene…»

Ничего не сможет изменить…

У тебя в Палермо – ветер, свежесть,

жизнь морским дыханием полна.

А в моём окне – трамвайный скрежет,

снег с дождём и смога пелена,

вечер стынет. 

Тягостно, рутинно.

Кот-бродяга треплет воробья…

Дни плетутся, словно паутина,

где я мухой вязну без тебя.

Всё, что свято, то, по сути, грешно:

жизнь, любовь, тревога, забытьё…

Истина – в вине…

в моей, конечно…

Не сердись, я выпила её.

Маленький роман

Рельсы, рельсы, 

                шпалы, шпалы…

До Урала путь немалый.

Я не все тебе сказала,

Потому что – в горле ком.

Разлучайная примета –

Одиночество билета.

Я уеду, кану в лето

Безнадёжно далеко.

Ты молчишь, как посторонний: 

Знать, тебе не до ироний.

Мы застыли на перроне 

В позе точки с запятой.

Попрощайся, сделай милость!

Всё, что было – не сложилось…

Вышлешь фотки мне на «мыло»,

Те, где вместе мы с тобой.

Валуны, закаты, бризы,

Море, пальмы, кипарисы…

С упоением актрисы

Я смеялась.  Ты молчал...

Целовал мне нежно плечи.

Я любила наши встречи…

Каждый раз казался вечным

Вечер, кутавший причал…

В нашем маленьком романе

Было всё, как на экране.

Но взаимопониманье,

Словно время, истекло…

Путь назад безмерно длинный.

Я, проехав половину,

Грусть-тоску свою закину

За вагонное стекло. 

Мой генный кот

Мой генный кот, пугливый и несчастный,

поспи внутри, пока дожди стучатся

в закрытое окно.

Ты так во мне царапаешься часто,

мохнатое мохно…

Какое лето? Осенью теплее…

Поник цветник, осунулась аллея,

щетинится газон…

Промокший двор простудами болеет,

впадает в полусон.

Небесный свод укутан серой ватой…

Ну, что мурчишь, чертёнок полосатый?

Скорее засыпай.

И я, пока не мучаешь меня ты,

посплю с тобой.

Бай-бай…

Моя вода

твоя вода – сурова и хмельна,

моя вода – покорна и устала.

мне нужно мало.

ах, как нужно мало...

но даже в малом я обделена.

верёвка вьётся – лодочка плывёт,

натянется – отстанет и застынет.

дрожит листок на тоненькой осине,

а ветка выгибает криво рот.

но солнценосный ласковый июль

придёт, согреет воду.

да мою ль?..

Не

тело на стену бросает тень

стихоспасаюсь в стихийном быте

так одиноко среди людей

так беспросветно среди событий

тянутся дни канителью драм

ночи когтями скребут по жести

гладят их преданные ветра

всё против шерсти

всё против шерсти

ворон охрип соловей замолк

кружится лунь над безмолвной башней

видишь на входе висит замок

заперт запретный не мой вчерашний

это не выход

не выдох

вдох

смога и гари туманной мути

не подводи же меня итог

не выводи в неродные люди

не пропускай в меня ворожбы

не отдавай одному из прочих

очень удобному может быть

но обжигающему не очень

тенью нечаянной на стене

недолговременный нелюбовник

тот же кто долго горит во мне

тот обо мне ничего не помнит

Повоем

Опять зима.

Но хочется зимы…

Мороза прошлогоднего взаймы,

Крепчайшего, как старый добрый ром,

Уйти туда, где лес со всех сторон...

Как юный волк, покинувший нору,

Вести свою нехитрую игру:

Выть на луну, смотреть на облака,

Желая снега вместо молока,

А получив, немедленно лизнуть,

И ошалеть, врезаясь в белизну,

Распутать нерв, запутать все следы,

Скулить от счастья, бегать от беды

Туда, где жизнь безгласна и дика,

Где только сосны смотрят свысока,

Где сонный лес от снежности распух,

Лакать неповторимый зимний дух

И, не боясь безбрежности ничуть,

Набегавшись, в сугробе утонуть,

Примять спиной пуховый свежий снег,

Забыв, что ты не волк, а человек… 

Но на дворе – распутица и хмарь,

В тепле и смоге мается январь,

Из лужи цедит кислое вино

И смотрит, как нелепо и смешно

Погода жжёт не холодом – дождём…

И нет зимы.

