София Никитина

София Никитина

Новый Монтень № 8 (464) от 11 марта 2019 года

О людях и... флаконах

Какого рожна?

 

Эта история произошла много лет назад. Я тогда работала приблизительно в километре от своего дома. Транспорт как-то не вписывался в мой маршрут на работу. Надо было куда-то в противоположную моей работе сторону уехать, потом перейти дорогу, пересесть на другой автобус, обогнуть петлёй полгорода и в итоге остановиться за пол-остановки от работы. Логике такой маршрут не поддавался никакой. Так что каждое утро и вечер я имела себе небольшой полезный для здоровья променад.

Голова работала в пути на полную катушку. И это-то я сделаю, и того-то я прищучу, а этой так прямо и скажу…

Но в мои такие умные и смелые планы на будущее внезапно ворвалась одна интересная семейка. Выходила я на работу, можно сказать, с рассветом. И вот иду я по дорожке, вся в думах, в начале дум. До кровавой развязки ещё не дошла. А навстречу мне идёт молодица необыкновенной, волшебной красоты. Идёт себе не спеша, периодически выгибая спинку и растягиваясь в полную длину на стройных лапах. Сама вся в полоску. Чёрно-серую. Белая шейка, белые сапожки, такие же белоснежные перчаточки и, конечно, глаза. Два изумрудных блюдца. Я за ней глазами послеживаю.

Вот она остановилась у бровки дороги и начала наводить марафет. Потому не понятно: она туда или оттуда. А время такое, что можно и оттуда, но и туда ещё сходить успеешь. Большого греха не будет.

И тут тигром на дорожку нашу мирную выскакивает котяра-великан. Осанистый такой! Серьёзный. Основательный мужчина. И давай на неё ругаться! И такая ты, и рассякая! И где тебя черти носили? И – марш домой! А эта смотрит на него виновато и нагло одновременно. Мол, ни в чём я не виновата! Из библиотеки иду! И обвинения ваши не обоснованы! Он весь взъерошился и хрясть ей по роже. Она в сторону отпрыгнула и стоит, не убегает. Понимает, видать, что будет ещё хуже.

Долго он ещё её ругал, по мордам в перерывах лапой давал, а потом стал боком на неё наскакивать, к дому двигать. У них там, видать, место прописки было. Это было ещё в то благословенное время, когда подвальные окна не были варварски заварены. И в каждом подвале была своя коммуналка, семьи, дети. Жили со своими страстями, склоками, дружбами, любовями. Всё как у людей. А иногда и лучше, честнее. Двигал, двигал, да так до подвальной их квартиры и препроводил. Там она у него уже быстро кубарем в окошко по месту своего проживания скатилась.

Подивилась я чудесам таким. Всё как у людей! Причём и интонации, взгляды, жесты и, главное, страсти. Шла на работу вся в злорадном веселье, вспоминая подобные случаи из жизни своих знакомых. Про себя не вспоминала. Ежу ясно же, что сама я никогда и ниоткуда, и ни за что, и в голове не держу!

Дня через два иду по той же солнечной дороге, навстречу чалит Мурлин Мунро. Солнце светит, птички поют, и я так понимаю, домой ей не особо-то и хочется. Вернее, она бы и пошла, может, но есть ещё неохваченный сектор. Тут опять этот Отелл Отеллыч на пути, и всё у них по регламенту. И опять он её уже не подталкивает, а просто кубарем в родной дом катит.

А тут как-то иду по дорожке, опять же поутру, и Мурлин опять мне навстречу. Походка от бедра, глаза сияют, о доме в башке, видно, что и мысли не держит. Уже со мной поравнялась.

И тут я начала с ней беседу. И как не стыдно? Молодая, красивая баба – и шаландаешься! Муж тебя по всему району ищет! Так разве порядочные женщины поступают? (Я про порядочных женщин от бабушки и мамы очень много знала, потому аргументы у меня были железные). Эта мордаху на бок склонила. Слушает. Глазками хлоп-хлоп, типа: «Не виновата я, что такая во мне красота поселена нечеловеческая! И что вы все ко мне привязались?»

А я опять ей поучительные истории из жизни порядочных женщин. И домой настоятельно рекомендую. Мол, приди, дура, пока он тебя ищет, займись делом. Мол, и не уходила я никуда, и жду тебя здесь, любимого. Дети ведь есть, наверное?

Она головку на другой бок склонила и как бы вздохнула, мол, есть!

Ну вот! Иди к детям! Помой, обиходь, мышек пару на обед поймай мужу. Он придёт, а ты вся в хлопотах, аки пчёлка. И будет в доме мир да тишь и гладь.

Слушала она меня, слушала, головкой красивой вертела и потелепала… Гляжу – к дому. В окошко – юрк! И пропала. Я на работу скачу – душа поёт! Как же? На путь истинный грешницу наставила. Небось там приборку делает, мужа ждёт…

Щас! Через дня три он опять её уже по лужайке к дому катил и матерился на неё сильно.

А через пару дней, когда нас с мерзавкой на узенькой дорожке опять судьба свела, Мурлин от меня, как от бандита с ножом, умчалась.

Вот я тогда и задумалась. Зачем я влезла-то? Может, именно такая Мурлин этому Отелле и нужна? Только с такой он полноту жизни и ощущает. Ему же надо, чтобы его дурачили, мучили. А он бы уличал, узду напрягал и по башке давал. То есть, именно такое выстраданное неправильное счастье он себе выбрал. Мужик ведь. А разве кто когда угадает, какого рожна им, мужикам, надо?

