Сергей Рубцов

Сергей Рубцов

Четвёртое измерение № 4 (244) от 1 февраля 2013 года

Зал ожидания

 

Чёрный квадрат

 

В чёрный квадрат окна

смотрит вечерняя грусть.

Матовости полотна

кистью слегка коснусь

 

И нарисую дом:

в доме горит очаг –

всё, что томило днем,

перестаёт при свечах.

 

А над трубою дым.

В небе горит звезда.

Месяцу молодым

хочется быть всегда.

 

Я нарисую кров 

и напишу рассвет,

перемешаю любовь

с памятью прошлых лет.

 

Ляжет под кистью снег

и побегут облака,

не остановит бег

трепетная рука.

 

Гонит тоску и мрак

легкий ночной мираж...

Не допишу никак

этот зимний пейзаж.

 

2007

 

Маскарад

 

Ласковый шёпот. Лукавые взоры.

Перья павлинов и страуса стрелы.

В вихре теней – колдовские узоры

и акробата блестящее тело.

 

Звёздно-бездонное небо кружится.

Шеи и плечи нежнее камелий.

Вьются, порхают девушки-птицы,

и извиваются женщины-змеи.

 

Музыки, смеха, шампанского всплески,

не разгадаешь лиц под личиной –

прячутся в джунглях портьер конголезских

юноши-барсы и тигры-мужчины.

 

Дремлют на кухне усталые гномы,

волны оркестра в аллеях притихли...

Вдруг разорвутся с шипеньем и громом

гроздья салюта и пламя шутихи.

 

2007

 

Голос

 

Мой голос слаб. Он лишь отображенье

минувшего, в котором всё – движенье

иль отзвуки забытого стиха,

пера гусиного скрипучее скольженье

и на бумаге белой два штриха.

 

1982

 

Дождливое лето

 

Это скорее не лето, а осень,

будто разверзлись небесные хляби.

Я просыпаюсь не в десять, а в восемь.

Август заныл и заплакал по-бабьи.

 

Я закрепляю небесные оси

и укрываю небесное тело.

Ночью попробую в небо подбросить

голубя, что нарисую мелом.

 

На подоконнике соль и сахар,

кофе допит и чай испитый,

а сковородки медная плаха

ждёт результата говяжьих пыток.

 

Вечер-погонщик меня навьючит

мокрым, дырявым мешком листопада,

и на дорожку строгим, колючим

месяц-охранник проводит взглядом.

 

Завтра казённые меры и глупости

ветер развеет суровый и едкий...

Утром надо на волю выпустить

птицу, что нарисована в клетке.

 

2004

 

Мне пятьдесят

 

Гнутся мохнатые головы сосен.

Оловом снов звёздное давит монисто.

Тонет закат в синем омуте вёсен.

Пятьдесят вёсен всего, не сто.

 

Лес осоловел. Лапой левой

еловый, янтарный вылил елей.

– Месяц-рогач, вставай над хлевом,

бледным козлом по оврагам блей! –

 

Итогов тьма: вагон дел тянется.

Хоботом моста стан изогнула Нева.

– Можно, пройдусь я с вами, красавица?

Ночью одной по каналам гулять – не вам. –

 

Пахнуло Хлебниковым и Маяковским –

подмигнул хлебной барже маяк.

По петербуржским и московским

улицам злобный шатается мрак:

 

ищет девок, зрелищ и денег,

хватает за плечи – пьян уже.

В изумлённые лица витрин Кардена

бросает яйца Фаберже.

_____________________

 

Украденного времени с годами жальче.

Мне пятьдесят – возраст, однако, зрел –

а я всё такой же вороватый мальчик –

яблоко на рынке украл и съел.

 

Век за мною вдогонку рыщет.

Сзади всё круче погони брань –

у солнца с луной украл я на тыщи

звонкого золота и серебра.  

 

2007

 

Автопортрет

 

Мне кажется, что время утекло

в расщелины упрёков и обид,

в размежеваний тусклое стекло.

Лучом вечерним в зеркале размыт

 

мной в небесах приобретённый лик.

Всё меньше в этом воздухе меня.

От речи истончается язык

на наковальне ржавой бытия.

 

И губы перестали отвечать

на злобу, боль, на вой или на стон...

Звук колокола – звонкая печаль,

мелодия угаснувших времён.

 

Невыносимо узок этот мир,

и я ищу иной в прорехе дня,

зияющий из всевозможных дыр

природы, улиц, города, жилья.

 

2012

 

Евтерпа (акростих)

 

Если ветер вражьей атаки злей

волосы треплет, мачты упруго трещат.

Тетивою канатов, тонким пением рей,

едким запахом дёгтя пронзённый причал.

Репетитор и нянка шальных кораблей –

Петербург, Петроград, Ленинград – обормот,

академик и зодчий, бродяга, злодей.

 

1982

 

Яблоко

 

1.

Тень облака.

Предтеча блика.

Мерцанье лака.

Свеченье лика.

Намёк на око

и перси девы,

прохладу сока,

искус для Евы.

 

2.

