Сергей
Зхус

Александр Невский

Буслай! Гони полки на сорок восемь!

Веди ZY русского меча!

Когда к полудню совместятся оси,

Ударит в лёд псов-рыцарей моча!

Затем пойдёт мой полк преторианский

С холма под неожиданным углом.

Душа моя – Малюта Милославский

Там будет править розовым конём!

Сшибутся с лязгом боровы и кони,

Шарниры рук и сабель заскрипят.

И нежный фарш конвейеры заполнит,

И гулко кровостоки забурлят!

* * *

Включил игру. Нажал на ввод.

Рванул сноп цифр из монитора.

Щелчок, пробежка, кувырок –

и я в трёх метрах от дракона.

Вращает бешеная пасть

Зубов бессчётными рядами,

И механическая часть

Тоскливо воет шестернями.

Губи меня по мере сил,

Убийства древняя машина,

Но меж костей моих и жил

Стальная впаяна пружина.

Вскочу, и сразу – хоп! хоп! хоп! –

Копья посыпятся удары

Дракону в страшный медный лоб,

И кровь заполнит кулуары.

Затем кровавыя копьём

пробью семь шестерней артрозных,

и мощный синхрофазотрон

замрёт средь внутренностей грозных…

Game over. Жёсткий диск гудит.

Жар клетки мозга покидает.

Висок, пульсируя, болит.

Вокруг реальность проступает.

Всё как всегда. Обычный сон.

В окне зелёная ворона.

И на столе блестит моём

Обломок синхрофазотрона.

* * *

Где под Горным Сектантом ревел Африканский Барон,

где неброское солнце сквозь слизь над планетой всходило,

мы курили сушёных червей под могильный трезвон,

и летали над нами в смешных небесах крокодилы.

Поцелуй с поцелуем сливались в бессчётную дрожь.

Мириады оргазмов единую плоть сотрясали.

Обрастая десятками тонн сверхчувствительных кож,

мы собою из них прямо в небо счастливо стреляли.

Наконец, ты сказала, имплантом калеча десну,

подключившись к чудовищным снам и искря проводами:

– О, мой сказочный принц! Я тебя бесконечно люблю!

Что же будет в волнах бесконечности с нами?

Отвечал я, печатая шаг золотой в потолках:

– Наша плоть разлетится живительной пылью повсюду

и осядет весной на причудливых жёлтых губах

молодого погонщика сатурнианских верблюдов.

* * *

Гром южных цифр крадётся по тетради.

Но я не буду вам его писать,

А лучше на одной из ранних стадий

Захлопну с криком чёрную тетрадь:

Стояли мы у берегов Гондваны

В надежде взять гигантского кита.

А тот среди бушующих фонтанов

Выпрыгивал из собственного рта.

Сначала Грильдрик злой метнул острогу,

Взмахнув спиралевидной бородой,

Не рассчитал он сил совсем немного

И в тьму воды ушёл вниз головой.

Теперь тяжёлый Озрик многожилый,

Гудя утробно, бросил свой гарпун.

Но в это время нас волна накрыла,

И смыл его предательский бурун.

Теперь уж я, гремя противовесом,

Свою базуку в море развернул,

Завыл шарнир, взревел микропроцессор,

И мой багор насквозь кита проткнул.

Его тащили три могучих КрАЗа

Под рёв апоплексических трибун,

А впереди шёл я, от раза к разу

Вздымая в поднебесье свой шатун.

Кита заплесневелые детали

Манили электрических ворон.

Мы год кита на части разбирали.

Остался только синхрофазотрон.

Теперь уж всё не то. Темнеет небо,

Летя над седовласой головой.

Давно прошли те взбалмошные лета,

Когда коптил наш грозный китобой.

Лежат на дне и Озрик пятиосный

И Шубин-врач, и Грильдрик и Дадон.

Лишь я, забросив свой рехсфейдер грозный

Кормлю на старой площади ворон.

Джоконда

Сентябрь косматый. Дуновенья брома.

Теснит вестибулярная истома

Мою академическую грудь.

Смещён центр тяжести. Скорее, кто-нибудь!

Стальную ногу оторвать от пола…

Бедро работы юного Бенцоло

Готово в прах рассыпаться чрез миг.

