Софья Мирова

Софья Мирова

Четвёртое измерение № 27 (591) от 21 сентября 2022 года

Как мне тебе рассказать

* * * 

 

если за все необходимо платить,

то какой чек мне выпишет главный кассир супермаркета, когда я выберусь из стеллажей с товарами премиум класса. и, в принципе, выберусь из потока рекламы хорошей и правильной жизни, где золотом облицованы гробы.

когда гул монет перестанет бить по извилинам, и поезд с призывом быть более преуспевшим прекратит стучать о рельсы. что отзывается терпкой виной за то, что ты все ещё не такой.

какой чек мне выпишут, чтобы выйдя из супермаркета, я могла полежать в траве, которая выросла здесь бесплатно?

 

* * * 

 

мандариновый лимонад с кардамоном,

желтопузые дыни с абхазии.

играет артист на чистых

абрикосовый джем на гитаре.

аэропорт и транзитная ночь,

нескончаемая киноплёнка,

с шарадами негативов,

что загадал нам

август.

 

* * *

 

небо душит утренняя беспечность золотого луча.

море волной смывает с берега боль,

в гальке с песком потерялся вчерашний шторм.

 

моё желание неизменно – повеситься утром на верёвке из тишины,

под звуки колокола из соседней церкви.

быть объятой божьей любовью,

быть убитой покоем рогоза и смирением тополиного пуха,

что наверняка после смерти превращается в облако.

 

жизнь затерялась в гальке с песком,

я потерялась в прибое.

 

* * *

 

как мне тебе рассказать, что солнце сегодня встало наоборот,

что месяц повесился вкривь и вкось,

и что никто не заметил, как облака плывут не туда.

и я не иду навстречу тебе по указателям пьяного города:

с радостью обнажённых слов в устах

с поступью в виде хокку,

с шелухой в виде новых стишков,

перетёртых с крепким табаком

и моим предпоследним ребром.

 

как мне тебе рассказать,

если ты и так давно ушёл.

 

* * *

 

Выходить за рамку, в которой тебя рисовали

Это как входить в море без кожи у себя на костях.

Жжётся, когда вросшие чувства рвутся

Под натиском отсутствия прошлого на руках.

 

Ты умываешься грязью, словно святой водой

Молишься скандалистам, как самым святым.

Твердишь, что никогда не вернёшься домой.

Так как календарь разлетелся на игрушечных журавлей

И нельзя уловить хотя б одного из них.

 

пока не обрастёшь новой кожей,

своими календарями, сотканными из чего попало,

что под рукою было.

с пылью

и золотыми звёздами,

выросшими из грязи.

 

* * *

 

на крыше летом сидел журавль

там он изучил облака,

кроны деревьев и фразы лгуна.

он знает сколько в каждой луже лягушек,

когда заходит луна,

почему у торговца возросла цена.

эта птица посчитала все камни в округе,

рассчитала, когда крыша начнёт протекать,

когда будет осень, когда пора улетать.

что находится за луной, как из дождя сделать солнечные лучи,

что ждёт хозяина впереди, и то, зачем на небе зажигают огни.

 

ветер осенний принёс с собой холода,

крылья бились в истерике, что пора.

сердце прибилось гвоздями к крыше дома,

 

не отпуская его

не давая тепла

не любя.

 

до зимы пролежал он на крыше мёртвым,

а потом замели снега.

 

* * *

 

Свет будет гореть, даже когда электричество вырубят. Когда затопят вином. Когда выйдут с ковчега все твари, которые были не парой.

Свет будет гореть. Во времена шторма. Когда капитан снова пьян, когда он снова под чем то,

Но не в себе явно.

 

Свету быть. Как быть случаю и случайности. Свету гореть, как горел Рим. Ему переживать потопы, Но не тлея, продолжить. Свету обрести плоть

И кровь.

 

Даже если кровь это забродивший виноград.

 

* * *

 

если бы Шекспир жил в наше время, то он бы ходил в бургер кинг,

одевался бы в секонхэнде, курил бы дешёвый мальборо

а вечерами под виски и колу писал бы поэму «король лир».

его бы не издавали, ни росмэн, ни эксмо

в газеты б не брали, журналы бы отвергали.

он съехал бы от родителей и от сестёр где-то в 24 года,

завёл бы черепаху и блог, и гордился б как бог, что строки его висели

два года на заборе, пока матом не закрасила их детвора.

он взял бы себе псевдоним и стал называться бы как-нибудь броско, но по-простому

типа гламурного «шекси» или короткого «шек».

слушал бы шугейз, сам бы его писал, приходя к дому

где протёкшие трубы, стены обшарпаны, а на кухне не включается свет.

 

если бы Шекспир сейчас жил, то Гамлет бы не спросил «быть или не быть»,

он просто бы застрелился ближе к тридцатнику.

а вопрос был бы в том, где ружьё дешевле купить,

ибо было бы дорого обращаться к психиатру или психологу.

отелло бы не убил дездемону, всё было бы проще, намного проще.

он бы молча ушёл к одной из своих любовниц, и сложность была бы в выборе – а к какой?

к той, которая блондинка и поёт, или к той, у которой родинки на коже.

и выбрал бы отелло сразу двух.

 

* * *

 

если долго оставаться в постели,

то можно прочитать все стихотворения

Фрэнка О'Хары,

все поэмы Мура,

вытянуться здесь солдатиком,

пересчитать потолочные трещины,

заклеить свои ссадины,

подумать о,

или не думать о.

мысленно слетать в прошлые века,

где греки

неохотно возводят

пантеон.

где египетские боги

гуляют у Нила:

полуголые и смешные.

захотеть гренок с чаем,

расхотеть гренок.

захотеть поспать

 

только, господи,

не вставать.

 

* * *

 

не видели, куда ведут тропы.

знали только, что солнце встаёт на

востоке.

а наши тела тащатся с

запада.

 

слепошарые мытари, не знали, куда идти.

 

исходили по кругу компас: два раза бывали на севере, и тридцать три не дошли до востока.

 

на западное крыло пролили кофе из мака.

следы заметали пеплом.

а в пачках хранили планы, зароставшие с

каждым

шагом

подобранными цветами.

 

нам не ведомо, куда мы шли

на перекрёстах всегда сворачивали не туда

не спрашивали дорогу у мудрецов,

не использовали карты

не умели ориентироваться по звёздам.

 

потому что в дороге –

они не помощники.

 

указующий компас –

сам не знает, куда показывает.

север там, говорит он

север там.

замолк.

 

пустим бумажный самолёт –

туда и проложим путь.

 

идём туда, где сегодня проснулось солнце.

 

* * *

 

мы росли, росли,

но не выросли.

замерзшими пальцами

пузатых звёзд

в небесном ручье

вылавливаем.

 

щекотим им брюшко

и отпускаем.

 

* * *

 

город как урбанизованный лес:

роща фонарных деревьев

и дешёвых кофеен.

 

гуляй среди лимонных страниц

под трамвайный сонет,

написанный на библейском вырванном бумажном куске.

 

эпитафия

 

а что, если от души уже совсем ничего

не осталось?

есть только гены, да хромосомы

вся жизнь –

сублимация нас самих

переход в

ничто

и уход

в ни-

ку-

да.

ну и всё.

 

пустота убегает в окно –

закрой. у меня озноб

сердца.

прореха под левым

ребром –

я из неё

со второю космической

выпрыгну

из этого

тела.

всё равно здесь уже

ни-

че-

го.

не осталось.

лишь эпитафия выжжена

изнутри,

эхом тихо гремит

приговор:

 

«человек человеком

убит».