Светлана
Гаделия

* * *

На горизонте розовая корка.

Куда светило кануло, узнать бы.

А в голове талдычит кто-то: «Горько!» –

как пьяный гость в разгар широкой свадьбы.

Кошачьим глазом хитро смотрит осень –

провал зрачка заманивает в бездну –

косит, лукавит, ветром травы косит,

надев убор парчовый и помпезный.

Роскошество, ты нам не по карману,

и босиком вороньи встретим стаи.

Для нас другие времена настанут:

земля в алмазах, солнце в горностае.

А по ночам, горох рассыпав звёздный,

мороз ваяет ледяные клёны,

минуты минут. Но ещё не поздно

взглянуть назад – и стать столпом солёным.

* * *

Речь вытекает – поперёк дорог.

Ну что скажу? Видать, судьба такая.

Видать, на белой тучке добрый Бог

вздремнул, тем самым речи потакая.

Отъединив, как ветку от ствола, -

соединяет с камнем и водою.

Дорожка, что протоптана была,

проворно зарастает лебедою.

Бог с ней! Пусть виноватой прослыву,

не спрятанная в латы или вату,

я всё-таки, я всё-таки живу –

картофельным ростком голубоватым.

* * *

Неважно всё, неважно:

ледка холодный хруст,

зола души бумажной,

заплаканная грусть,

обложённость флажками

(кто в центре – обречён) –

из пепла рвётся пламень,

что жизнью наречён.

И ночь вползает кошкой,

зализывая сны,

под ласковой ладошкой

робеющей весны.

Июнь

Погромыхивает где-то,

будто в тучах катят бочки.

Заблудившееся лето

пребывает в мёртвой точке.

Что ни утро – ливень, ливень

мчит на ножках макаронных.

Что ни вечер – длинен, длинен

дождь вдоль улиц полусонных,

где дома во мглу одеты,

а в углах живая рана

на паласы, на паркеты

кровью капает с экрана.

Новолуние

Юный месяц, тонкий месяц,

серп стеклянный,

кто, шутя, тебя подвесил

над поляной,

над холмом, ночным и плоским,

как бумажный,

обрядя в твои обноски

свет домашний?

Говорят, что ты причина

жизни новой –

обновляющий старинный

нож садовый.

Ветви старого обрезав,

ты спокоен:

мол, и я в полях небесных

добрый воин.

А внизу старья несметно

отрастает,

пока свет твой незаметно

в небе тает.

Пока ты грузнеешь телом

за морями,

что же в мире оголтелом

станет с нами?

Серебристая игрушка

подвесная,

ты серёжка, безделушка

ледяная.

Зря поёшь, кривой и тонкий,

в лад с гитарой –

допотопная гребёнка

жизни старой.

* * *

Эта тишина невыносима!

Надо грома, звона, чада, дыма,

музыки огня и суеты.

Но уже сгорели все мосты,

а вокруг высокая стена –

каменная эта тишина,

темная, как смертная черта –

жизни горловая немота.

* * *

Изнанка суток, ночь,–

рубцы и швы наружу­ –

фактуре гладкой дня

не в силах подражать,

Она в себе несёт

агатовую стужу, –

­окоченевших губ

в улыбке не разжать.

Болят и ноют швы,

невидимые в полдень.

Благообразный день,

своим путём спеши,

но среди ста сует

ежеминутно помни:

где нет в душе рубца,

там нет самой души.

Конец марта

Полуприсутствие Весны

и снег, увы, не прошлогодний.

Вослед явлениям погодным

ползут несбывшиеся сны.

Не спится – руку протяни –

и можешь ветер пить из кружки.

вблизи – несмятые подушки,

а в окнах – редкие огни.

Вверху полотнища холста

без передышки небо хлещут.

Уже Весна, собравши вещи…

О Боже, станция не та?

Никто не встретил, не принёс

цветов, как близкой и знакомой,

своя рубашка ближе к дому,

а дом спасительнее роз.

Забыв волненья новизны,

привыкнув к серости безбрежной,

душа не стала слишком нежной

к цветистым прелестям Весны.

Забывчива – накоротке

с рутиной, скудостью, тревогой –

она бредёт своей дорогой

и бредит бродом на реке.

* * *

Что-то листья – по ветру,

что-то ветер – поверху…

Чтобы жить, да попросту –

не хватает пороху.

Век сегодня бронзовый –

век запястий с колтами.

На реке берёзовой

пляшут волны жёлтые.

Осень бредит мистикой:

я – речного племени?

А блесна – из листика…

А крючок – из времени…

* * *

О чём писать? Не пишется – стара.

Блуждает мысль в кромешности нетленной.

Висит звезда на кончике пера

и каплет сном в бездонный ров вселенной.

О чём грустить? Угас огонь. Покой –

морское дно без видимых течений.

Такая чушь, как месяц над рекой,

не отвлечёт от варок и печений.

Насыпан снег в мельчайшее из сит,

и долог путь от января до мая.

В промёрзшем небе денежка висит,

из нас, сердешных, душу вынимая.

Памяти лета

Вот июнь прошёл, июль,

                     и август плотный

пробежал, надкусывая грушу.

На ещё зелёные полотна

соляную грусть свою обрушу.

Холодеют крылышки у ночи,

да лететь-то некуда бедняжке.

Синий сон ей звёзды

                      сыплют в очи –

лишь у них одних пути не тяжки.

От земли – тяжёлый, пряный запах:

преет лист. Слезу роняет жалость.

Закрепляю душу – всю в заплатах –

годовым кольцом, чтоб не распалась.

* * *

Всё золото мира – моё.

Оно шелестит под ногами.

Пока не летит вороньё

по небу кругами, кругами,

и дождь шепелявый не льёт,

а в тучах – сиятельны дыры,

всё золото мира – моё,

всё легкое золото мира.

И светлые песни не спеты,

и незачем деньги копить –

за груды тяжёлой монеты

лучины луча не купить.