Бодрее, пневмоприводный старик!

Ещё грохочут шестерни под брюхом!

Ещё могу из мраморного уха

Прицельно плюнуть серой в лоб врагу!

Тот упадёт в нагретую траву,

Примяв спиралевидные ромашки.

Застонут всполошённые букашки

Чредами бесконечных шестерней.

А он, дрожа остатками бровей,

В доспехах из прозрачной карамели

Лицом старинным, кисти Рафаэля,

Посмотрит в голубые небеса,

И смолкнут электронные глаза…

К нему подкатим, разорвём подвязки,

Перекачаем литров десять смазки,

Заменим платы, кожу обновим…

И вот стою красив, непобедим!

Стрелою острой в небо я взлетаю

И крылья голубые расправляю.

Я вижу чётко весь подлунный мир.

Серебряные реки, парк Чаир,

Где ты стоишь и ждёшь меня веками

С больными распростёртыми руками,

Где нет необходимых шестерней.

Супрематизм. Эпоха Хуа Вэй.

Здесь каждый гвоздь сияет совершенством.

Их забивали с истинным блаженством

Эпохи Возрожденья Мастера.

Твои десятитонные глаза

В глубинах роковой мерцают страстью.

Со всею в мышцах собранною властью

На кнопку пневмопривода давлю,

Стучу по пыльным клавишам «ЛЮБЛЮ»,

В контейнер протоплазму наливаю

И с трепетной надеждой замираю…

Проходит год. Часы мои стучат.

Но жизни нет. И шестерни стоят.

И снова, раб своей берцовой кости,

Бреду и плачу золотом от злости.

Вокруг трубит несовершенный мир.

Не лучше ль дёрнуть жизни балансир

И перейти на уровень смертельный,

Где сам да Винчи в камере отдельной

Свои биомагнетики творит?

Уж сердце синим пламенем горит.

Грядёт подготовительная фаза.

Прощальная написана уж фраза.

Её осталось разослать друзьям.

Читаю почту. В папках только спам.

Ещё письмо. Наверное, реклама.

Гореть в аду презренным слугам спама.

Смотрю на дату… прислано сейчас.

И не могу отвесть безумных глаз!

Там средь цветов и вязи лебединой

Старинным шрифтом набрано: «ЛЮБИМЫЙ!»

* * *

Дракон в нас пыхнул завитками

Сине-зелёного огня.

И мы помчались меж горами,

Могильным пламенем гудя.

Затем, сместив обратно оси,

Опять несёмся на него.

Удар, отскок, прощенья просим,

Но, как в замедленном кино,

Ревя, выпрыгиваем рядом,

И рубим головы с плеча.

Отверстья ран плюются ядом.

Семь остальных кричат – врача!

Дракона тяжкая махина

Со скрипом ржавых шестерён

Огонь горячий мечет мимо,

А мы в кустах, нам нипочём.

Мы целим толстую базуку

Ему в изогнутый хребет.

И вот, сглотнув громаду звука,

Базука грохнула в ответ.

Катятся по полю обломки.

А в середине, будто ком,

Покрытый слизистою плёнкой,

Остался синхрофазотрон.

* * *

Здесь так приятно думать о квадратах,

В желе клубничном пальцы утопив.

Сидеть подолгу в креслах элегантных,

Читая о себе последний миф.

Топ новостей – моя колоратура,

Оранжевые ноги и кадык.

Под гром оваций выхожу понуро

На сцену, бледный, немощный старик…

Зато, поднявшись в воздух с первой нотой,

Подъёмными форсунками ревя,

Заворожённый собственной работой,

В партер я посылаю сноп огня.

В ответ несутся стоны-наслажденья,

Горелый запах ноздри мне пьянит.

Все зрители визжат от восхищенья.

И дым густой в просцениум валит.

Потом придёт уборщица-старушка

И свежий пепел в урну приберёт.

А я в своей каморке на подушку

Устало лягу. Новый день грядёт.

И снова шум, аншлаг, цветы, поклоны…

И снова этот сладкий чёрный дым

Обнимет закопчённые колонны,

Послушный песням пламенным моим.

* * *

Земля заколебалась под комбайном,

а я в кусты с базукою упал

и, наведя на цель движеньем плавным,

курок стальной, зажмурившись, нажал.

