Шота Руставели

Шота Руставели

Вольтеровское кресло № 24 (552) от 21 августа 2021 года

Витязь в тигровой шкуре (часть 4)

Перевод Юрия Лифшица

 

Сказание XXX

 

О просьбе Автандила к царю Ростевану и беседе с визирем

 

734. Поутру оделся витязь и чем свет чертог покинул.

Думал: «Только б не узнали о моей любви великой!»

Сердце он молил тревожно: «Постарайся притерпеться!»

И отправился к визирю Автандил луноподобный.

 

735. Сам визирь, узнав об этом, вышел витязю навстречу:

«Эту радость предвещали мне надежные приметы!»

Поклонившись Автандилу, он почтил его хвалою:

«Гость обязан быть желанным, а хозяин – тороватым».

 

736. Не лениво и не мрачно спешиться помог он гостю

и хатайскими коврами путь он выстлал Автандилу.

Витязь осветил чертоги, как Вселенную – светило.

Все твердили: «Запах розы ветер нам принес сегодня».

 

737. Он присел; с волненьем в сердце на него смотрели люди.

Все вокруг считали честью восторгаться Автандилом.

Не один раз простонали, вздохи утысячерили.

Велено уйти им было, – домочадцы разбежались.

 

738. А когда ушёл последний, Автандил сказал визирю:

«При дворе ничто не скрыто от тебя, и в каждом деле

царь во всем с тобой согласен, следуя твоим желаньям.

О моих узнай печалях, хворого спаси от хвори!

 

739. Я горю по Тариэлу, на его огне пылаю.

Я томлюсь желаньем встречи и разлукой с ним, желанным.

Он мне предан, и награды стоит он, ненаграждённый.

Если друг наш бескорыстен, он любви достоин большей.

 

740. Я желанием опутан с ним скорее повидаться.

С ним моё осталось сердце и моё терпенье тоже.

Он своих сжигает ближних, ибо сотворён светилом,

и Асмат, его служанка, стала мне сестры роднее.

 

741. Уезжая, я поклялся клятвою ненарушимой:

«Я вернусь, и даже недруг упрекнуть меня не сможет.

Я найду твоё светило, чтоб сердечный мрак рассеять».

Мне пора, и промедленье пламенем меня сжигает.

 

742. Я не стану похваляться и скажу тебе всю правду:

он меня уже заждался, – не могу к нему не ехать,

не могу безумца бросить, не могу нарушить клятву.

Где, когда бывало, чтобы счастлив был клятвопреступник!

 

743. Расскажи царю об этом. Я клянусь тебе, визирю,

счастьем государя: если он меня не приневолит –

я уеду; приневолит – то зачем ему я нужен?

Помоги мне, чтобы пламень не спалил дотла мне сердце.

 

744. Ты скажи царю: «Кто честен, не хвалить тебя не может.

Пусть Творец тебе откроет, как я трепещу от страха!

Но меня сжигает этот схожий с кипарисом витязь,

у меня укравший сердце, мной лишённое защиты.

 

745. Нынче, царь, без Тариэла не могу я жить на свете.

Сердце с ним, неустрашимым – что прикажешь ты мне делать?

Если помогу ему я, мой успех тебя прославит;

если нет, – я успокоюсь, не нарушив обещанья.

 

746. И пускай моя отлучка твоего не тронет сердца,

и со мною совершится предназначенное Богом:

Он вручит тебе победу, а меня пошлёт обратно.

Не вернусь я – царствуй вечно, одолев врагов бессильных»»

 

747. И сказал визирю снова солнцеликий: «Я был краток.

Доложи об этом прежде, чем к царю придут другие.

Храбрым будь, моли усердно отпустить меня скорее.

Золотых прими сто тысяч за великую услугу».

 

748. И визирь, смеясь, ответил: «Не нужны твои мне деньги.

Для меня твоё доверье – наивысшая награда!

Если расскажу об этом государю, он бесспорно

наградит меня, поскольку делать доброе нескучно.

 

749. Он велит меня зарезать, слова мне не даст промолвить!

Золото к тебе вернётся, я в сырую землю лягу.

Бог меня убей, коль скоро что-то есть ценнее жизни!

И пускай меня осудят, слова не скажу об этом.

 

750. Нет дороги после жизни, не пойду я на закланье.

Царь прибьёт меня и скажет: «Как ты мог пойти на это!

Почему не передумал, почему ты стал безумцем?!»

Жизнь гораздо лучше смерти – так себя я наставляю.

 

751. Если ж царь тебя отпустит, что войска при этом скажут?

Разрешат тебе уехать и останутся без солнца?

Без тебя враги, осмелясь, захотят сравняться с нами.

Не бывать тому, как птахам в коршунов не превратиться!»

 

752. Витязь молвил со слезами: «Мне зарезаться осталось.

Ты, визирь, видать, не знаешь, что такое – быть влюблённым.

Или ты не веришь в дружбу, отвергаешь святость клятвы.

Сам подумай: быть весёлым я могу без Тариэла?

 

753. Как могло так получиться, чтобы солнце отвернулось?

Если мы ему поможем, то оно нас обогреет!

Что мне в радость, что – на горе, этого никто не знает.

С мерзкими людьми беседа неприятна человеку.

 

754. От меня не будет пользы ни войскам, ни государю!

Ныне, как умалишённый, я лишь слёзы проливаю.

Лучше мне исполнить клятву; клятва – наше испытанье.

Кто бы вынес столько горя, выпавшего Тариэлу?

 

755. Как моё больное сердце может быть с тобой согласно?

На моём несчастном месте в воск железо превратится.

Витязя не превзойду я, хоть озёра слёз наплачу.

Помоги мне; может статься, от меня получишь помощь.

 

756. Если царь меня не пустит, я уеду потихоньку

и по просьбе Тариэла сердцем пламени отдамся.

Если царь не осерчает, то ничем ты не рискуешь.

Обещай пойти на муки за меня, что б ни случилось!»

 

757. И сказал визирь: «Твой пламень и меня в огонь ввергает.

Меркнет мир передо мною, если ты рыдаешь горько.

Речь порой молчанья лучше, а порою – портит дело.

Пусть умру я, но обласкан будешь ты моим светилом!»

 

758. Так сказав, визирь собрался и отправился в чертоги.

Царь был в полном облаченье, лик царя сиял, как солнце.

Оробел визирь, не смея сообщить плохие вести.

Он, смутясь, стоял и думал, но не о делах военных.

 

759. Государь узрел немого и смущённого визиря

и промолвил: «Что с тобою, отчего пришёл печальный?»

Тот ответил: «Я в тревоге. Если вы меня убьёте,

услыхав дурную новость, это будет справедливо.

 

760. Но моя тревога всё же не сильней моей печали.

Я робею, хоть посланник робким быть никак не может.

Автандил уехать хочет, просит твоего согласья.

Ни во что без Тариэла он не ставит мир мгновенный».

 

761. И со страхом все, что ведал, рассказал он Ростевану.

«Внемля моему рассказу, ты получишь представленье,

как он плакал и в каком он состоянье находился.

Будешь прав ты, если тут же на меня ты осерчаешь».

 

762. Государь, визиря слыша, разозлился, разъярился,

бледностью такой покрылся, – ужаснулись домочадцы.

Крикнул он: «Глупец несчастный, как ты мог сказать такое?!

Злых людей интересуют лишь недобрые событья!

 

763. Так спешил ты мне открыться, словно весть твоя прекрасна.

Больший вред мне нанесло бы вероломное убийство.