Ты – знак вина и вкус вины,

дыханье звона,

похолодевший взгляд луны

в разливах кроны,

когда душа твоя сквозит

сквозь воздух лета,

переливается, скользит

в лавине света...

Ты вздох крыла, его каприз,

непостоянство

предвосхитишь полётом вниз

во тьму пространства.

 

2012

 

Весеннее

 

Весны звоночки прозвенели,

перебивая мерный стих.

Заплачут влажные пастели

в акварельных окнах моих.

 

Линяют зимние одежды.

Пернатые гремят кантаты.

Неисполнимые надежды...

Невосполнимые утраты...

 

2009

 

Слов паутина пыткою стала.

Хоть и противно – не перестану

жить и дышать, и барахтаться в тине.

Невыносимо!.. Непоправимо

время летит, задыхаясь в погоне...

Всё-таки жизнь – красота и гармония.

 

1985

 

Слово

 

Брошено в чащах сосновых,

в невыразимой тоске

бьётся в сознании снова

слово, как ёрш на песке.

 

2003

 

Разрушенная церковь

 

Ты проста, как малая пичужка,

не богат наряд, а всё же светел.

Маленькая, милая церквушка,

как живёшь на нашем белом свете?

 

Помнишь, как звонила колокольней,

про беду и праздник голосила,

и гляделась в зеркало иконы

Богом позабытая Россия?..

 

Только ветер воет по приходам.

Плачут искалеченные лики...

Памятник истории народа,

что посмел назвать себя великим.

 

1988

 

Весна в Воронеже

 

Николаю Рубцову

 

В городе слякоть, капели.

Воздух прозрачен и пуст,

и в ожиданье апреля

дремлет жасминовый куст.

 

Дружно проснулись овраги.

Засуетился перрон.

По белоснежной бумаге

шустро скрежещет перо.

 

Плавно текут акварели.

Цирк за окошком промок.

Смотрят задумчиво ели

в стёкла разбитых дорог.

 

В траурном кружеве веток

глубже небес бирюза.

Церковь наполнилась светом,

грозно глядят образа.

_______________

 

Нежные русские дали –

сердце щемящая грусть.

В ядрах разбухших миндалин

чудится яблочный хруст.

 

Каждою веткой и клеткой

связан я мёртвой петлёй

с древнею памятью предков,

с черной родимой землёй.

 

2005

 

Благовещение

 

Памяти Андрея Тарковского

 

Они сидели молча за столом

и ждали смерти. На столе стояла

лампада круглая, как солнце или шар

земной, и Ангел смерти тут же

сидел, а может быть,

кружил над ними,

и каждая земная тварь и люди

молили:

 

– Что же будет с нами?

О, Боже, Боже, если позабыли

Твои слова и образ человечий.

Какую жертву надо принести,

чтоб пожелал Ты этот мир спасти

от саморазрушенья?

Неужто Ты оставил

нас, неразумных, алчных и слепых?

________________________

 

Мария

сидела у крыльца и в сад смотрела,

а Иосиф

порядок наводил – деревья обрезал,

сухие ветки,

дорожки чистил, посыпал песком...

Но всё уже решилось –

там, над ними –

Архангел легкокрылый

в доспехах огненных

спешил

Марии объявить Господню волю.

 

2012

 

Синтетический мир, или Гамлет сегодня

 

Опять один я вышел на мостки –

не в силах удержать своей тоски.

 

Смотрю на силиконовое солнце,

глядящее в пластмассовое донце

 

двора, на тополиный ламинат,

как пластилиновые птицы хлеб едят

 

как будто гранулированный. Всё же

резиновые дети не тревожат

 

покоя эбонитовых старушек,

сидящих в виде ёлочных игрушек

 

у ёлки синтетического вида.

От вида этого искусственного вида –

 

где на окне полиэтиленовые шторки,

глаза из оргстекла за шторкой зорки,

 

резвятся там капроновые мурки

с котами поролоновыми в жмурки...

 

Увидев эту синтетическую жуть

хочу бежать, ну хоть куда-нибудь,

 

где лес и дол, дыхание сосны,

чтоб умереть, уснуть и видеть сны.

 

Далее по тексту – «Гамлет», Шекспир.

 

2012 

 

Эхо

 

Всё, что снилось отрывочным списком

на разъездах, в вагоне глухом,

отражается эхом мглистым –

неказистым моим стихом.

 

2012

 

Зал ожидания

 

Вечереет. Осунулись здания –

кубики ХХ-го столетия.

На вокзале в «зале ожидания»

в «города» играют наши дети,

 

обойдённые родительским вниманием,

виртуальными страстями очарованы,

побегут они, никем не замечаемые

по путям – колоннами, перронами.

 

2012

 

Скоро весна

 

Улетают тяжёлые птицы...

В. В. Набоков

 

Улетают тяжёлые птицы.

Приближается крадучись свет.

Сельской улицы окна-бойницы

не мигая глядят мне вослед.

 

Улыбнулся случайный прохожий.

В небе солнца сияющий блин.

Спят берёзы в обшарпанной коже.

Задремал кособокий овин.

 

Так на сердце легко и спокойно,

что невольно немеют уста.