Базука громыхнула, и отдача

в лесной овраг откинула меня.

Я выбрался из ямы по-собачьи.

Полрощи было в сполохах огня.

А посреди – комбайн двадцатитонный.

Шарниры воют, шестерни скрипят.

Снарядом вспорот слой земли огромный.

Там камни драгоценные блестят.

В огне кабина. Сладким ароматом

со вкусом дыни кольца стелет дым.

Комбайнер скачет по полю сайгаком

через холмы и рощицы – к своим.

* * *

Зоб за зоб птыпыргнул антихристе.

Рианмр фробары зубонос.

Прышкняра задубеет в море.

Жрот кнобр рама из присутств.

Но и слетп нлетп хитрость.

Птон скоблить на обед.

Всё это только, Тихон, база.

Пришлите точку слева от ума.

* * *

Кантабиле шестерней прямоосных

Настраивал сам Джотто молодой –

Маэстро чутких сеточек венозных

С тяжёлой шестигранной головой.

Непревзойдённым взмахом молоточка,

Свернувшись в узел мускулов и жил,

Он ударял в чувствительную точку

И рядом, призадумавшись, бродил,

Покуда визг и рёв не умолкали,

И оставался тонкий чистый звук,

Среди кусков расколотой эмали,

Послушный мановенью чутких рук…

Я был тогда юнцом девятитонным

Со скрежетом в конструкциях ветрил.

И фуга Баха для моей валторны

Была в те дни превыше всяких сил.

Он подошёл и отвернул контр-вентиль.

Мой тёмный мозг наполнила заря.

Он в корпус запустил осенний ветер.

И я смеялся цветом янтаря...

Безумец, где сейчас твои детали?..

Плацента, жилы, бабушка, винты…

Футболка с блёклой надписью Galiano,

Глаза витиеватой красоты…

Ведь у меня в коробке потаённой

Среди венецианского белья

Хранится в банке с жидкостью солёной

Всего лишь почка правая твоя.

* * *

Когда ведёте вздёрнутою бровью

Так ровно, что невольно ломит глаз,

Мой череп наполняется любовью,

И в небо рвётся вытесненный газ.

Когда шагаю ночью по аллее,

Скрипя чредой тоскливых шестерней,

Почти по-человечески болеет

Шарнир меж пневмоприводных плечей.

Вы так пьяните синхрофазотроном,

Так ваших чувств игла утончена,

Что я лишь целовать могу со звоном,

Склонившись, Ваших бёдер зеркала.

* * *

Кубасей пустотные инфильтры

Заливано кряжским мухоносом.

Быстро развернувшись под петрушкой,

Тыки-тыки воробья в просердце!

Колпачок упал заправски мало.

Выпил крови сразу до скелета.

Жалко-важно новый усачонок

Прыги-прыг с тарелки на сверх-землю.

Говорит: раздвиньте ваши ноги!

Об пол хлоп! ногой двухсотграммовой:

Трон зеркальный мне поставьте к маю!

С подпружинным выхватом из Крыма!

Позарвано в хватию поедем.

До столпях энергией довлеем!

В комиссарах там преважный Гудвин.

От винта и в небо карабозо.

Чуть омлет и в облако пегасом.

Заревёт, опыхтит пневмолистья.

А бывало грохнет пневмопырой,

Так что мир от нас вперёд вогнётся.

В стратосфере будет обалденно.

Дальнорез оманится зилреей.

Солнце на базебузах отъедет.

Тут как тут и мы в девятом веке:

Здравствуй, Фрол Фокич незабубённый!

И давай тихонько цаловаться.

Да с причмоком через диафрагму

Выдавим мохнатенького эльфа,

Подопрёт сердечное согрето.

Раззудится моль в плечах разумных.

Рот печальным образом покурит.

Капля будет на шелках измятых

Золотиться серебром медвяным!

* * *

Меня всегда сверхстранствия манили:

Пути морские, дреснлпад, города…

Пьянящий перепад последней мили,

Фотонов реактивная среда…

Когда в безумье розовых кайманов

Врезаюсь, сжавшись, бешеным комком,

Вся Африка от Кижей до Агнанров

Гремит, дрожа от радости: WELCOME!