Как язык твой повернулся мне рассказывать об этом!

Ты так глуп, что недостоин быть визирем государя!

 

764. Человек сдержаться должен, если, глупости болтая,

он невежественным словом досаждает сюзерену.

Почему же не оглох я, прежде чем услышал это?

Если ж я тебя повешу, смертный грех меня задушит!»

 

765. «Если б ты, – он снова молвил, – не был послан Автандилом,

жизнью в том клянусь, отсёк бы голову тебе немедля!

Убирайся прочь! Безумный, опозоренный и злобный!

Проклят человек, способный так сказать и это сделать!»

 

766. Стул схватил – в визиря бросил, промахнулся – стул разбился.

Был удар алмазным крепким, а не мягким тростниковым.

«Как ты смел просить отъезда для того, кто станом – тополь?»

Белизну ланит визиря обожгло слезой горючей.

 

767. Скрылся с глаз визирь несчастный; не сказав царю ни слова,

как лиса, наружу выполз. Во дворец он шёл весёлым,

вышел – мрачным, обесчещен собственными словесами.

Враг врага терзает меньше, чем себя терзают люди.

 

768. Молвил: «Что мне Бог назначит хуже, чем мои злодейства?

Почему я так ошибся, кто рассеет этот морок?!

Кто заговорить посмеет с сюзереном так же дерзко,

тот мою разделит участь, как бы ни преуспевал он!»

 

769. Осрамлен и обездолен злой судьбою, он вернулся

и, расстроенный и хмурый, мрачно молвил Автандилу:

«Как тебя вознаградить мне за доставленную радость?!

Голова моя позором и бесчестием покрыта!»

 

770. Попросил шутя он взятку, хоть слезами обливался. –

Как он мог так балагурить, своего не мучить сердца?! –

«Если, посулив, не платишь, – покровителя обидишь».

Сказано не нами: «Взятка и в аду решает дело».

 

771. «Как меня бранил владыка, я не передам словами.

Называл меня безумцем, злым и глупым сумасбродом.

Я теперь совсем пропащий, ибо разума лишился.

Как меня он не прикончил? Видно, терпелив от Бога.

 

772. Это было не случайно, я ведь знал, на что решился.

Грустен был я, потому что знал: царя охватит ярость.

Кто избегнуть может гнева, посланного Провиденьем?!

Смерть из-за тебя мне в радость: значит, я страдал недаром!»

 

773. Молвил витязь: «Гнев владыки и меня обременяет.

Но за что ты просишь взятку? – Автандил расхохотался. –

Ты овцу остричь пытался – оказался сам острижен.

Если врач заболевает, кто беднягу уврачует?»

 

774. Вновь визирь ответил гостю: «Как бы ни серчал владыка,

он меня простит, и, может, сердце у него остынет.

Что же ты намерен делать, чтоб мою печаль не множить?!

Для чего пойти желаешь на смертельные страданья?»

 

775. Автандил сказал визирю: «Не могу я не уехать.

Соловей погибнуть может, если роза увядает.

Он скитаться должен всюду, чтоб найти росу для розы.

Если же найти не сможет, чем он сердце успокоит?

 

776. Нынче мне без Тариэла не сидится, не лежится,

я хочу, зверям подобно, с ним и рыскать и скитаться.

Для чего царю я нужен в столь тяжелом состоянье?

Для чего нужны вам люди, если люди недовольны?

 

777. Как бы государь ни злился, я пред ним ещё предстану:

может, он уразумеет, как моё пылает сердце.

Если не позволит ехать, я тайком сбегу отсюда.

Если невзначай погибну – пропадай моя судьбина!»

 

778. Пообщавшись, Автандила пригласил визирь обедать

и прекрасными дарами он прекрасного осыпал,

наградил и свиту гостя – молодых людей и старых.

И когда садилось солнце, Автандил домой вернулся.

 

779. И повелел он, непогрешимый и милосердный, собрать немедля

монет сто тысяч, отрезов триста прекрасной ткани и шесть десятков

каменьев ценных – рубинов алых, сапфиров крупных, по цвету редких, –

и под охраной с утра пораньше подарки эти прислать визирю.

 

780. Наказал сказать: «Могу ли дар вручить, тебя достойный?

И могу ли возместить я то, чем я тебе обязан?

Ежели в живых останусь, сделаюсь твоим слугою:

за любовь воздам любовью – несоизмеримо большей».

 

781. Как я восхвалить сумею добродетели героя?

Он был человек, достойный совершённых им деяний.

Помогая человеку, отдавай ему, что можешь.

Брат и друг всего нужнее, если горе приключилось.

 

Сказание XXXI

 

О беседе Автандила с Шермадином

 

782. Солнцеликий, светозарный обратился к Шермадину:

«Это день моей надежды, он моё утешит сердце

и покажет, что ты можешь потрудиться мне на пользу». –

А читателям пристало эту дружбу славословить!

 

783. Витязь молвил: «Царь не хочет отпускать меня, не зная,

для кого живу я нынче, и моём великом горе.

Не могу без Тариэла жить ни дома, ни на воле!

Разве Бог прощал кому-то явную несправедливость?!

 

784. Вознамерился я твердо с витязем не расставаться.

Не предатель я, погрязший во вранье и богохульстве.

Вдалеке от Тариэла сердце охает и плачет,

и к себе не подпускает, и всего и всех боится.

 

785. Другу искреннюю дружбу можно выразить трояко:

рядом с другом быть всё время и не допускать разлуки;

отдавать, не сожалея, и дарить, не уставая;

словом помогать и делом, вместе странствуя по свету.

 

786. Впрочем, эти разговоры мне давно пора закончить.

Тайная моя отлучка исцелит больное сердце.

Я молю тебя: обдумай то, о чём мы говорили,

чтоб затем мои наказы выполнять без промедленья.

 

787. Нынче должен быть готовым ты для службы государю.

Выкажи ему на деле доблести и совершенства.

Береги мой дом исправно, предводительствуй войсками.

Становись стократ усердней, хоть и раньше был усердным.

 

788. Охраняй границы наши, силу умножай и славу;

честных награждай безмерно, от нечестных избавляйся.

Возвратившись, возмещу я все долги перед тобою.

Не забудется вовеки дело ради господина».

 

789. Услыхав такие речи, Шермадин заплакал горько,

молвил: «Без тебя оставшись, я не испугаюсь горя.

Что же делать, если мраком без тебя затмится сердце?

Забери меня с собою: пригожусь и я в дороге.

 

790. Кто же странствует так долго да ещё и в одиночку?!

И когда своих вассалов в час беды щадил владыка?!

Вспомнив о тебе, пропавшем, как я буду жить, никчёмный?!»

Витязь молвил: «Как ни плачься, но останешься ты дома!

 

791. Не могу тебе не верить, но по-твоему не будет:

времена ко мне враждебны! Есть ли кто тебя достойней,

тот, кому б я мог доверить свой дворец, свои владенья?

Сердце успокой, поверь мне: ты со мной не можешь ехать.

 

792. Если я миджнур, то должен в одиночестве скитаться.

Дол кровавый предназначен для влюблённого безумца.

Не состаримся мы дома, одинокие миджнуры!

Мир таков, таким и будет, в этом можешь мне поверить.

 

793. Вспоминай меня, когда я буду от тебя далёко.

Не боюсь я супостатов, сам себе слугою буду.

Смелому присуща доблесть, он кручиниться не должен.

Ненавижу тех, кто падок на постыдные делишки!

 

794. Не сравню я мир мгновенный с перезрелыми плодами.

