* * *
Хочется того, что не ценил:
Деревенской въедливой смородины,
Тяжести звучания «Тагил»,
Где в далёком прошлом колобродили,
Хочется свою неправоту
Донести до тех, кто прав пожизненно,
Хочется почувствовать во рту
Привкус крови, слёзами разжиженный.
Хочется в рассветных камышах
Окуней засечь поклёвку робкую –
Там от тишины поёт в ушах
И судьба увиливает тропкою,
Там роса пропитывает ткань
И весло раскачивает зеркало,
Там через жилище паука
Издали просвечивает церковка.
Было всё и, верно, где-то есть,
Только ты иного поля ягода.
Нет, не самомнение, не спесь,
Лет ушедших выгода и тягота.
В эпицентре лысин и седин
Рассуждаешь – что ещё захочется?
Знать бы, сколько света впереди…
Да мешает призрак одиночества.
* * *
Зови на помощь, только не молчи,
Не укрывай в сомнении боязни,
С тобою вместе выберем ключи
И просверлим тоннели в протоплазме –
Насквозь, навылет, вектор сохраня
От глянцевых нафабренных буклетов
До тусклого сегодняшнего дня,
С сырым рассветным привкусом таблеток,
С нехваткой кофе или куража
В кустистом разветвлении артерий,
С отчаяньем сгоревшего коржа,
В помойном баке брошенном за двери,
С вращением безжизненных колёс,
Несущих жизни к вечной остановке,
С трагизмом шутки, сказанной всерьёз,
Обещанным дворянством полукровке.
А вектор тем хорош, что – не скаляр,
Вещественно не сладок и не кисел –
Он кисть во тьму макает, как маляр,
Черня пиратством парусники чисел.
Пролетая над Чукоткой
А склоны как челюсти сжаты –
Застыли в недоброй гримасе
Пустынной земли медвежата
На этой арктической трассе.
Извивы застывших потоков,
Промоины смерти внезапной
Пугают пришельцев с востока
Торосов надтреснутым залпом.
И больно смотреть неотрывно,
Но смотришь, не в силах отпрянуть,
От памяти терпкого дыма,
Тоски расставания пряной.
И сколько б ни выпало помнить
Мечты обгоревшие крылья,
А всё же, мы вышли из комнат,
Которые прежде любили…
* * *
Сегодня я рано проснулся, хоть поздно уснул,
И в форточку бился свечой примагниченный бражник;
Мы завтра покинем латинскую эту весну
И снова умчимся туда, где солдатик бумажный.
Где радиоволны шприцуют в рассудки бурду,
И вместо «да здравствует» слышится «ныне и присно»,
Где бамбарбия неизменно влечёт кергуду,
И «облик морале» сопутствует «руссо туристо».
Где в силе сермяжная суть и кондовая стать,
Где кормят землица и лес за обводом столицы.
Туда, где извозчики рвали червонцы с куста,
Куда нашим душам с небес суждено возвратиться.
* * *
Не видим, не знаем, но чувствуем голос внутри,
Зовущий встречать изумлённо внезапные факты,
События тянутся длинным проспектом витрин
И дарят рождения, свадьбы, долги и инфаркты.
Пытаемся строить, совсем не пытаясь понять,
Всегда игнорируя слабенький голос снаружи,
А после страдаем, беснуясь во власти огня,
Стремимся построенное поскорее разрушить.
И всё бы пускай, как из кубиков детский каприз,
Хотя б ежедневно, всегда, за неделей неделю,
Но бьются секунды, как ночью в стекло упыри,
Не ведая цели, к которой при жизни летели.
И солнце взлетает, как ветром подхваченный лист,
В пустынное небо без признаков бога и чёрта,
И там, где барашки стальных облаков улеглись,
Наш дальний предел затяжными дождями зачёркнут.
* * *
Снег на виноградники,
Снег на кукурузу –
Обвалился, гадина,
Облака огузок.
Сохнут у обочины
Шишкари сумаха,
С торжеством пророчицы
Раскричалась птаха:
Обреки на позднее,
Намекни на раннее,
Замани в Придонию,
Увлеки в Сохранию…
Выбирай бесснежное
Или ледовитое,
Лучше бы не прежнее
И не пережитое.
Снег висит над будущим –
Рыхлое животное,
Одевает в рубище,
Колкое и плотное,
Тает и смерзается,
Налипает тяжестью,
Укрывает заметью
И с тобой не вяжется…
* * *
Лучшее с нами уже случилось:
Встретились, и не дай бог расстаться.