Там – в паровоз, и вот уже глухие,

Мечтою неизбывные места:

Людей потоки серо-голубые,

Сияющие глянцем города…

Какая красота! – бежать сквозь город,

Распихивая толпы, напролом,

Ликующий не сдерживая хохот.

Потом свалиться где-нибудь ничком.

Дышать, вдыхать пары канализаций,

Дышать коктейлем газов выхлопных,

Музыку электрических пульсаций

Вбирать спиралью раковин ушных…

Так каждый день. До чёрных междометий.

Затем, взвалив на спину свой рюкзак,

Я исчезал в международной сети

До новых стеариновых атак.

Охота на кабанов

Шаг, разбег и в сторону прыжком,

Чтобы в скорость мускулом вцепиться

И бежать зелёным каблуком

До тех пор, покуда пыль клубится.

Ударяя в разные места

Плоскости бессчётными ногами,

Повстречал я в поле кабана.

Он смещался к центру кабанами.

Разворот сквозь время напролом.

Девять, семь, четыре, бобик слева –

О кабано бом! – и кабанон

Шествует в симптомах перегрева.

Час проходит, ринулись года,

Возмещая градус поворота.

Нарастает корпус кабана.

Уж слышны «тик-так» его галопа.

Упирая в стену свой кинжал,

Я смещаю в центр координаты.

Хоп! И вот кабан уж набежал.

Изо рта посыпались дукаты.

Мой победный рёв трясёт округу.

Стоя над поверженным врагом,

Поднимаю к небу пневморуку.

В ней – кабаний синхрофазотрон!

Охота на кита

Я бросил сеть на острый выступ моря.

Там в толщах вод угадывался кит.

Разбег, рывок, и вот, ревя от зноя,

Он камни и песок собой дробит.

Двухвенные взирают зимородки

С прибрежных скал на нашу с ним борьбу.

Их острые стальные подбородки

Обильную предчувствуют еду.

Кита двухсотметровая махина

Ещё бурлит и тикает внутри.

Глубокая зияет горловина.

Туда чредой уходят фонари.

В разверстый зев затягивает нежно

Пьянящего дыхания поток.

И я, стряхнув с галош песок прибрежный,

Вошёл под нёба мягкий потолок.

Какой чудесный храм из рыбьей кости,

Увитый мышц съедобным волокном!

Но из всего, что скрыто в этом торсе

Мне нужен только синхрофазотрон.

Его из недр колеблющихся выну,

Сосуды обрублю стальной пилой

И, выйдя вон, с победным рёвом вскину

Его гудящий корпус над собой!

Охота на лосей

…и лось упал – комбайн наружу.

Вокруг лежат обломки микросхем.

Сейчас покровы древние нарушу,

Чтоб вынуть пулю из объятий вен.

Огромен ты, обломок мезозоя.

Ещё дрожит в лесу твой гулкий рёв

С тех пор, как пуля в гуще сухостоя

Пронзила твой термический покров.

С ней ты бежал ещё четыре метра.

Стволы деревьев рушились как сон.

Потом застыл и от порыва ветра

Ты на пригорок рухнул под углом.

С тех пор прошло лишь три с полтиной века.

А я уже – морщинистый старик,

Ещё не съел и трети пневмо-века.

И жить в тебе почти уже привык.

Прилажены рычажные крепленья.

Пришиты мышцы к жиле становой.

И, двигая все эти сочлененья,

Порой мы бродим по тайге с тобой.

* * *

Передо мною удаляющийся мальчик

в гигантский лес по тропке неземной.

Там лучший друг. И белоснежный зайчик

колеблется за кочкой голубой.

То вдруг лиса потянется к берёзе

своими пальцами среди глубокой тьмы,

то вдруг ты сам окажешься в обозе,

то вдруг совсем как будто бы не ты.

Предчувствие Геркуланума

Я поведу тебя с могучим ускореньем

Сквозь птичьи трели, слившиеся в рёв,

В безумный лес, где юные растенья

Взрывают, воя, земляной покров.

На них плоды вспухают за минуту.

Птенцы из гнёзд ветшающих кричат.

И видно, как сквозь нежную фактуру

Сердца птенцов взрослеющих стучат.