Если умирать за друга мне придётся, буду счастлив.

Отпросился я у солнца своего, – зачем же медлить?

Если деву покидаю, что мне стоит дом покинуть?!

 

795. Я составлю завещанье в пользу нашего владыки,

чтобы поручить заботу о тебе царю арабов.

Не вернусь – самоубийством не кончай по воле беса.

Только плачь по Автандилу, проливая слёз потоки».

 

Сказание XXXII

 

О завещании Автандила

 

796. И в печали стал писать он завещанье: «Государь мой,

тайно ухожу из дома, чтоб найти того, с которым

не могу не повстречаться, кто меня огнём сжигает.

Ты прости меня, владыка, и благослови, как сына.

 

797. Знаю, ты, в конечном счёте, Автандила не осудишь.

Добрый человек не может бросить друга дорогого.

Я дерзну тебе напомнить мудрые слова Платона:

«Губят ложь и лицемерье тело так же, как и душу».

 

798. Потому что ложь – начало всех немыслимых несчастий.

Как могу покинуть друга, ставшего роднее брата?

Для чего учиться, если не использовать познанья,

ведь они нам помогают приобщиться к высшим сферам?

 

799. Ты апостолов ученья о любви читал, наверно.

Что они о ней вещают, как они её возносят!

Перезвон идёт по свету: «Как любовь нас возвышает!»

Если ты не веришь в это, как несведущих уверить?!

 

800. Мой Творец, дарящий силу уничтожить супостатов

и Своей незримой мощью помогающий живущим,

Ты даёшь всему пределы – Бог, царящий на престоле,

всё из ничего создавший, из всего ничто творящий.

 

801. То, что Богу неугодно, никогда не совершится.

Света белого не видя, блекнут роза и фиалка.

Красочное представленье восхищает наше зренье.

Как мне жить без Тариэла, если я его утрачу?!

 

802. Как ни гневайтесь, владыка, выйду я из Вашей воли,

ибо, скованный цепями, не могу её исполнить.

Я в огне неугасимом: для меня отъезд – лекарство.

Где б я ни был – я поеду к другу по своей охоте.

 

803. Никакой не будет пользы вам от грусти и рыданий.

Предназначенного свыше и владыкам не избегнуть.

Доблестным мужам пристало горести сносить достойно.

Ни одна душа живая не уйдет от Провиденья.

 

804. Пусть со мною совершится предназначенное Богом,

а вернусь домой – восстанет сердце у меня из пепла.

Я хочу вас вечно видеть и богатым, и весёлым,

а моей добычей станет помощь моему собрату.

 

805. Хоть убей меня, владыка, кто меня судить посмеет?

Неужель моя отлучка вас ужасно раздражает?

Не могу я оказаться трусом перед Тариэлом.

Осрамит меня он, если встретимся мы в царстве вечном.

 

806. Нам необходимо нужно помнить о любимом друге.

Презираю я бесстыжих, лицемерных, вероломных!

Я обманывать не стану солнцеликого героя.

Человек ничтожен чванный, забывающий обеты.

 

807. Хуже нет на свете мужа, если он боится битвы,

неприятеля робеет, в страхе думая о смерти.

Чем трусливый воин лучше женщины, прядущей пряжу?

Лучше нет для нас добычи, чем снискать почет и славу.

 

808. Смерть пройдёт и узкой тропкой, и скалистою дорогой,

чтобы сильных и бессильных уравнять между собою;

и земля, в конечном счёте, погребёт юнцов и старцев.

Лучше умереть со славой, чем с позором жить на свете!

 

809. А теперь не без опаски доложить тебе осмелюсь:

тот глупец, кто не желает всякий час о смерти помнить.

Встретится она со всеми, приходя и днём, и ночью.

Если, царь, с тобой не свижусь, пусть она придёт за мною!

 

810. Если вдруг меня разрушит истребительное время,

если странником умру я, не оплаканный родными,

и меня никто из близких не положит в домовину,

пусть твоё большое сердце пожалеет Автандила.

 

811. Разбери мои запасы несосчитанных сокровищ

и раздай богатства людям, дай моим рабам свободу,

состояние – сиротам, неимущим – кров и пищу,

чтобы за меня молились и меня благословляли.

 

812. Все они чистосердечно будут за меня молиться.

От телесного избавлен, вознесусь душою к небу, –

там я обрету наследство, предназначенное Богом,

и тогда гореть не буду в жарком пламени геенны.

 

813. Чтоб меня не источили черви помыслов греховных

и сумел я ввысь подняться, Он меня из мрака вынет,

наделит меня крылами, в свет укутает небесный,

и бальзамом благодатным раны сердца уврачует.

 

814. То добро, что недостойно быть в сокровищнице царской,

ты пусти на богадельни, на мосты и на дороги.

Не скупись, когда возьмёшься раздавать моё именье.

Только ты унять сумел бы пламя, что меня сжигает.

 

815. Больше никаких известий от меня ты не получишь.

Я тебе вверяю душу, все сказав в посланье этом.

Сатана ей не помощник, и она его отринет.

За меня молись, владыка, – с мертвеца долги не взыщешь!

 

816. Я молю за Шермадина, лучшего слугу из лучших.

В нынешнем году, владыка, возросли его мученья.

К милостям моим привык он и к твоим пускай привыкнет.

Пусть из глаз его не каплют слёзы, смешанные с кровью.

 

817. Завещанье я составил собственной своей рукою.

Покидая государя, ухожу с тяжёлым сердцем!

Не грусти, мой повелитель, и не погружайся в траур.

Наводи великий ужас на врагов и благоденствуй!»

 

818. Кончив дело, завещанье передал он Шермадину

и промолвил: «Государю все поведай без утайки.

В услужениях подобных ты слуга непревзойдённый».

И кровавыми слезами плача, обнял Шермадина.

 

Сказание XXXIII

 

О молитве Автандила

 

819. Он молился: «О Всесильный, Властелин земли и неба,

посылающий страданья, осыпающий дарами,

Царь царей Непостижимый, всяческих страстей Владыка,

помоги, Невыразимый, овладеть моею страстью.

 

820. Боже, я к Тебе взываю: Повелитель горних высей,

создана Любовь Тобою, строишь Ты её законы.

Разлучил меня злосчастный мир с моим светилом ясным.

Не искореняй из сердца истинной Любви посевы.

 

821. Боже, Ты один со мною, сколько ни брожу по свету:

дай над недругом победу, защити меня от шторма,

от ночных недобрых духов. Если я избегну смерти,

послужу Тебе усердно, принесу Тебе я жертвы».

 

822. Помолясь, украдкой едет верховой через ворота,

шлёт обратно Шермадина, – слёз потоки льет бедняга,

в грудь себя слуга колотит, иссекает кровью скалы.

Что обрадует вассала, если сюзерен в отъезде?

 

Сказание XXXIV

 

О гневе царя Ростевана при известии об отъезде Автандила

 

823. Новый сказ я начинаю и за витязем отправлюсь. –

Никого в тот день не принял разъярённый царь арабов,

а в устах его, казалось, пламя гнева запылало.

Он велел – визирь явился, побледневший от волненья.

 

824. Встретив своего визиря, заходившего в покои,

он промолвил: «Я не помню, что ты мне сказал намедни;

помню – так меня расстроил, что в себя прийти не мог я.

Потому я и бранился на тебя, визирь мой верный.

 

825. Вспомни, что надумал витязь. Почему ты мной обижен?

Верно мудрецы сказали: «Недовольство – сеть печали».