…Повоем… подождём…

Полынь

Пока не пройден собственный зенит,

И колокольчик во поле звенит,

Но не по нам – мы ветрено-беспечны,

Все кажется, закаты далеки,

И не с руки нам черпать из реки,

Что памяти уносит человечьи.

Пока горчит обыденность в ночи,

А бес в ребре тревожит и кричит,

Нам хочется забраться в Антарктиду,

На Фудзияму, к чёрту на рога,

Перелистав моря и берега,

Взлететь над суетой, пропасть из виду,

Взглянуть на бег по кругу свысока,

Глотнуть небес, потрогать облака,

Сорваться вниз и падать, падать, падать –

Сквозь боль и радость, счастье и беду,

И отразиться звёздами в пруду,

Самим себе за мужество в награду...

Но нам назначен выверенный срок,

И мы пройдём сквозь глину и песок,

Иного мира прошеные гости.

Когда же он, безжалостный на вид,

Нас всех удочерит-усыновит,

Мы прорастём полынью на погосте.

Сломай

И.

И станет тебе легко, вот увидишь, станет,

ещё демиург коснётся тебя перстами,

разрушив твои оковы из прочной стали,

вживив кодировку «жить».

Ты будешь летать, не веником над Парижем,

а гордой орлицей, крича себе: ну, пари же!

Увидь же, что небо к тебе стало ближе, ниже!

Кружи по нему, кружи!

Сломай этот «рай», который ночами снится,

он дерзок и адов, он создан не для орлицы,

в нём сотни кривых зеркал искажают лица,

ментальности и тела.

Пусть вольному – воля, бездарному – приземлённость.

Планиде не верь, пари над тоской зелёной.

И пусть твой Пол Пот растерянно-изумлённо

посмотрит: 

твоя взяла.

Сосчитав до ста

и течёт дорога черным-черна

по крутым оврагам, по берегам.

у меня в котомке – твоя вина.

у тебя в остатке – мои снега.

и дрожат колени поникших лип,

тех, что вместе с нами вчера росли.

мы с тобой расстаться вполне могли б,

если б нас разлить

проливным дождём, ледяной водой,

что хлестала б по сердцу, не щадя.

только сохнет мир над тобой и мной.

и темнеет небо.

но нет дождя.

и шагать трудней – валуны кругом,

в тело тёрн вонзает свои шипы.

если б мне задуматься о другом,

о тебе забыла бы, может быть...

но не точит камня моя слеза,

но не греет землю твоя звезда.

мне осталось только «увы» сказать,

сосчитав до ста...

Ты не прав, Исаак

...Знаешь, мне иногда кажется, что я птица.

А. Н. Островский. «Гроза»

Всё, поверь мне, не так,

как пугают законы падения.

И белы облака, словно мягкий нетронутый снег.

Ты не прав, Исаак.

Ну, какое ещё тяготение?

Я – бывалая птица. Я часто летала. Во сне.

Не унылый кулик –

воспеватель болотной обители,

а журавль-непоседа – сторонник движения тел.

Мир так щедро велик.

Я такие безбрежности видела,

что не снились тому, кто летать никогда не хотел.

Постою на горе,

как Святая бразильская статуя,

руки-крылья раскинув и мир необъятный обняв.

Оступиться не грех –

иногда даже ангелы падают.

Я же падаю в небо.

И небо поймает меня.

Черно-белое

Нас разбросало на половинки,

и невозможно состыковать.

Мы выбираем не те тропинки,

не те пространства, не те слова

и выгораем до чёрно-белых,

теряя радужные цвета.

Но всё, что пройдено – в пользу «бедных»,

которых вовсе не сосчитать.

Слова о вере давно избиты

и запечатаны сургучом.

Задавлен серым громоздким бытом

надежды маленький светлячок.

Скородвижимы, скоробогаты,

давно не хмурим в раздумьях бровь.

Любовь с заменой на суррогаты –

такая тряпочная любовь,

недолговечная и смешная,

и есть не просит, и стоит грош. 

Зацепит если – всегда слиняешь,

закрутит если – всегда порвёшь.

Науки впитываем сквозь поры,

чтоб быть везучими до поры.

И вот «везёт» нас куда-то в гору,

чтоб съехать с болью потом с горы.

И гнутся линии, рвутся связи,

и все детали – наперекос.

Ошибки время смывает грязью,

в которой вязнут круги колёс.