* * *
Где под Горным Сектантом ревел Африканский Барон,
где неброское солнце сквозь слизь над планетой всходило,
мы курили сушёных червей под могильный трезвон,
и летали над нами в смешных небесах крокодилы.
Поцелуй с поцелуем сливались в бессчётную дрожь.
Мириады оргазмов единую плоть сотрясали.
Обрастая десятками тонн сверхчувствительных кож,
мы собою из них прямо в небо счастливо стреляли.
Наконец, ты сказала, имплантом калеча десну,
подключившись к чудовищным снам и искря проводами:
– О, мой сказочный принц! Я тебя бесконечно люблю!
Что же будет в волнах бесконечности с нами?
Отвечал я, печатая шаг золотой в потолках:
– Наша плоть разлетится живительной пылью повсюду
и осядет весной на причудливых жёлтых губах
молодого погонщика сатурнианских верблюдов.
* * *
– О, сыгн! О, сыгн! – позвал меня отцебо.
Он трогал пальцем истинное небо.
А там дышала строгая Луна…
В прозрачном пальце кость была видна.
– Смотри! Смотри! К Луне сегодня в недра
Уходит нить межпочечного нерва!
И грудь раскрыл, и сердце показал.
Оно похоже было на вокзал,
Где суетятся сонные протоны,
Сходясь туда из разветвлённой кроны.
Животный регулируя поток,
Размеренно пульсировал висок.
А изнутри наверх, в ночное небо,
Как нить внезапно выросшего древа,
Нерв уходил светящимся пучком.
И всё, что было здесь моим отцом
Ревело и кружилось в дикой пляске.
Тяжёлый рот рассказывал мне сказки.
И гладила рука по голове.
Сигнал передавался шестерне.
Шатунный вал со скрипом опускался,
Подъёмный трицепс мощью надувался.
Вращая поворотный коленвал,
К Луне своё лицо я поднимал.
Джоконда
Сентябрь косматый. Дуновенья брома.
Теснит вестибулярная истома
Мою академическую грудь.
Смещён центр тяжести. Скорее, кто-нибудь!
Стальную ногу оторвать от пола…
Бедро работы юного Бенцоло
Готово в прах рассыпаться чрез миг.
Бодрее, пневмоприводный старик!
Ещё грохочут шестерни под брюхом!
Ещё могу из мраморного уха
Прицельно плюнуть серой в лоб врагу!
Тот упадёт в нагретую траву,
Примяв спиралевидные ромашки.
Застонут всполошённые букашки
Чредами бесконечных шестерней.
А он, дрожа остатками бровей,
В доспехах из прозрачной карамели
Лицом старинным, кисти Рафаэля,
Посмотрит в голубые небеса,
И смолкнут электронные глаза…
К нему подкатим, разорвём подвязки,
Перекачаем литров десять смазки,
Заменим платы, кожу обновим…
И вот стою красив, непобедим!
Стрелою острой в небо я взлетаю
И крылья голубые расправляю.
Я вижу чётко весь подлунный мир.
Серебряные реки, парк Чаир,
Где ты стоишь и ждёшь меня веками
С больными распростёртыми руками,
Где нет необходимых шестерней.
Супрематизм. Эпоха Хуа Вэй.
Здесь каждый гвоздь сияет совершенством.
Их забивали с истинным блаженством
Эпохи Возрожденья Мастера.
Твои десятитонные глаза
В глубинах роковой мерцают страстью.
Со всею в мышцах собранною властью
На кнопку пневмопривода давлю,
Стучу по пыльным клавишам «ЛЮБЛЮ»,
В контейнер протоплазму наливаю
И с трепетной надеждой замираю…
Проходит год. Часы мои стучат.
Но жизни нет. И шестерни стоят.
И снова, раб своей берцовой кости,
Бреду и плачу золотом от злости.
Вокруг трубит несовершенный мир.
Не лучше ль дёрнуть жизни балансир
И перейти на уровень смертельный,
Где сам да Винчи в камере отдельной
Свои биомагнетики творит?
Уж сердце синим пламенем горит.
Грядёт подготовительная фаза.
Прощальная написана уж фраза.
Её осталось разослать друзьям.
Читаю почту. В папках только спам.
Ещё письмо. Наверное, реклама.
Гореть в аду презренным слугам спама.
Смотрю на дату… прислано сейчас.
И не могу отвесть безумных глаз!
Там средь цветов и вязи лебединой
Старинным шрифтом набрано: «ЛЮБИМЫЙ!»
* * *
Кантабиле шестерней прямоосных
Настраивал сам Джотто молодой –
Маэстро чутких сеточек венозных
С тяжёлой шестигранной головой.