Время – полёт, а судьба – пучина
Из несговорчивых ассигнаций.
Да, не бывает любви опасней.
Нет, не случается страсти злее.
Только она всё равно не гаснет,
Не рассыпается, не болеет,
Лижет огнём, не сжигая в уголь,
Предупреждает терновой веткой,
Словно спокойный кудрявый пудель
Сон сторожит до ворот рассветных;
Не разжимает своих объятий
И не дрожит на ветру лучиной,
Мы привели небеса к растрате:
Всё невозможное – получили…
* * *
Раздует к ночи облака,
И тьма падёт вселенским хладом;
Настырный месяц затолкал
Светила бледную лампаду
За горизонта турникет
И воцарился в чёрной выси,
Где о свободе нет и мысли:
Что тьма – свобода или нет?
Участник гордости людской,
Перед вселенной беззащитен,
Ты добираешься леском
До дома неделимых чисел,
И затворяясь в глубине
Глухого дедовского сруба,
Забыться думаешь сугубо
В густом картофельном вине.
Ночная голь, темнейший траур,
Овраг, скрываемый в ночи,
Печное пламя на брандмауэр,
Поленья кушая, ворчит,
И бьётся ниточка привычки
Что будет утро, и тогда
Угаснет хладная звезда
И воцарятся трели птичьи…
Да – сутки – полный оборот
Земли вокруг неё самой же –
И месяц вытолкнут с высот,
И удержаться в них не может,
И ты, проснувшись на заре
И прокричав от слизи голос,
Трепещешь, бабочкой приколот,
Как ствол к казённой кобуре.
* * *
Казалось проще тридцать лет назад,
Хотя оно теперь намного проще.
Графа о назначении «возврат»
Настырно демонстрировала прочерк;
Вдаль уезжал по ленте чемодан
И выползал за кромкою кордона,
Ломалась свыше данная черта
Твоей привычной линии ладонной,
Дробились в пух, неслись в тартарары
Привычные для местности устои,
Судьбу сменяли правила игры,
И это было самое простое.
Забыть – не сможешь, лишь оставить тлеть,
Маячить в толще памяти врождённой,
Вариться в этом адовом котле
Полуночной заботы и подённой,
До дурноты, до тяжести руки
Судьбы тебя сдержавшей от ошибки,
До дёсен приснопамятной пурги,
Срывающей все лычки и нашивки,
До сладостного термина «простор»,
До чистоты вбираемого грудью
Неведомого воздуха, цветком
Качающим кувшинки на запруде…
Все позади, что счастливо сбылось,
Всё впереди, что сбыться не спешило,
Квадратное скривилось наискось,
Овальное расплющилось фальшиво,
Всё длинное уже накоротке
С коротким, приблизительным и хрупким,
И только тлеет в слабнущей руке
Набитая историями трубка,
Ты начисляешь сам себе года
И сам кладёшь в камин свои поленья –
До той последней участи, когда
В глазах угаснут контуры Вселенной.
* * *
Всё сохраняется, только меняет форму.
Льдины растают и звон перейдёт ручьям.
Лето и осень весь год троглодитов кормят –
Воля не божья, а как и была, ничья.
Нет ни хозяев, ни слуг у телесных клеток,
Волос, руно и шкура – всё рог да шерсть.
Чистые помыслы только у тех трёхлеток,
Коим в конце пути не настанет шесть.
Вороны честно очистят любое био,
Брошенное на глинистые коржи.
Палкой помашешь – снимаются торопливо:
Знают про пули, а ты их не видел в жисть.
Да, существует и то, что ты ввек не думал,
Заговор власти и разные НЛО;
Вот и сейчас затаилась в засаде пума,
Всем экологиям и словарям назло.
Верить в закон сохранения нужно свято –
Массы, энергии, смысла и Рождества.
Помнить: и у закона есть враг заклятый –
Власть диктатуры и герб её трын-трава.
Сходятся взоры и думы на том, кто главный,
Моноцентричность – всегда для отвода глаз.
Там, где царит закон сохранения правды
От недоверчиво честных
ищущих правды нас…
* * *
Город, где нас никогда не ждут,
Словно на небеса;
Город, где листья весной не жгут,
Город, что выбрал сам.
Город, где русла дорожных рек
Впитывают рельеф;
Город, где чувствует человек –
Как бесполезен гнев.