Сорву цветок пульсирующий, дикий,

Что сразу хищно руку обовьёт,

Раскроется, и плод равновеликий

В ладони наши тяжко упадёт.

Не жди, кусай, рви бархатную кожу,

Залейся соком, мякотью урчи!

Засыплет пепел на мгновенье позже

Траву, деревья, солнце и ручьи.

* * *

Виктору Строгонову

Разбег – удар! Посажен Демон Звука

На цепь из электронных микросхем.

Мы втягиваем органами слуха

Пульсации его взбешённых вен.

Он скручен техногенным полубогом –

Смесь нервов, электронов и пружин,

Что гонит звук иглою по дорогам

Вертящихся виниловых пластин.

И зверь, вращая пастью многотонной,

О клетку бьётся, воет и визжит…

То, превратившись в отзвук отдалённый,

В углу замершим идолом сидит.

Но тот, кем пойман был, вращает привод,

И демон с силой тысячи ампер

Летит всей массой в аудиовыход,

Сжимая воздух сотней атмосфер.

Нас бьёт волна. Колышатся скелеты,

Отдельные от призрачных основ.

Здесь каждый миг взрывается кометой.

Сквозь нас идёт пульсирующий рёв.

Как водоросли в бездне урагана,

Мы бьёмся в такт вибрациям волны.

Раскрытые сердечные мембраны

Напором эйфорическим полны.

Вдруг смолкло всё. Лишь эхо умирает,

Снижаясь постепенно до нуля.

На клеммах напряженье возрастает.

Набухла электронами земля...

И снова ток, проламывая вечность,

Грядёт из тьмы грохочущих турбин,

Спиралью уходящих в бесконечность

По фермам накрест сваренных станин.

И по волнам смещённых электронов,

Держа на дикой скорости баланс,

Меж апокалиптических разломов

Мы входим в психотропный резонанс

С безумной пляской воздуха и света.

Потоком цифр захвачены, летим.

Дрожит под нами бледная планета,

Стальных ударов принимая ритм.

* * *

Рыцарь с безобразными глазами,
Отчего ты так рыжеволос?
Тонкими железными щитками
Убран твой беспрецедентный торс.
Может, солнце, чёрное до боли,
Что на миг чудовищно взошло,
Вырвавшись из облачной неволи,
Ультрафиолетом обожгло?
Может, лев поверженный, дыханьем
Тронул часть твоих пшеничных кос?
Рыцарь с безобразными глазами,
Отчего ты так рыжеволос?

* * *

Сегодня цирк ревёт и стонет.
На сцене я – великий маг!
Оркестр смычки о скрипки ломит…
Но я черчу рукою знак –
И тишина: ведут атлеты
В цепях чудовищного льва.
Борьбою мышцы их нагреты,
И кровь стучится у виска.
Я отпускаю их. Остался
Лишь лев из тёмных диких стран.
И цепь, в которой он брыкался,
Безвольно падает к ногам.
Свободный зверь, объятый гневом,
Немедля прыгнул на меня.
Как страшно он вращает зевом,
В замершем воздухе летя!
Но вдруг, в последнее мгновенье
Я острой палочкой взмахнул,
И лев застыл в оцепененьи,
На миг как будто бы уснул.
Я подскочил к парящей туше
И руку в глотку льву вложил.
Ладонь уходит внутрь всё глубже
В хитросплетенья львиных жил.
И вот, под рёв толпы безумной,
Из льва, охваченного сном,
Вбок повернув рычаг латунный,
Я вынул синхрофазотрон!

Сила убеждения

Зачем лица сказать и нравы эти.

Под толщей щёк изгибы скул гудят.

Ты повернись! Ведь так при лунном свете

Глаза многозначительно торчат!

Вращая спазмом нервных мышц направо

Лица академический овал,

Ты попадаешь в цель под крики «браво!»

Обломком слова, что твой рот сказал.

У оппонента дёргается жилка,

Вспухает мысль и лопается в миг.

И с громом вылетает из затылка

Уж вырваться готовый было крик.

* * *

Синие берёзки

Под моим окном.

Это просто плакал

Синхрофазотрон.

Щёлкнул тумблер звонко.

Выйдем, поглядим:

Красные берёзки под окном моим.