Непревзойдённым взмахом молоточка,
Свернувшись в узел мускулов и жил,
Он ударял в чувствительную точку
И рядом, призадумавшись, бродил,
Покуда визг и рёв не умолкали,
И оставался тонкий чистый звук,
Среди кусков расколотой эмали,
Послушный мановенью чутких рук…
Я был тогда юнцом девятитонным
Со скрежетом в конструкциях ветрил.
И фуга Баха для моей валторны
Была в те дни превыше всяких сил.
Он подошёл и отвернул контр-вентиль.
Мой тёмный мозг наполнила заря.
Он в корпус запустил осенний ветер.
И я смеялся цветом янтаря...
Безумец, где сейчас твои детали?..
Плацента, жилы, бабушка, винты…
Футболка с блёклой надписью Galiano,
Глаза витиеватой красоты…
Ведь у меня в коробке потаённой
Среди венецианского белья
Хранится в банке с жидкостью солёной
Всего лишь почка правая твоя.
Охота на лосей
…и лось упал – комбайн наружу.
Вокруг лежат обломки микросхем.
Сейчас покровы древние нарушу,
Чтоб вынуть пулю из объятий вен.
Огромен ты, обломок мезозоя.
Ещё дрожит в лесу твой гулкий рёв
С тех пор, как пуля в гуще сухостоя
Пронзила твой термический покров.
С ней ты бежал ещё четыре метра.
Стволы деревьев рушились как сон.
Потом застыл и от порыва ветра
Ты на пригорок рухнул под углом.
С тех пор прошло лишь три с полтиной века.
А я уже – морщинистый старик,
Ещё не съел и трети пневмо-века.
И жить в тебе почти уже привык.
Прилажены рычажные крепленья.
Пришиты мышцы к жиле становой.
И, двигая все эти сочлененья,
Порой мы бродим по тайге с тобой.
Охота на кабанов
Шаг, разбег и в сторону прыжком,
Чтобы в скорость мускулом вцепиться
И бежать зелёным каблуком
До тех пор, покуда пыль клубится.
Ударяя в разные места
Плоскости бессчётными ногами,
Повстречал я в поле кабана.
Он смещался к центру кабанами.
Разворот сквозь время напролом.
Девять, семь, четыре, бобик слева –
О кабано бом! – и кабанон
Шествует в симптомах перегрева.
Час проходит, ринулись года,
Возмещая градус поворота.
Нарастает корпус кабана.
Уж слышны «тик-так» его галопа.
Упирая в стену свой кинжал,
Я смещаю в центр координаты.
Хоп! И вот кабан уж набежал.
Изо рта посыпались дукаты.
Мой победный рёв трясёт округу.
Стоя над поверженным врагом,
Поднимаю к небу пневморуку.
В ней – кабаний синхрофазотрон!
Охота на кита
Я бросил сеть на острый выступ моря.
Там в толщах вод угадывался кит.
Разбег, рывок, и вот, ревя от зноя,
Он камни и песок собой дробит.
Двухвенные взирают зимородки
С прибрежных скал на нашу с ним борьбу.
Их острые стальные подбородки
Обильную предчувствуют еду.
Кита двухсотметровая махина
Ещё бурлит и тикает внутри.
Глубокая зияет горловина.
Туда чредой уходят фонари.
В разверстый зев затягивает нежно
Пьянящего дыхания поток.
И я, стряхнув с галош песок прибрежный,
Вошёл под нёба мягкий потолок.
Какой чудесный храм из рыбьей кости,
Увитый мышц съедобным волокном!
Но из всего, что скрыто в этом торсе
Мне нужен только синхрофазотрон.
Его из недр колеблющихся выну,
Сосуды обрублю стальной пилой
И, выйдя вон, с победным рёвом вскину
Его гудящий корпус над собой!
* * *
Земля заколебалась под комбайном,
а я в кусты с базукою упал
и, наведя на цель движеньем плавным,
курок стальной, зажмурившись, нажал.
Базука громыхнула, и отдача
в лесной овраг откинула меня.
Я выбрался из ямы по-собачьи.
Полрощи было в сполохах огня.
А посреди – комбайн двадцатитонный.
Шарниры воют, шестерни скрипят.
Снарядом вспорот слой земли огромный.
Там камни драгоценные блестят.
В огне кабина. Сладким ароматом
со вкусом дыни кольца стелет дым.
Комбайнер скачет по полю сайгаком
через холмы и рощицы – к своим.
* * *
Электронная кобра средь бед и забот,
Съев на ужин крыло крокодила,
Малышам своим дохленьким песню поёт.
Подпевает ей папа-годзилла.
Вы растите мои малыши-голыши,
Обрастайте парчой и металлом.
Пусть прозрачный мешочек драконьей души
Наполняется жидким кристаллом.
Пусть комбайном завоет у вас в глубине
Агрегат многожильного сердца.
Пусть колеблет ваш голос пространство извне
С частотой одного мегагерца.