Больше так, прошу, не делай, прежде тщательно подумай.

А теперь скажи повторно: что вчера ты мне поведал».

 

826. Все о планах Автандила рассказал визирь повторно.

Выслушав его, владыка дал ему ответ короткий:

«Если не глупец ты, значит, я – еврей, вероотступник.

Более о том – ни слова, а не то уволен будешь!»

 

827. А визирь, дворец покинув, устремился к Автандилу,

но о том, что тот уехал, слуги плача рассказали.

«Не могу, – визирь промолвил, – с этим вновь к царю явиться.

Кто посмеет – пусть дерзает; мне о том подумать страшно».

 

828. Не дождавшийся визиря, царь за ним слугу отправил.

Тот, узнав про всё, боялся доложиться государю.

Ростевана охватили подозренья. Он промолвил:

«Я уверен: скрылся витязь, могущий сразиться с сотней!»

 

829. Так он размышлял в печали, голову на грудь повесив.

Наконец, глаза он поднял на слугу, вздохнул и молвил:

«Призови ко мне визиря. Всё мне этот лжец расскажет».

Побледнел визирь от страха, возвращаясь к Ростевану.

 

830. Снова он вошёл в покои невесёлый и поникший.

Царь спросил: «Луной неверной стало солнце Автандила?»

Доложил визирь, что витязь втайне от царя уехал.

«Солнце больше нам не светит, стала пасмурной погода!»

 

831. Ростеван, услышав это, начал причитать и плакать:

«Моего питомца больше скорбный взор мой не увидит!»

В кровь лицо он исцарапал, рвал он бороду седую:

«Ты куда запропастился, где ты скрыл своё сиянье?!

 

832. Я не одинок, покуда ты, питомец мой, со мною.

Без тебя в мой дом вселились огорченье и страданье!

Сделал ты меня несчастным, а ведь я тебя лелеял.

Пред собой тебя не видеть – нет невыразимей муки!

 

833. Я тебя не встречу больше возвратившимся с охоты;

я тебя, красавец стройный, в мяч играющим не встречу.

Я твоих речей не слышу. Что теперь прикажешь делать

без тебя с моим престолом и с чертогами моими?

 

834. Где бы ты ни оказался, смертью не умрёшь голодной:

лук и стрелы несомненно в странствиях тебя прокормят.

Может, Бог наш милосердный облегчит твои невзгоды.

Ну, а если ты погибнешь, кто меня тогда оплачет?!»

 

835. При такой печальной вести собралась толпа народу.

Во дворце слонялась свита, воздевая к небу руки,

рвали бороды и били в грудь себя что было силы.

«Мы во мраке, ибо солнце нас покинуло навеки!»

 

836. Увидав своих придворных, молвил Ростеван, стеная:

«Автандил, светило наше, больше нам уже не светит.

Чем его мы огорчили, почему он нас покинул?

Кто теперь возглавит войско, управлял которым витязь?!»

 

837. Все рыдали, причитали, наконец, угомонились.

Царь велел: «Узнать немедля, взял ли он с собою войско».

Шермадин принёс в смущенье завещанье Автандила,

с плачем подал государю; жизнь слуге казалась мукой.

 

838. Молвил он: «В опочивальне я нашёл бумагу эту.

Там рабы уже стояли, рвали волосы от горя.

Он ушёл один, и нету с ним ни юноши, ни старца.

Жизнь постыла мне, и верно ты, меня казнив, поступишь!»

 

839. Государь прочёл бумагу и велел, заплакав горько:

«Пусть теперь одежд парадных воины не надевают.

Пусть убогие и вдовы помянут его в молитвах.

Может, Бог ему укажет не тернистую дорогу».

 

Сказание XXXV

 

Об отъезде Автандила на поиски Тариэла

 

840. Солнце, сблизившись с луною, пламенем её сжигает,

а луна сияет ярче, будучи в разлуке с солнцем.

Но без солнечного света роза вянет и тускнеет.

Если нет любимой рядом, возвращаются печали.

 

841. А теперь начну сказанье об отъезде Автандила.

Ехал он с кипящим сердцем и слезами обливался.

И молил он Бога, чтобы солнце Тинатин сияло.

Он глядел назад и плакал, не глядел – терял сознанье.

 

842. В полуобмороке витязь вымолвить не мог ни слова,

а из глаз рекой широкой слёзы бурно вытекали.

Иногда глядел назад он, чтоб страданья пересилить,

и невесть куда он мчался, положась на иноходца.

 

843. «Кто любимую забудет, – молвил витязь, – будет проклят.

Как мой разум с ней остался, так и сердце к ней вернётся.

Взор мой плачущий мечтает вновь любимую увидеть.

Лучше, если покорится любящий своей любимой.

 

844. Что до нашей встречи делать, где найти для сердца радость?

Я себя убил бы, если б мог любимую расстроить.

Но её ведь опечалит новость о моей кончине.

Пусть я изойду слезами, всё-таки в живых останусь!»

 

845. Молвил витязь: «О светило, ночи солнечной прообраз,

образ Бесконечной Сути, Вечности Единосущной,

Той, Которая всевластна над небесными телами, –

не ломай моей судьбины, восприми мои моленья!

 

846. Ты, кого считают люди образом пресветлым Бога,

помоги мне, арестанту, заключённому в оковы!

Я ищу хрусталь с рубином, потеряв агат с эмалью.

Я страдал с любимой рядом, а теперь томлюсь в разлуке».

 

847. Так он плакал, пламенея и, свече подобно, таял,

погонял коня при мысли о возможном опозданье.

По ночам он любовался восхожденьем звёзд небесных;

он их сравнивал с любимой, разговаривая с ними.

 

848. И к луне он обратился: «Ты миджнуров наделяешь

лихорадкою любовной, снадобьем долготерпенья

ты владеешь, – заклинаю: вымоли мне встречу с милой,

чей великолепный облик твоему подобен лику».

 

849. Нравились ему закаты, а восходы раздражали.

У реки с коня слезал он и молчал, на воду глядя.

С нею смешивал порою он потоки слёз кровавых.

Снова на коня садился, путь неблизкий продолжая.

 

850. Станом схожий с кипарисом, в одиночестве стенал он.

Подстрелив козу, изжарив, подкреплялся он и снова

в путь пускался, солнцеликий, с воодушевлённым сердцем.

И твердил: «Покинув розу, я теперь печали полон!»

 

851. Я пересказать не в силах причитаний Автандила.

Как молился он, стеная! Как он был великолепен!

С красными от слёз глазами розы щёк порой царапал.

И возликовал, наткнувшись на пещеру Тариэла.

 

852. И Асмат ему навстречу вышла, слёзы проливая,

ничего не понимая, радуясь его приезду.

Витязь спешился и деву он поцеловал и обнял.

Счастлив человек безмерно встрече с близким человеком.

 

853. Автандил спросил у девы: «Где твой господин и что с ним?»

И ответила служанка, проливая слёз потоки:

«Без тебя скучал в пещере он и странствовать пустился.

С той поры о Тариэле я и слыхом не слыхала».

 

854. Так расстроился приезжий, словно был копьём ужален.

Автандил промолвил деве: «Быть таким не должен витязь.

Мною не был он обманут; я обманут Тариэлом.

Клятву дал и не исполнил, а не мог – зачем поклялся?

 

855. Пребыванье в мире этом без него неинтересно.

Почему меня забыл он, почему не снес страданий?

Как посмел нарушить слово, как дерзнул нарушить клятву?

Следует ли удивляться, что судьба мне изменила?»