Город, где в трубах течёт родник,
А в проводах огонь;
Город, в котором зажгут ночник
Тысячи сонных сонь.
Где на деревьях дрожит листва,
А на цветах шмели,
Где до ближайшего рождества
Снег не белит земли.
Там, где руками берут мосты
В клинч берега реки,
Где у бездомных глаза пусты,
Рваны воротники.
Город разбросанных деревень,
Что окружили центр,
Город, где крики ночных сирен
Высят добра процент;
Город, где запах кофейных стран
К завтраку завезён,
Город, где в праздники по утрам
Спит колокольный звон;
Где наклоняются полюса
К солнцам иных орбит.
Город, к которому ты и сам
Пуговицей пришит…
* * *
От погоды до новой погоды
Сквозь размытых деревьев обводы
Пробирается струйками дождик,
Как в желудок разжёванный коржик,
Как трава, выбиваясь из снега,
Как угасшее вечером небо,
Как ушедшее в Африку лето, –
Неотвратно и так незаметно.
От раздумий податливой глины
До простой и, конечно, недлинной
Неестественной жизненной тяги,
Где кончаются дни-работяги,
На последний взбираясь пригорок,
Позабыв про «когда-то за сорок»,
Перейдя на седьмые десятки
Вездесущим пыреем на грядки.
Ни начать, ни закончить дождливо
Не придётся вращению шкива:
На ремённой его передаче
Нет зацепок и въедливых ржавчин.
Только небом умытых деревьев
Ветряное качанье, кочевье,
Только дождь на песке поколений
Перешёл на узор в гобелене.
* * *
Не взрослейте, дети,
Просыпайтесь в сказке,
Там спокойно светит
Голубой фонарь;
Шоколад в буфете,
На снегу салазки
И на зимнем небе
Сырная луна.
На руках у мамы,
На коленях папы
Ехали по кочкам –
Провалились, бух!
Век бы тыкать гаммы
Да по лужам хлябать,
Деточкам-сыночкам
Оседлать судьбу.
Не кончайся, вечер,
Повторяйся снова,
Продолжайся вечно,
«Днём сурка» пребудь;
«Время не излечит,
Не простит плохого!» –
Таракан заплечный
Истоптал всю грудь.
Не настанет вовсе
Золотое время –
Поиграть на флейте,
Выйти с мамой в сад:
Запугают волки,
Обкусают стремя…
Дети, не взрослейте –
Нет пути назад…
* * *
Как днём неразличимая луна,
Подавленная солнечной короной,
Ты есть, но совершенно не видна,
Лишь я твоим сиянием затронут.
Ты подразумеваешься как плеск
Волны, когда я странствую по суше,
Как зеленью раскинувшийся лес,
Когда песками жадными задушен;
Как кошка, стерегущая маршрут
Мышиных троп в запущенном амбаре,
Как не раскрытый ветром парашют,
Как будущий в немилости боярин;
Как музыка, готовая слететь
С задетых струн возлюбленной гитары,
Как искра, уготованная тлеть
Источником грядущего пожара...
Я знаю – ты мне снишься по ночам,
И озорно, и вроде бы печально,
Прообразом таинственных начал
И откровений грёз первоначальных;
Я знаю: ты всё время где-то есть,
Пусть не встречал, как сказочную птицу,
Но это гонит смерть, беду, болезнь –
Живу, чтоб не пришлось разубедиться.
* * *
Судьба подмышкой, как карта мира –
Свернул в рулончик и топай дальше;
Куснул печенье, глотнул кефира,
И в путь-дорогу готов, как мальчик.
В глазах тайфуны, полощет парус
И пена кроет верхушку мачты,
Ты хочешь схватки с волной на пару
И получаешь ту схватку, мальчик;
Глотая воздух, дыша неровно
Живёшь секундой, броском, порывом,
Пот заливает глаза и брови –
Всё это карта тебе открыла.
А вот другой ты – спокойный, зрелый,
Часами взвесив, отрежешь быстро,
Отодвигаешь кусок горелый
И прячешь компас в сюртук магистра;
Сидишь на вышке, взираешь в рубке,
И все команды диктуешь чётко,
Глядишь на карту, ласкаешь трубку
И редкий волос гребёшь расчёской.
Ложишься рано, приняв таблетки,
И убираешь лекарства в шкафчик,
Очки положишь на табуретку –
И засыпаешь. И спишь как мальчик…
© Сергей Плышевский, 2020.
© 45-я параллель, 2020.