Затерялась в широком раздолье

переменчивых дней маета.

 

На нетронутой прОстыни снежной

мириады сверкающих брызг –

спит земля в колыбели безбрежной

под охраной дымящихся изб.

 

В доме пахнет смолой и корицей.

В печке гулко вздыхает сосна.

Улетают тяжёлые птицы.

С крыш закапало... Скоро весна

 

2003

 

Я

 

Я слышу команды:

«Встать! Сесть!

Стоять на месте!

Марш вперёд!

Сесть! Встать!

Встать! Лечь!» –

чтоб не упасть –

«об лёд».

Я привык стоять

у закрытых дверей,

возле управ,

комитетов, контор,

но сказал мне кантор –

старый еврей:

«Зря, не стой,

уходи, Сергей».

И я ушёл,

уходил, уходя...

но обернувшись,

увидел,

стоящее

у закрытых

дверей – Я.

 

2012

 

Б. Л. Пастернак (акростих)

 

Бледная лунная даль.

Лёгкая слабость июля.

Плёнкой покрылась вода.

Автомобили заснули.

Стрекот полночный сверчков –

так и сижу до рассвета...

Если уткнуться ничком –

разглядишь без очков:

нити скользящего света,

аквамарины зрачков,

крестик на пёстрых жилетах.

 

2006

 

Поэт

 

Поэт подобен богу,

когда сквозь мглу и ночь

смертельную дорогу

способен превозмочь

 

и, слов переминая

прилипчивую грязь,

он звуки превращает

в затейливую вязь.

 

Рождая – умирает,

не ведая конца,

слезами омывает

лицо и кровь Творца,

 

и слышатся сурово

грома небесных строк:

«В начале было Слово,

и Слово было Бог».

 

2005

 

Реквием

 

Мирославу Коницкому

 

Печальны призраки рассвета

и звонкокрылы, и легки,

когда зарю, свинцом одету,

скликают сипло петухи.

 

За мною тянутся покорно

воспоминанья прежних дней.

Неотвратимо и упорно

проходят лица тех друзей,

 

кого уж нет. Ушли далёко –

им больше незачем стареть.

Как мне душою одинокой

за этим клином не лететь?

 

Свой путь пройдя, исполнив волю

Того, чей Образ нерушим,

ушли в туман чредой безмолвной...

Пусть будет памятником им:

 

моих стихов напев унылый,

рассвета траурный триптих

и над рекой неторопливой

сиянье крыльев золотых.

 

1996

 

Или-или

 

А что такое – жизнь: пародия иль пытка,

опасная стезя, иль гладь да тишь,

а может быть, надежда и попытка,

что всё на свете ты в себя вместишь?

 

Попробуешь над жизнью посмеяться

иль праведною жизнью рай купить,

иль ничего не будешь ты бояться,

иль в вечном страхе перед смертью жить?

 

Таков твой путь: меж вечным – «или-или», –

и каждый должен сделать выбор свой,

пока на Страшный суд не протрубили

Архангелы над нашей головой.

 

1986

 

Моя деревня

 

Домик пятистеночек –

глина да навоз,

у плетня телёночек

чешет чёрный нос,

 

печи закопчённые,

лошадиный стук,

речи подвечёрные

меж собой старух.

 

Песни заунывные,

что твои равнины.

Заросли крапивные.

Петухи – павлины.

 

Закатилось солнышко

за моё окошко.

Плавает на донышке

золотая крошка.

 

Маслена неделя –

тёплые олашки,

частые метели,

потные рубашки.

 

Нищая, нескладная,

милая сторонушка,

без тебя не сладко мне

и с тобою горюшко.

 

1997

 

«Отче наш»

 

Едет осень на пегой кобыле... 

И. А. Бунин

 

Едет осень на пегой кобыле,

отгоняя бродячих собак.

Ветер стонет над старой могилой.

Давит душу ночной буерак.

 

Отчего так на сердце уныло,

отчего же тоска по углам? –

а вокруг поросячьи рыла

затевают свой вечный бедлам.

 

И, себя ощущая калекой,

с пробуравленным сердцем своим, –

всё пытаюсь найти человека

для того, чтоб сродниться с ним.

 

Смерть смеётся зубасто и грубо:

«Что петля?.. Пулю в лоб и – шабаш!»

Шепчут в тихом отчаянье губы:

«Отче наш, Отче наш, Отче наш»...

 

2008

 

Хвала творцам

 

Так оживают: камень, дерево, –

переживая миг рождения –

видения – в произведения,

слова – в стихотворения.

 

Рубанок я возьму и палочку,

и волшебства завьётся стружка:

из гусеницы выйдет бабочка,

из головастика – лягушка.

 

Я пересиливаю зевоту,

осознавая мысль простую.

Жизнь понимаю – как работу,

а мир – как мастерскую.

 

Хвала идущим за сохою!

Хвала зубилу и рубанку!

Зерно становится мукою,

мука – душистою буханкой.

 

Я выкую луну и солнце –

хватило б злата-серебра –

и, озорно косясь в оконце,

стачаю Еву из ребра.

 

2008