 

856. И сказала снова дева: «Прав ты, так переживая.

Если я скажу по правде, не считай, что раболепна.

Разве, сердца не имея, можем мы исполнить клятву?

Тариэл, лишённый сердца, жаждет лишь своей кончины.

 

857. Сердце, разум и сознанье обусловлены друг другом.

Если сердце умирает, меркнут разум и сознанье.

Человек, утратив сердце, быть не может человеком.

И каким огнём горит он, ты не видел и не знаешь.

 

858. С побратимом разлучился ты и сетуешь по праву.

Не могу сказать, разумный, что случилось с Тариэлом.

Говорить язык устанет, сердце болью истомится.

Так я говорю, поскольку видела его страданья.

 

859. И преданья о подобных муках не было на свете.

От таких страданий могут содрогнуться даже камни.

Слёз, из глаз его истекших, и на море бы хватило.

Но вы правы: каждый знает как вести войну чужую.

 

860. И когда, огнём палимый, уходил он, я спросила:

«Если Автандил вернётся, что ему прикажешь делать?»

Он ответил: «Я поклялся, что я этот край не брошу.

Пусть поблизости поищет бесполезного собрата.

 

861. Клятвы я не нарушаю и не изменяю слову.

Подожду его до срока, сколько б слёз я ни исторгнул.

Пусть меня он похоронит, если мёртвым обнаружит.

А живым меня застанет... Впрочем, вряд ли так случится!»

 

862. Для меня отныне солнце за высокими горами.

Я лишь слёзы проливаю, орошающие поле.

Я, безумная, устала от стенаний непрестанных.

Смерть меня совсем забыла – такова моя судьбина!

 

863. Говорят, в Китае надпись есть на придорожном камне:

«Кто себе не ищет друга, тот врага в себе находит».

Схожий с розой и фиалкой, стал шафрану уподоблен.

Отыскать его захочешь, поступай, как подобает».

 

864. «Ты права, – промолвил витязь, – осудив мою досаду.

Чем любви покорный пленник пленнику любви поможет?

Из дому бежал я нынче, как олень, влекомый жаждой.

Вспоминая Тариэла, я брожу за ним по свету.

 

865. От жемчужины, сокрытой в хрустале, ушёл я нынче,

и желаний обоюдных не успели мы исполнить.

Тайный мой отъезд расстроил тех, кого равняют с Богом.

Я им отплатил за милость тем, что их сердца расстроил.

 

866. Государь – мой воспитатель, педагог по воле Бога,

осыпал меня дарами, словно небо – снегопадом.

Поступил я с ним безбожно, как предатель вероломный.

Согрешив пред государем, я добра не жду от Бога.

 

867. Всё, сестра, перетерплю я только ради Тариэла.

Мною не был он обманут; шёл к нему я днём и ночью.

А теперь куда-то скрылся он, меня огнём спаливший.

Я трудился понапрасну, остаётся только плакать.

 

868. Говорить, сестра, с тобою время мне не позволяет.

Ни о чём не сожалею, следуя совету мудрых.

Или я найду скитальца, или смерть свою приближу.

Для чего роптать на Бога, если так судьба велела?!»

 

869. Больше не сказав ни слова, зарыдав, уехал витязь.

Реки и леса минуя, он в долине оказался.

Розы щёк его рубинных приморозил ветер в поле.

Он пенял судьбе: «Зачем ты мне послала эти муки?»

 

870. Говорил он: «Боже правый, чем я грешен пред Тобою?

Ты развел меня с друзьями, тяжкий жребий мне назначил.

Озабоченный двоими, я в смертельном положенье.

Пусть на голову падет мне кровь моя – готов я к смерти.

 

871. Друг охапкой роз ударил и попал мне прямо в сердце.

Мной исполненную клятву почему-то он нарушил.

Счастья мне не знать, коль скоро мир мгновенный разлучит нас.

Для меня ущербны будут все приятели иные».

 

872. Молвил: «Скорби предаваться умный человек не должен.

И какая в этом польза – щёки омывать слезами?

Лучше, к разуму прибегнув, выбрать верную дорогу.

Вот и я искать обязан солнце с тростниковым станом».

 

873. Витязь, брызжущий слезами, поиски свои продолжил.

Звал, кричал, молил, метался; словно днём, не спал ночами.

Много обошёл оврагов, зарослей, лесов и пашен.

Не нашёл он Тариэла, ничего о нём не вызнал.

 

874. Говорил: «Великий Боже, чем же я тебя разгневал?

Почему меня ты гонишь? Как ещё меня накажешь?

Помоги, Судья небесный, и внемли моим моленьям:

век мой сократи, и станут радостью мои невзгоды».

 

Сказание XXXVI

 

О встрече Автандила с потерявшим рассудок Тариэлом

 

875. Сумрачный и бледный витязь ехал, что-то бормоча при этом.

И увидел он долину, освещаемую солнцем.

И у дерева приметил вороного иноходца.

«Иноходец Тариэла», – Автандил, узнав, промолвил!»

 

876. Увидав коня, он ожил, сердце у него забилось.

Разом утысячерилась радость, вспыхнувшая в сердце.

Розы щёк его зарделись, стал хрусталь чела яснее.

Вихрем он вперёд помчался, видя только иноходца.

 

877. Но при виде Тариэла стало жутко Автандилу.

Тот сидел со скорбным ликом – не мертвец, но полумёртвый.

Порван у него был ворот, в войлок волосы свалялись.

В мир иной переселяясь, Тариэл утратил чувства.

 

878. Слева от него лежали меч в крови и лев убитый,

а правее – распласталась бездыханная тигрица.

И текли из глаз безумца слёз безудержных потоки,

а измученное сердце пожирал огонь свирепый.

 

879. Даже век не мог поднять он, до беспамятства измучен.

Он спешил навстречу смерти, убегая от страданий.

Автандил его окликнул, разбудить его пытался.

Тариэл не шелохнулся. Бросился собрат к собрату.

 

880. Ливнем льющиеся слёзы вытирая рукавами,

рядом сел, за плечи обнял, звал по имени и молвил:

«Ты не помнишь Автандила, брата твоего, безумца?»

Тариэл не отзывался, взор его был безучастен.

 

881. Так воистину и было, верьте моему рассказу. –

Автандил не зря старался, приводя собрата в чувство.

И, очнувшись, Автандила он признал и обнял друга. –

Бог свидетель: не рождались им подобные на свете!

 

882. Тариэл промолвил: «Клятву я исполнил без обмана.

Я с душою не расстался, значит, не нарушил слова.

Брось меня, ведь я до смерти буду мучиться, но только

схорони мой прах, иначе звери тело растерзают».

 

883. Витязь молвил: «Что с тобою? Почему ты злом охвачен?

Кто из нас миджнуром не был, не сгорал в горниле страсти?

Но никто ещё из смертных не творил с собой такого!

Почему ты сдался бесу, почему себя хоронишь?»

 

884. Если ты умен, послушай, что философы считают:

муж обязан быть мужчиной, не пристало плакать мужу.

Нужно быть в несчастье крепким, словно каменная башня.

Наши собственные мысли к нам притягивают горе.

 

885. Ты умен, но не желаешь следовать совету мудрых.

Можно ли исполнить клятву, находясь среди животных?

Мир презрев, ты не отыщешь ту, из-за которой чахнешь.

Лечишь ты здоровый орган и тревожишь нездоровый.

 

886. Кто из нас миджнуром не был, не сгорал в огне разлуки?

Кто не знал любви страданий, не томился по любимой?