Пусть ярится буря,

Пусть сигнал шумит.

К утру всё простится,

Примет прежний вид.

Я глаза закрою, выйду на балкон:

Чёрные берёзки под моим окном.

* * *

Стоп, подожди. Я не играю.

Похоже, сломана игра.

Компьютер нежный разрывая,

Наружу лезут провода.

Я в страхе бью по ним ногами

И режу кухонным ножом.

Они ж всё новыми пучками

Ползут ко мне со всех сторон.

Ревут нули и единицы.

Реальность корчится, скрипя.

Подняв оскаленные лица,

Они шагают на меня.

Дрожит нечёткая картинка.

Раздувшись, комната трещит.

Не избежать мне поединка.

Хватаю кресло словно щит.

И вот чудовищу навстречу

С обломком острым я лечу.

Хоть не убью, так покалечу.

И, словно дикий зверь, рычу.

Мелькают звёзды, цифры, оси.

Растёт вокруг свистящий шум…

К сплетеньям гибких мышц со злостью

Я подлетел, вращая ум.

Обломок мебели глубоко

Пронзил раздавшуюся плоть

И из другого вышел бока,

Успев шесть матриц проколоть.

Потоки цифер бьют из раны,

Дрожат в припадке провода.

И вот уже сама Диана

Передо мной обнажена…

И нежно стонет: глубже, глубже!

Сильней обломок свой вонзи!

От страсти голову мне кружит

Твоё орудие в крови…

Всё туже крепкие объятья,

Всё слаще томный голосок.

Уже не в силах прочь бежать я.

Стучит в мозгах пьянящий сок.

Дрожит отверстие, мерцая.

Вокруг всё пляшет поёт.

Бормочет ум: я умираю…

В конце тоннеля свет растёт…

Взрыв, искры… Кажется, game over…

Москва. Пятнадцать сорок пять.

Вокруг осколки. Надо снова

Идти компьютер покупать.

* * *

Ты солнышком поставлен на листок,
Тончайших жил брильянтовый кузнечик.
В зобу твоём, столкнувшись на часок,
И жизнь и смерть играют в чёт и нечет.
Ток нервных сил бежит внутри тебя
От сердца к мозгу сложными витками.
Ты весь дрожишь и светишься, любя.
И солнцу гимн слагаешь шестернями.

* * *

Уам кводрот. Уам кводроты пыли.

Кводрот зимы. Отфелион кводрот.

Когда кводрот отфелион мы мыли,

Розм из-под пыли золотой кводрот.

Кводрот реки зубал и отфоренен.

Бриги по краям нет в помине нет.

Записал муд стекали откровенен:

Кводрот зимы – отфелиофоед.

Ужин Октавиана

Печь затопил, и окна запотели.

В меду густом кузнечики ревели.

Я наливаю вожделенный суп

Из греческих ореховых скорлуп.

Лишь тем заслон, что старше витаминов.

Ползут куски прожёванных павлинов

Чредой ко мне в желудок золотой.

И через миг субстанцией густой

Они стремятся в толстые сосуды,

Чтоб напитать мои мясные груды

И в голову проникнуть напролом

Павлиньей мощью, хохотом и сном.

* * *

Утрами Аглая всё доит зелёный мазут.
Пятнадцать коров две-три тонны мазута дают.
А после – их в поле синильная ждёт кислота,
Которую в стеблях хранит золотая трава.
Когда пневмо-челюсть коровы сжимает траву,
Трава протыкает ей нёбо и льёт кислоту.
А вечером стадо усталых счастливых коров
Домой созывает Аглаи раскатистый рёв.
Утрами Аглая всё доит зелёный мазут.
Пятнадцать коров две-три тонны мазута дают.

* * *

Хлестну по рёбрам пневмо-Буцефала.
Шестерни взвоют, дёрнется скелет,
Разбуженный движеньем коленвала.
В глазах возникнет эфемерный свет.
Вперёд, мой конь! Летите вспять, минуты!
Через слои спрессованных времён
Я пронесу чудовищную руку
С моим гиперболическим мечом.
Дракон падёт. Две ровных половины
Покатятся спокойно по земле.
А где-то в холмах Кембриджской долины
Найдут меня застывшего в песке,
Спустя века, с мечом в драконьей пасти
И вновь поставят в городе своём
На площади, как символ древней власти
Эвклидовой механики над злом.