Придет срок – бледный рыцарь взметнётся на миг,
Раня кожу копьём незаметным,
И по жилам его многопрофильный лик
Разойдётся раствором целебным.
Расправляйте же крылья в торжественном сне,
Поднимайтесь на макро-высоты!
Пусть вам рыцарь прекрасный на бледном коне
Гермошлема блеснёт позолотой!
Ужин Октавиана
Печь затопил, и окна запотели.
В меду густом кузнечики ревели.
Я наливаю вожделенный суп
Из греческих ореховых скорлуп.
Лишь тем заслон, что старше витаминов.
Ползут куски прожёванных павлинов
Чредой ко мне в желудок золотой.
И через миг субстанцией густой
Они стремятся в толстые сосуды,
Чтоб напитать мои мясные груды
И в голову проникнуть напролом
Павлиньей мощью, хохотом и сном.
Александр Невский
Буслай! Гони полки на сорок восемь!
Веди ZY русского меча!
Когда к полудню совместятся оси,
Ударит в лёд псов-рыцарей моча!
Затем пойдёт мой полк преторианский
С холма под неожиданным углом.
Душа моя – Малюта Милославский
Там будет править розовым конём!
Сшибутся с лязгом боровы и кони,
Шарниры рук и сабель заскрипят.
И нежный фарш конвейеры заполнит,
И гулко кровостоки забурлят!
* * *
Кубасей пустотные инфильтры
Заливано кряжским мухоносом.
Быстро развернувшись под петрушкой,
Тыки-тыки воробья в просердце!
Колпачок упал заправски мало.
Выпил крови сразу до скелета.
Жалко-важно новый усачонок
Прыги-прыг с тарелки на сверх-землю.
Говорит: раздвиньте ваши ноги!
Об пол хлоп! ногой двухсотграммовой:
Трон зеркальный мне поставьте к маю!
С подпружинным выхватом из Крыма!
Позарвано в хватию поедем.
До столпях энергией довлеем!
В комиссарах там преважный Гудвин.
От винта и в небо карабозо.
Чуть омлет и в облако пегасом.
Заревёт, опыхтит пневмолистья.
А бывало грохнет пневмопырой,
Так что мир от нас вперёд вогнётся.
В стратосфере будет обалденно.
Дальнорез оманится зилреей.
Солнце на базебузах отъедет.
Тут как тут и мы в девятом веке:
Здравствуй, Фрол Фокич незабубённый!
И давай тихонько цаловаться.
Да с причмоком через диафрагму
Выдавим мохнатенького эльфа,
Подопрёт сердечное согрето.
Раззудится моль в плечах разумных.
Рот печальным образом покурит.
Капля будет на шелках измятых
Золотиться серебром медвяным!
* * *
Зоб за зоб птыпыргнул антихристе.
Рианмр фробары зубонос.
Прышкняра задубеет в море.
Жрот кнобр рама из присутств.
Но и слетп нлетп хитрость.
Птон скоблить на обед.
Всё это только, Тихон, база.
Пришлите точку слева от ума.
* * *
Включил игру. Нажал на ввод.
Рванул сноп цифр из монитора.
Щелчок, пробежка, кувырок –
и я в трёх метрах от дракона.
Вращает бешеная пасть
Зубов бессчётными рядами,
И механическая часть
Тоскливо воет шестернями.
Губи меня по мере сил,
Убийства древняя машина,
Но меж костей моих и жил
Стальная впаяна пружина.
Вскочу, и сразу – хоп! хоп! хоп! –
Копья посыпятся удары
Дракону в страшный медный лоб,
И кровь заполнит кулуары.
Затем кровавыя копьём
пробью семь шестерней артрозных,
и мощный синхрофазотрон
замрёт средь внутренностей грозных…
Game over. Жёсткий диск гудит.
Жар клетки мозга покидает.
Висок, пульсируя, болит.
Вокруг реальность проступает.
Всё как всегда. Обычный сон.
В окне зелёная ворона.
И на столе блестит моём
Обломок синхрофазотрона.
Предчувствие Геркуланума
Я поведу тебя с могучим ускореньем
Сквозь птичьи трели, слившиеся в рёв,
В безумный лес, где юные растенья
Взрывают, воя, земляной покров.
На них плоды вспухают за минуту.
Птенцы из гнёзд ветшающих кричат.
И видно, как сквозь нежную фактуру
Сердца птенцов взрослеющих стучат.
Сорву цветок пульсирующий, дикий,
Что сразу хищно руку обовьёт,
Раскроется, и плод равновеликий
В ладони наши тяжко упадёт.
Не жди, кусай, рви бархатную кожу,
Залейся соком, мякотью урчи!
Засыплет пепел на мгновенье позже
Траву, деревья, солнце и ручьи.