Что тебя здесь удивляет? Почему ты хочешь смерти?

Кто сорвать желает розу, о шипах обязан помнить.

 

887. «Отчего, – спросили розу, – ты прекрасна, но колюча:

не сорвать, не уколовшись?» Та ответила резонно:

«Сладость в горечи таится. Ценишь то, что трудно сделать.

Красота, в цене теряя, ничего уже не стоит».

 

888. Если неживая роза так об этом рассуждает,

кто пожать сумеет радость, не преодолев лишений?

Слыхано ли, чтоб незлыми были дьявольские козни?

Что несвычное случилось, чтоб роптать нам мир мгновенный?»

 

889. На коня садись скорее, и поедем потихоньку.

Ты на разум и рассудок, Тариэл, не полагайся,

Позабудь свои желанья и страстям не подчиняйся.

Верь мне – я не лицемерю, – так и вправду будет лучше».

 

890. Тот ответил: «Я не в силах даже языком ворочать.

Внять твоим словам разумным я сейчас не в состоянье.

Ты, наверное, считаешь лёгкими мои страданья.

Час кончины, приближаясь, подарит безумцу радость.

 

891. Об одном прошу я Бога, всей душою умоляю,

чтобы свиделись в том мире разлучённые миджнуры,

чтобы пели и общались, снова радость испытали.

Схороните прах мой, други, и могильный холм насыпьте.

 

892. Можно ль не видать любимой, можно ль поступиться ею?

К ней стремлюсь я на свиданье, и она ко мне стремится.

Встречусь с ней, она – со мною; а всплакнёт – и я поплачу.

Сколько б ни было советов, поступай, как хочет сердце.

 

893. Но одно тебе скажу я: смерть витает надо мною.

Брось меня, оставь в покое. Жить осталось мне недолго.

Мёртвый – я тебе не нужен, а живой безумец – тоже.

Распадаюсь я на части, к сонму душ я примыкаю.

 

894. Что твердишь – не понимаю, да и незачем мне слушать.

Смерть витает надо мною; жить осталось мне – мгновенье.

Нынче больше, чем когда-то, смысла в жизни я не вижу.

Я приду туда, где плакал, слёзы смешивая с пылью.

 

895. Кто здесь мудр и что здесь мудро? Мудрым может быть безумец?

Если б я владел собою, мы б, наверно, сговорились.

Роза не растёт без солнца, а случится так – завянет.

Брось меня, не до того мне, нету сил терпеть мученья».

 

896. Снова друга начал витязь убеждать и так, и этак:

«Смерть – в таком дурном исходе будет ли какая польза?

Выбор плох. Забудь об этом. Ты себе не враг, надеюсь».

Но не смог речами витязь образумить Тариэла.

 

897. Он тогда промолвил: «Если ты меня не хочешь слушать,

докучать тебе не стану; видимо, я зря старался.

Умирай. Пускай погибнет увядающая роза.

Но мою исполни просьбу напоследок, умоляю!

 

898. Деву, волосы которой оттеняют лик хрустальный

диадемой цвета ночи, я покинул торопливо.

Государь мой был не в силах удержать меня словами.

Ты же от меня отрёкся – где теперь мне радость будет?

 

899. Не гони меня, но просьбу обещай одну исполнить.

Ты, души моей губитель, покажи мне, как гарцуешь.

Может быть, тогда утихнет горе брошенного сердца.

Я уйду, и пусть случится предрешённое тобою!»

 

900. «На коня садись», – просил он с восьмикратною мольбою,

полагая, что прогулка успокоит Таррэла,

бодрости ему прибавит, вынудит его оттаять.

Тариэл слегка встряхнулся, перестал стонать и охать.

 

901. Он сказал: «Подай коня мне! Так и быть: верхом проедусь».

Автандил помог усесться на коня – и поскакали,

заставляя колыхаться тростниковый стан собрата.

Наконец, заметно стало, что езда его взбодрила.

 

902. Автандил его потешил увлекательным рассказом,

алые уста отверзнув для беседы с Тариэлом.

Старики такой беседой слух бы свой омолодили.

Тариэл прогнал печали и с терпеньем обручился.

 

903. Автандил тотчас заметил, что миджнуру полегчало,

и лицом розоподобным засиял целитель скорби.

Врачеватель неразумных, утешитель безрассудных,

словом усмирил безумца, замышлявшего дурное.

 

904. А когда пошла беседа, Автандил спросил впрямую:

«Тариэл, открой мне тайну: твой браслет подарен тою,

кем ты ранен? Это правда? Если да, насколько любишь

ты его, насколько ценишь? Обещай ответить сразу».

 

905. Тот ответил: «С чем сравнить мне образ этот бесподобный!

Им живу я, он – причина воздыханий и молений.

Для меня он лучше мира – суши, моря и деревьев.

Слушать глупости противней, чем кислятину отведать».

 

906. Автандил сказал: «Такого я ответа добивался.

Ты сказал – и я отвечу, но тебе не потакая.

Лучше твой браслет утратить, чем Асмат, твою служанку.

Потому не одобряю я твоих шагов неверных.

 

907. Был из золота сработан твой браслет, подарок девы.

Он безжизненный, безглазый, бессердечный, бессловесный.

Ты Асмат ни в грош не ставишь – разве это справедливо?

За Нестан она ходила, ты назвал её сестрою.

 

908. Ну, а ты сестру покинул, устроительницу ваших

встреч с Нестан, твою служанку, воспитательницу девы

и воспитанницу девы, вестницу твоей надежды, –

ты о ней забыл и думать. Молодец! Поступок славный!»

 

909. Тариэл промолвил: «Верно. Сожаления достойна

дева, обо мне заботясь и Нестан не забывая.

Умирал я – ты приехал, чтобы потушить мой пламень.

И хотя я в потрясенье, следует Асмат проведать».

 

910. И поехал с Автандилом Тариэл к служанке верной.

Никакою похвалою не смогу воздать героям!

Если зубы – чистый жемчуг, если губы, словно роза,

сладкой речью можно вызвать и гадюку из болота.

 

911. «Душу, сердце и рассудок, – молвил Автандил, – отдам я

за тебя, но ты при этом ран своих не бередил бы.

Толку нет в науках, если не прислушиваться к мудрым.

Для чего нам клады, если мы не пользуемся ими?

 

912. Поглощённый горем вряд ли пережить его сумеет.

К человеку смерть приходит лишь по воле Провиденья.

Роза в ожиданье солнца не умрёт за трое суток.

Если Бог даст, возвратишься ты с победою и славой».

 

913. Тариэл сказал: «Открыл ты целый мир своею речью.

Умных радует наставник, а неумным – ранит сердце.

Но теперь-то что мне делать, как размыкать это горе?

У тебя недуг такой же, потому меня и судишь.

 

914. Если пламя воск нагреет, неизбежно он растает,

а с водой соприкоснувшись, сразу же огонь погаснет.

Что твою тревожит душу, в том сочувствуешь другому.

Почему же ты не понял, что моё сгорает сердце?»

 

Сказание XXXVII

 

Об убийстве Тариэлом льва и тигрицы

 

915. «Расскажу тебе подробно, что со мною приключилось.

Ты меня потом рассудишь мудрым сердцем справедливо.

Так тебя я дожидался, что томился несказанно,

и, не усидев в пещере, я верхом поехал в поле.

 

916. Миновав глухую чащу, я на край гряды забрался.

Лев с тигрицей там сидели. Радостно на них смотрел я,

потому что показались мне они влюблённой парой,

но потом я ужаснулся, увидав, что дальше было.