* * *

Электронная кобра средь бед и забот,

Съев на ужин крыло крокодила,

Малышам своим дохленьким песню поёт.

Подпевает ей папа-годзилла.

Вы растите мои малыши-голыши,

Обрастайте парчой и металлом.

Пусть прозрачный мешочек драконьей души

Наполняется жидким кристаллом.

Пусть комбайном завоет у вас в глубине

Агрегат многожильного сердца.

Пусть колеблет ваш голос пространство извне

С частотой одного мегагерца.

Придет срок – бледный рыцарь взметнётся на миг,

Раня кожу копьём незаметным,

И по жилам его многопрофильный лик

Разойдётся раствором целебным.

Расправляйте же крылья в торжественном сне,

Поднимайтесь на макро-высоты!

Пусть вам рыцарь прекрасный на бледном коне

Гермошлема блеснёт позолотой!

* * *

Я сам себе ударю в челюсть,

Ударю в печень и под дых!

Ну что, упал? Какая прелесть!

На, получай пяток прямых!

Теперь схвачу себя за шею.

Висок надувшийся стучит.

Брыкаюсь, кашляю, краснею,

Глаза полезли из орбит…

Ну вот и всё. В пылу конвульсий

Подбросив яростно туфлю,

Сейчас, хрипя в предсмертном пульсе,

Себе на горло наступлю!

* * *

Яд вечных букв перебираю ныне:

Кристаллы перевёрнутой латыни,

Кириллицы величественный рёв…

Ошмётками исписанных листов

Переложу, чтоб не было им больно.

И, кожу мне царапая невольно,

Они со мною тихо говорят:

Скажи нам, где мы? – это Ленинград.

Я вызвал вас строкой неосторожной.

Обратно вас отправить невозможно.

Таланта нет во мне, чтоб вы цвели и жили.

Вас грусть моя и случай породили.

Я мучаюсь, предвидя вашу смерть.

Позвольте вместе с вами умереть!

– Не нужно слёз. Ты в дебрях Ленинграда

Поутру нас похорони как надо…

Клещами сжала грудь мою тоска.

Я выл больной собакой из окна.

А поутру на кладбище тоскливом

Я выкопал две чёрные могилы.

Роняя в землю капли тяжких слёз,

На кладбище я груз свой страшный вёз.

За мной, смеясь, бежали чьи-то дети.

Их лица искажались в тусклом свете.

Прохожие, шепча со всех сторон,

Показывали пальцами – вот он!

Убийца, демон! Сжечь такого мало!

И женщина средь них захохотала,

Упала в грязь, проклятья мне крича,

И стала голосить, что саранча

Уж в городе и жатву собирает.

Я чувствовал, как душу разрывает

Высокий заполошный этот крик.

Я выстрелил. С неё слетел парик,

И все увидели, что, корчась в луже крови,

Лежит мужчина. Грозно сдвинув брови,

Ему ногой на грудь я сразу встал

И палец вверх значительно поднял.

И закричал им, замершим от страха:

Всё поняли!? Теперь пошли все на х..!

* * *

– О, сыгн! О, сыгн! – позвал меня отцебо.

Он трогал пальцем истинное небо.

А там дышала строгая Луна…

В прозрачном пальце кость была видна.

– Смотри! Смотри! К Луне сегодня в недра

Уходит нить межпочечного нерва!

И грудь раскрыл, и сердце показал.

Оно похоже было на вокзал,

Где суетятся сонные протоны,

Сходясь туда из разветвлённой кроны.

Животный регулируя поток,

Размеренно пульсировал висок.

А изнутри наверх, в ночное небо,

Как нить внезапно выросшего древа,

Нерв уходил светящимся пучком.

И всё, что было здесь моим отцом

Ревело и кружилось в дикой пляске.

Тяжёлый рот рассказывал мне сказки.

И гладила рука по голове.

Сигнал передавался шестерне.

Шатунный вал со скрипом опускался,

Подъёмный трицепс мощью надувался.

Вращая поворотный коленвал,

К Луне своё лицо я поднимал.