Сергей
Востриков

* * *

В серый омут октябрьского неба

Брошен камень – вороньи круги

Разбежались пунктиром нелепым

Над ветвями поникшей ирги.

Пропадают цвета из палитры,

Город этому действу не рад...

То ли заговор, то ли молитву

Я шепчу, повторяя стократ:

«Перекаты предгорий, предзимий,

Пересказы преддверий, предтеч

Перетянуты ниточкой синей...»

И навязчива странная речь –

Грай вороний замешан на глине

Отсыревших со временем слов.

В серый омут осенней полыни

Горьким ветром меня занесло.

* * *

Вновь диковатый

замёрзший март

ломает ветку

оси абсцисс.

Координатор

Рене Декарт

линует в клетку

апрельский лист.

Черкнёт игриво

ось ординат,

выходит чинно

из-под руки

ретроспективой

весны расклад.

А я навинчен

на нервяки.

Лимонной долькой

врачую стресс,

чаёк с мелиссой

мне лучший друг,

плюс бандеролька

c Ali Express...

И отпустило...

На новый круг.

* * *

Время ленивой рекой течёт

За утренним кофе-чаем,

Но всякий раз на секунды счёт

Мы просто не замечаем.

Ставим пометку «один из дней»,

Пройдёт, и его не жалко.

Но чашка кофе в руке моей

Нечаянною гадалкой

Туманно станет давать совет

С поправкой на время года...

Да только толку в совете нет,

Когда сквозняком восхода

По сердцу тянет щемящий блюз

пронзительно, без истерик...

Минус на минус давно не плюс,

а строчки в графе «потери».

Потери, в которых твоей вины

На грош, ну на два – не боле,

Но вот, поди ж ты, приходят в сны,

И сердце сжимает болью.

Потери, которых не отыграть,

Не отмолить стихами...

Лишь эти сны – между нами гать

И пропасть в одно дыханье.

Сегодня снились, да не успел

(Будильника трель расстрельна)

Спросить, что у них там, каков удел...

И вот за столом бесцельно

Веду обидам и ранам счёт,

Сижу, головой качаю...

А время мимо рекой течёт

За утренним кофе-чаем.

* * *

И когда каждый камень займёт своё место,

и незыблемой станет небесная твердь,

утомленные боги объявят сиесту

и забудут в дремоте за нами смотреть,

мы с тобой ускользнём из тяжелых объятий

вездесущих «нельзя» и нелепых «зачем»,

мы с собой не возьмём ни молитв, ни проклятий,

ни долгов, ни имён, ни заученных схем.

На молочном пути кисели отвердеют,

став прокрустовым ложем для белой реки,

озорно подмигнёт интриганка Галлея:

«Ох, ребятушки, сны у богов коротки,

Ну а там, за рекой, жизнь светлей и масштабней...»

И оставим мы всё на пустом рубеже,

пробежим по мосту, и осыпятся камни,

и спохватятся боги, да поздно уже.

* * *

Когда дождливо в декабре,

И сердце с памятью не дружит,

Я с мандариновым амбре

Устало топаю по лужам.

Ворона в сером армяке

На ветке мается одышкой,

Мой русый ангел налегке,

О жизни парится не слишком.

Он мне прощает все грехи

и меланхолию вот эту,

Лишь говорит: «Мой друг, стихи

не заворачивай в газету.

И электронной шелухе

не уделяй вниманья много...»

Так и идём рука в руке,

И выбирает нас дорога.

* * *

Наше новое завтра – лишь чьё-то вчера,

Перепетый мотивчик, ремейк декораций.

Окаянные дни, под Москвой вечера –

Сколько было всего, дорогой мой Гораций.

Каждый слышит лишь то, что услышать готов.

Каждый верит лишь в то, с чем согласен смириться.

Полуночные песни ослепших кротов

Да мельканье огней сквозь летящие спицы.

Поначалу в разгон, а потом и вразнос,

Каждой строчкой в мозгу разрывая сосуды,

Каждый день обязательный суточный взнос

В погашение кем-то полученной ссуды.

Строить новый ковчег в виртуальном мирке,

Возводить зиккурат, одеваясь в обноски.

И опять на колючем и злом ветерке

Одинокая женщина на перекрёстке...

* * *

Не ты это начал,

И выбрал всё это не ты,

И поздно менять

Бескозырные эти расклады,

Но плавится небо

В лучах самой верной звезды,

А значит, стоять

И стоять до вечерней прохлады.

Не ты это начал,

И кончится всё не тобой,

А значит, стоять,

Дожидаясь пришествия смены.

Мол, хочешь - не хочешь,

Ты этой земли часовой,

Как дом на юру

Или этот вот колос ячменный.

Не ты это начал.

Но если нет смены пока,

То надо стоять

И в безлунную стылую полночь.

Колосья уложит

Незримая чья-то рука,

Но может быть ты

И успеешь к кому-то на помощь.