 

917. С двух сторон гряды друг к другу приближались лев с тигрицей.

Я их счел влюблённой парой, и во мне угасло пламя.

Но они остервенело стали грызть и рвать друг друга.

Лев одолевал тигрицу и меня расстроил этим.

 

918. Нет, сперва они играли, но поцапались внезапно,

после когти в ход пустили, а потом сцепились насмерть.

И, не выдержав, тигрица, как все женщины, бежала.

Лев помчался за тигрицей яростно, неудержимо.

 

919. Я бранить его пустился: «Что творишь, умалишённый?!

Ты любимую терзаешь и себя позоришь этим!»

Обнажив свой меч булатный, я набросился на зверя.

Я его мечом ударил, душу выпустив из тела.

 

920. Бросив меч, с коня я спрыгнул и руками сжал тигрицу,

чтоб поцеловать немедля ради той, по ком пылаю.

Но тигрица выпускала окровавленные когти.

Распалившись, не стерпел я и убил её на месте.

 

921. Я унять хотел тигрицу, но она сопротивлялась.

Осерчав, её схватил я и ударил зверя оземь.

Тут я вспомнил ссору с милой; как я с жизнью расставался...

Отчего же ты дивишься, что текут ручьями слёзы?

 

922. Вот чего я натерпелся. Я в живых-то быть не должен, –

отчего же ты дивишься, что покинул я пещеру?

Я давно простился с жизнью, хоть и не в ладах со смертью».

Тариэл рассказ окончил и, вздыхая, разрыдался.

 

923. Автандил с ним вместе плакал, отвечая Тариэлу:

«Потерпи, забудь о смерти, сердца своего не мучай.

Бог любовь благословляет, хоть и насылает горе,

но, желая разлучить вас, не соединял бы прежде.

 

924. Беды ходят за миджнуром, отравляют жизнь безумца,

но в конце даётся радость тем, кто вынес все невзгоды.

Тяжело любить на свете, нас любовь толкает к смерти,

учит глупых, а неглупых безрассудством наделяет».

 

Сказание XXXVIII

 

О встрече Тариэла и Автандила с Асмат

 

925. Плача, в путь они пустились и направились к пещере.

С радостью друзей завидев, вышла к ним Асмат навстречу,

бороздя слезами гору. Целовались, обнимались

двое витязей и дева; их сознанье помутилось.

 

926. «Бог, невыразимый словом, – дева молвила, – Ты даришь

мир солнцеподобным светом, лучезарность в нас вселяешь.

Как Тебя хвалить, коль скоро разуму Ты неподвластен?

Славен Бог, что жить заставил, разрешив по братьям плакать».

 

927. Молвил Тариэл: «Сестрица, здесь я плакал, потому что

мир мгновенный заставляет искупать былые страсти.

И таков закон древнейший, установленный не нами.

Я тебя, Асмат, жалею, для меня же смерть – отрада!

 

928. Если жаждущий разумен, он едва ли воду выльет.

Оттого-то мне и странно, что в слезах я утопаю.

Нас питает многоводье, а безводье убивает.

Где раскрывшаяся роза, где жемчужное изделье?»

 

929. Автандил подумал тоже о своём любимом солнце:

«О возлюбленная дева, как же без тебя живу я?

Жребий мой вдали от милой сожаления достоин.

Знать бы ей, как я страдаю и каким огнём пылаю!

 

930. Может ли подумать роза, что без солнца не завянет?

Что же с нами приключится, если скроется светило?

Овладей собою, сердце, стань прочней и тверже камня,

душу оживи, – быть может, свижусь я ещё с любимой!»

 

931. Разом витязи замолкли, пожирал огонь обоих.

Пламя и Асмат сжигало, но она, войдя в пещеру,

как обычно, расстелила перед ними шкуру тигра.

Витязи на шкуру сели и о многом говорили.

 

932. И зажаренное мясо подала на ужин дева.

Правда, не было там хлеба и вина не много было.

«Ешь», – просили Тариэла сотрапезники, но витязь

есть не мог, едва отведав ломтик мяса весом в драхму.

 

933. Хорошо, когда о добром разговаривают люди.

Если друг тебя услышал, то беседа не напрасна.

И в тебе отчасти гаснет обжигающее пламя,

и на сердце станет легче, если горем поделиться.

 

934. Ночью эти львы-герои разговаривали долго.

Каждый поверял другому горести свои и беды.

На заре проснулись оба и продолжили беседу.

Прежние свои обеты каждый повторял другому.

 

935. Тариэл сказал собрату: «Для чего слова мы тратим?

Для меня ты много сделал – Бог воздаст тебе за это.

В дружбе я тебе поклялся и хмельным при этом не был.

Следует об этом помнить и хранить былую дружбу.

 

936. Не спали меня, прошу я, пламенем своим горячим.

Пламень, что меня сжигает, не огниво высекало.

Ты унять его не сможешь, да и сам сгоришь, пожалуй.

Поезжай туда скорее, где твоё сияет солнце!

 

937. Даже мой создатель вряд ли исцелить меня сумеет.

Потому-то я, безумный, и скитаюсь по долинам.

Прежде поступал я так же, как разумным подобает.

Нынче пробил час безумья, потому я и неистов».

 

938. Автандил промолвил: «Что же мне сказать на эти речи?

Сам ссылался ты на мужа, начитавшегося книжек.

Неужели Бог не может исцелить твои печали,

Он, создавший и взрастивший нивы, саженцы и грядки?

 

939. Для чего такими создал вас Всевышний? Чтобы мучить,

разлучить, убить надежду и тебя лишить рассудка?

Беды ходят за миджнуром – в толк возьми хотя бы это.

Но уверен я всецело: ждет тебя с любимой встреча!

 

940. Если ты мужчина – должен преодолевать невзгоды!

Что тут скажешь? Не пристало пасовать перед бедою.

Бог щедрей скупого мира. Верь моим увещеваньям.

Назову ослом того я, кто не следует советам.

 

941. Если сказанного хватит, ты как следует подумай.

Отпросился я у солнца своего сюда поехать.

Я сказал любимой: «Так как он испепелил мне сердце,

от меня тебе нет пользы; для чего мне оставаться?»

 

942. Та ответила: «Спасибо. Ты и доблестный, и добрый.

Помогая Тариэлу, всё равно что мне послужишь».

Я уехал не без спроса и не пьяный. Если нынче

возвращусь я, что услышу? «Почему, как трус, вернулся?!»?

 

943. Чем вести такие речи, лучше ты меня послушай.

Кто готов к делам великим, тот обязан быть разумным.

Не даёт потомства роза, не согретая лучами.

Если сам не исцелишься, помогу тебе по-братски.

 

944. Пребывай, где пожелаешь, твоему согласно нраву;

если хочешь – с мудрым сердцем, если хочешь – с безрассудным;

но с достойным поведеньем, с гордо выпрямленным станом.

Только смерти не сдавайся, в пламени своём не плавься.

 

945. Я о большем не мечтаю. Через год, когда я вести

о тебе собрать сумею, здесь меня ты вновь отыщешь.

Время моего приезда – изобилье роз прекрасных.

Розы, словно лай собачий, обо мне тебе напомнят.

 

946. Если вдруг я опоздаю и в пещеру не приеду,

знай, что нет меня на свете. Не приезд мой будет знаком

для тебя, что наступило время обо мне заплакать.

И тогда, что хочешь, делай: веселись или печалься.

 

947. Но моим словам о смерти ты не придавай значенья!