 

Три Лео или Три в одном флаконе

 

Последние лет, как минимум, пятнадцать, мой муж болеет. Болезнь – штука жестокая. Она лишает человека жизнерадостности и мобильности. Теряются дружбы: лёгкие, не обязательные отпадают сразу, а те, про которые думалось, что «навеки», истончаются. Но…

Но часто завязываются приятельства больничные, которые трансформируются в своеобразную дружбу по интересам, я бы уточнила ещё – по диагнозам. Есть общая животрепещущая тема, она волнует, объединяет. Ещё вчера почти незнакомые люди становятся родными. Роднее, чем родственники.

Действительно, на хрена больному человеку кум или шурин, или деверь, если тот жрёт пиво и закусывает свиным хрящиком? А тихий интеллигентный прихожанин с инфарктом и кардиостимулятором – это же просто мечта заслуженного инфарктника, инсультника и т.д. и т. п.

Так мой муж познакомился и подружился со спокойным и ясным, как июльское утро, Лео. После выписки общались по телефону. Разговоры были будоражащие кровь:

– А ты кардерон принимаешь? Лацекс! Ни в коем случае! Полная погибель! Да! Да! И я, и мне!

Случилось так, что Лео, живущему в маленьком городке, предстояла операция в таллиннской клинике. Операция в восемь утра. Знакомых, кроме моего мужа, в Таллинне – никого! Что делать? Приезжать с вечера, ночевать на вокзале и потом с утра на операцию? Весь в привокзальных запахах и с сомнительной репутацией грязнули? Никак нельзя! Это может повлиять на эстетическое восприятие хирурга.

Интеллигентный Лео набрался мужества и позвонил нам. Муж мой болен, но голос у него, как у Шаляпина. Не по красоте звучания, а по силе! Дрожат стены, в буквальном смысле слова. И он загремел по телефону:

– Приезжай! Какие могут быть разговоры? Никаких церемоний! Жена? А что жена? Она у меня…

Дальше шло неинтересное, про то, где я у него. И как он скажет, так и будет, что почти правда. Не всякая правда приятна, но из песни слов не выкинешь. Я была направлена на остановку встречать Лео.

– Ну, ты же его знаешь! Лежал со мной в палате! Ну что ты, не помнишь что-ли? Будет с рюкзачком, в кепочке. Да узнаешь ты его! Не идиотка же ты совсем!

Можно подумать я там рассматривала этих полужмуриков, Господи, прости! Я же в больницу к мужу ездила, а не в Ленком на экскурсию. Там бы я огляделась, можете не сомневаться! Но с мужем спорить – себя не уважать.

Привела себя в порядок: губки там, бровки, чёлочка. Пусть не Ленком, но всё же… Стою жду этого, с рюкзачком, в кепочке…

Октябрь. Холодновато…Все сроки уже прошли. Звонил, что подъезжает к остановке, но ни одного в кепочке не наблюдаю. Тоскую…

А! Вот и в кепочке, с рюкзаком! Стоит как-то очень индифферентно. Я подхожу, заискивающе говорю:

 – Извините, вы, случайно не Лео?

Этот, в кепочке, оборачивается, окидывает меня презрительным взглядом и отвечает, так, чтобы я сразу поняла, какая я есть падшая женщина:

– Нет! Я не Лео! – резко поворачивается ко мне спиной. Это, чтобы я даже надежды не заимела и не повторяла своих гнусных домогательств. Одновременно этот негодяй делает страшные глаза другому мужику на остановке. Мол, опасайся!

Я отошла от греха. Жду, всматриваюсь в подходящие автобусы и троллейбусы. Кого-то они выплюнут из своего чрева на моё растерзание? И тут через дорогу прямо навстречу ко мне летит мужичок. Такой – ничего себе! В кепочке, с рюкзачком и в шортах! Повторяю: октябрь уж наступил…

Я к нему!

– Извините, – вы не Лео?!

Мужик отвечает:

– Та! Я есть Лео!

– Пошли скорее! – радостно взвизгиваю я.

– Куда? К тепе?

– Ну, конечно, ко мне! – удивляюсь я его нерасторопности.

– Арашо! Идём тибе! – соглашается Лео.

Я радостно подхватываю его под ручку, и тут боковым зрением вижу, что ко мне направляется Лео с рюкзачком и в кепочке. И я его тут же узнаю! Это он лежал в палате с моим мужем весь цвета эстонской белой ночи. Я на мгновенье замираю, но настоящий Лео оказался мужичком с юмором, он уже бежит и смеётся.

Тот Лео, который «Арашо, идём тибе!», тоже врубается, и мы смеёмся, и я прощаюсь с неправильным Лео, который мне на прощанье говорит:

– Шаль (в смысле – жаль), но может ледусий (следующий) раз?

– Может! Может! – счастливо смеюсь я, замёрзшая в ледышку, и мы с Лео, настоящим, быстро идём к дому, к горячему кофе и, естественно, к мужу, который в нетерпении топчется на лоджии, выглядывая нас.

Заходим в квартиру возбуждённые, смешливые и рассказываем моему мужу, какая приключилась со мной оказия. Весело смеёмся, устраиваем Лео, оказавшегося очаровательным просто человеком.

Потом, позже, когда все угомонились, и мы с мужем почти засыпали, он вдруг спросил:

– А зачем ты, Тусюша, того Лео домой тащила? Не понимаю…

«А, действительно, зачем?» – подумала я. Надо было идти к нему, и всех делов. Уж разобрались бы как-нибудь без нас. Муж-то у меня умный…