* * *

Небесные дворники снег метут,

Лопатами вниз бросая.

А где-то тут, не боясь простуд,

Надежда идёт босая.

Горчинкою палевых хризантем

Заправлен вкус снегопада.

Надежда смотрит в окно. Затем

Проходит со мною рядом.

Плантацией хлопка озябший сквер.

И время теряет меру,

Чтоб сотни маленьких белых вер

Сложились в большую веру.

* * *

Ощущенье весла в заскорузлой сведённой руке

Да предчувствие света вдали, вот и вся недолга.

Я на жалкой лодчонке сную по великой реке,

Как стежками сшивая разорванные берега.

Ощущенье того, что живу эту жизнь не с нуля.

Вот и искорки света на волнах привычно рябят.

Это было уже: приходилась мне домом Земля.

И тогда, и теперь изменить можно только себя.

Изменить можно только себе, и иначе – никак.

Остальное лишь следствие внутренних дрязг и тревог.

Я мечусь по реке, ошалевший от света чудак,

И с улыбкой за мной наблюдает неведомый Бог.

* * *

Седьмую ночь артхаусные сны.

Нет нарратива – кадры, пятна, вспышки.

Сквозное ощущение одышки

И запах свежеспиленной сосны.

Обломки мачт и волн далёкий гул

Слепому режиссёру на потребу.

На фоне равноденственного неба

Лишь одинокий колченогий стул.

Вокруг него в мерцании цветном

В движении неровном и латентном

Размытость лиц на мёбиусной ленте.

И я борюсь, борюсь во сне со сном.

Попытки рассмотреть границы лиц

Приводят лишь в объятия тумана,

Где персонажей со второго плана

Выхватывает магниевый блиц.

Фотограф пьян, эмоции мертвы,

На фото постановочное счастье.

Но удается вычленить ненастье

Сквозь паттерны редеющей листвы.

Складывать слова…

Пока моя седела голова,

Я шел через иллюзии и битвы,

Чтоб научиться складывать слова

В неясное подобие молитвы.

Слова толпились, не держали строй,

Я их ровнял то рифмой, то размером.

Приставок гомон, окончаний рой

И суффиксов безумные химеры –

Всё есть игра. В корнях искал я суть,

Вязать старался туже с каждым слогом.

И превращалась в амальгаму ртуть,

И отражалась жизнь в ней понемногу.

Всё чаще проступали сквозь туман

Картины мира, логики начала.

И голову кружил самообман,

Что вот уже молитва зазвучала.

Но каждый раз себя ловил на том,

Что сложностью плетения узора

Гоню я мысли тягловым скотом

И балансирую на грани вздора.

А лёгкость, простота и глубина

Даются трудно, далеко не сразу.

Ах, как же сладко вторит им струна

Неслышная, невидимая глазу...

Но сколько ни тверди себе: «Халва»,

У результата привкус горьковатый –

Я научился складывать слова,

Теперь бы разобраться с адресатом.

.............................................................

Вновь чётки дней в раздумье теребя,

Стихотворю не славе на потребу.

Пишу стихи, чтоб выплеснуть себя,

И раз за разом адресую небу.

* * *

Сто первый день, сто первый километр.

Обыденность, обмыленность, кромешность,

Из всех щелей сквозящая неспешность

Да прошлой жизни потускневший фетр.

Растрачено средь серого сукна

Шальное серебро на ложки-вилки,

И кошка рыжая подобием копилки

Застыла, отвернувшись от окна.

* * *

Фатализм Экклезиаста поделив на свой авось,

Божий промысел рулеткой перемерив,

Мы вращаем по фэн-шую под углом земную ось

И в астрал с носка распахиваем двери.

Нам гадания без толку – ни к чему знать наперёд –

Где, когда, кого настигнет волчья стая.

Ведь всё так же в час урочный наше солнышко встаёт,

И хохочет колокольчик – дар Валдая.

Февральская печать

Снеготочит февраль.

Размытый горизонт

слезится на ветру

сырою акварелью.

А Карл опять украл

кораллы, обормот,

и Кларину игру

прервал кларнетной трелью.

И Клара украдёт

в известный Карлу срок.

Кларнету не звучать,

как не блистать кораллам...

Вновь лестничный пролёт

с глазами на восток –

февральская печать,

подкрашенная алым.

* * *

Эта точка на карте

не город, приятель, а крап.

В этой сборной колоде

такие на каждой второй.

Ты уверен на старте

и вроде в коленках не слаб,

но мечта о свободе

затянет нелепой игрой.

И в безумии страсти,

уставшим чертям вопреки,

ты хватаешь колоду,

опять покупаешь билет...

Вновь тасуются масти,

проливы и материки.

С каждым новым заходом

надёжней теряется след.

С каждой новой раздачей

всё дальше дорога домой,

где червовая дама

давно проглядела глаза.

Ну, а ты наудачу

шагаешь упрямо за той,

что не ведает срама

и прячет в кармане туза.