Я не знаю, где погибну: на коне или на море.

И молчать о том не стоит: я же не из бессловесных;

но не знаю, что со мною сотворит благое небо.

 

948. Молвил Тариэл: «Не буду болтовней тебя тревожить.

Да и ты не станешь слушать многословных уговоров.

Если друг с тобою спорит, сделай то, чего он хочет.

Всякое непониманье разъясняется в итоге.

 

949. Ты, когда постигнешь это, то поймешь мой тяжкий жребий.

Мне скитаться – не скитаться – всё равно, в конечном счёте.

Как бы ни был я безумен, выполню твои желанья.

Но что делать, если долго ожидать тебя придётся?»

 

950. Обо всём договорившись, братья кончили беседу.

Поскакали на охоту и убили по косуле.

А когда они вернулись, вновь сердца их разрыдались,

и удваивала горе мысль о завтрашней разлуке.

 

951. Пусть читатель этих песен тоже проливает слёзы. –

Что без сердца делать сердцу, если сердце бросит сердце?

Расставанье с добрым другом убивает человека.

Если ты не разлучался, не поймёшь, как страшно это.

 

952. Утром витязи проснулись, со служанкой попрощались;

и слезами увлажнились очи все троих безумцев;

их ланиты, словно стяги, алым цветом запылали.

Оба льва неукротимых сделались неукротимей.

 

953. Оба, выйдя из пещеры, с тяжким стоном удалились.

И Асмат запричитала: «Львы, кто вас теперь оплачет?

Солнце вас испепелило, вас, небесные светила.

Велики мои мученья; жизнь моя – сплошное горе!»

 

954. Целый день не расставались витязи, Асмат покинув,

и к морскому побережью подошли и там остались.

В эту ночь они не спали, пламенем своим делились,

плакали и горевали о разлуке предстоящей.

 

955. Автандил сказал собрату: «Оскудели наши слёзы!

Зря расстался ты с Придоном, скакуна тебе отдавшим.

Там ты мог хоть что-то сделать ради своего светила.

Нынче я туда поеду, – укажи мне направленье».

 

956. Тариэл ему поведал, как проехать к побратиму,

всё растолковал, насколько это можно было сделать:

«По морскому побережью, Автандил, езжай к востоку.

Как Придона повстречаешь, расскажи, как я страдаю».

 

957. На обед козу убили, развели костёр у моря,

пировали ровно столько, сколько горе позволяло,

и заночевали вместе, под деревьями улегшись. –

Проклинаю мир коварный – то прижимистый, то щедрый!

 

958. Утром витязи проснулись, обнялись пред расставаньем,

говоря такие речи, что растрогался бы всякий.

Потекли из глаз собратьев слёзы, поле орошая.

Долго витязи стояли, сжав в объятиях друг друга.

 

959. Расцарапывая лица, плача, витязи расстались.

И один поднялся в гору, а второй с горы спустился.

И, пока один другого видели, перекликались.

Хмурых их увидев, солнце принахмурилось бы тоже.

 

Сказание XXXIX

 

О поездке Автандила к Нурадин-Придону

 

960. Мир, зачем ты вертишь нами, почему ты своенравен?

Кто в тебя поверил – плачет. Из каких краёв в какие

ты бросаешь человека, из земли с корнями вырвав?

Только Бог его спасает, обречённого тобою.

 

961. Плакал Автандил без друга, стонами тревожа небо.

Молвил он: «Потоки крови из меня, как прежде льются.

Тяжко нынче разлучаться, как встречаться было тяжко.

Люди меж собой различны, ни один с другим не схожи».

 

962. Им наплаканною кровью звери в поле насыщались.

Он не мог размыкать горе, ярким пламенем пылая.

Вновь припомнив о любимой, он тоскою наполнялся.

И во рту хрусталь с кораллом ослепительно сверкали.

 

963. Гасли розы Автандила, стан точёный колыхался

и лица хрусталь с рубином бирюзою становились.

Но боролся он со смертью и бодрился, повторяя:

«Удивляться тьме не стоит, если я покинул солнце!»

 

964. Говорил он солнцу: «Схоже ты с ланитами любимой.

Вы похожи друг на друга, освещая лес и долы.

Я, тобою очарован, на тебя гляжу упорно.

Что же сердце Автандила ты ничуть не согреваешь?!

 

965. Если удаленье солнца делает морозной зиму,

я покинул два светила, охладев душой и телом.

Только скалы беспечальны, скалам больно не бывает.

Нож ничуть не исцеляет, только углубляет рану».

 

966. На пути взывал он к небу и к светилу обращался:

«Всемогущее светило, ты могучих опекаешь,

ты униженных возносишь и даруешь нищим счастье, –

Отврати разлуку с милой, день не делай схожим с ночью.

 

967. О Зуал – Сатурн, ты множишь скорбью – скорбь, слезами – слёзы;

в чёрный цвет окрась мне сердце, брось меня во мрак смертельный;

нагрузи меня печалью, как осла – поклажей тяжкой,

милой молви: «Плачет милый по тебе – люби миджнура».

 

968. О Муштар – Юпитер грозный, вседержитель правосудья,

справедливости прошу я: сердце обвиняет сердце.

Прав не должен быть неправый, ведь греха не оберёшься:

ты израненного ею – правого, – повторно ранишь.

 

969. О Марих, о Марс могучий, пикою пронзи мне сердце,

с ног до головы меня ты обагри пурпурной кровью,

о моих страданьях милой расскажи, ведь ты же знаешь,

как я истомился сердцем и о радости не помню.

 

970. Аспироз – Венера, помощь окажи мне, – я пылаю

от её зубов-жемчужин в обрамленье уст-кораллов.

Ты красавиц наделяешь несравненным обаяньем

и подобных мне влюблённых до безумия доводишь.

 

971. Отарид – Меркурий быстрый, жребий мой ни с кем не сходен.

Солнце крутит-вертит мною, встретив, пламенем сжигает.

Опиши мои мученья! Море слёз – мои чернила.

А пером тебе послужит стан мой, тонкий, словно волос.

 

972. Сохну я и убываю, о Луна, тебе подобно.

Светит солнце – я тучнею, а не светит – я худею.

Как томлюсь я, как тоскую, как я мучаюсь, – скажи ей.

Я принадлежу любимой и умру любимой ради.

 

973. Семь светил и звезд небесных вторят мне; со мной томятся

Солнце и Зуал с Муштаром; Аспироз с Марих восходят,

Отарид с Луной сияют, сказанное подтверждая.

Тинатин скажите: пламя пожирает Автандила.

 

974. Он спросил тогда у сердца: «Почему ты вечно плачешь?

Что за дело – убиваться? Может, ты стакнулось с бесом?

У нее, с ума сводящей, волосы чернее ночи.

Вытерпеть мне нужно горе, радость вытерпеть не трудно!

 

975. Если я в живых останусь, так, считаю, будет лучше.

Не «Увы!» кричать мне нужно, а надеяться на встречу

с милым солнцем». И запел он, хоть из глаз струились слёзы.

По сравненью с Автандилом соловей поёт, как филин.

 

976. Звери покидали норы, чтобы витязя послушать.

Даже камни выходили из воды на звонкий голос.

Удивлялись и рыдали, если витязь плакал горько.

Песней грустною своею вызывал он слёз потоки.

 

977. Обитатели земные восхваляли Автандила:

зверь лесной, речная рыба, кит морской и птах небесный;

греки, инды и арабы; с юга, запада, востока;

европейцы, египтяне, русские и персияне.