Сергей Пахомов

Сергей Пахомов

Четвёртое измерение № 22 (478) от 1 августа 2019 года

Радуга

Новеллиада

 

Жизнь – это плесень

 

I

На золотом сидят пригреве

Боровики, как на крыльце 

Король, царевич, королевич,

Царь с цесаревичем – в конце. 

Кручу во мху грибы руками –

Но не хватает детских рук.

К тому ж ещё отшибло память 

О том, что видел здесь гадюк.

И вот заполнено ведёрко – 

От счастья кепка набекрень!

Вдруг – куст ольхи меня одёрнул,  

А вслед за ним и ясен пень.

 

II

 

Жизнь – это плесень,

В собственном развитии

Убивающая себя.

Откровение мухомора

 

Космос напичкан спорами.

Значит, растут грибы…

Пренебрегая ссорами

(Если бы да кабы...),

С ножичками, корзинами –

Наглой гурьбою в лес.

Мечется за осинами

Аляповатый бес,

Падают звёзды замертво

На запотевший плёс,

Махонькие (для маменьки)

Я в туеске принёс

Звёзды, пускай посветят ей

В месте, где нет огня...

Мама, и после смерти

Не забывай меня.

 

III

 

Едким запахом грибов полон лес осенний, 

Дед собрал ведро «шляков»*, недалёкий зреньем…

Расступайтесь, камыши – чалит старче лодку,

На помин грибной души наливает водку.

Собрались деды в кружок, пацанята рядом –

Затянуло весь ложок едким самосадом.

Облаками паука фирменные нити,

Тихо плещется река простынёй в корыте.

Встретит мама у ворот, киселя даст кружку…

Дедовы – за огород, а мои – на сушку.

___

* Шляк – переросший гриб (местное).

 

IV

 

Когда я спешу из осеннего леса,

Грозят кулаком мне грибы-краснобаи,

Вися, как гирлянды на ёлках (не к месту),

Как я бы висел на подножке трамвая.

Галдят пионеры прозрачного леса,

Горланят речёвки, гремят в барабаны

И лезут повсюду, вздуваясь, как тесто,

И хлюпают, словно пустые карманы.

Гримасят и корчат печальные мины,

И скачут по мху, как ежи на батуте…

Зачем ты в корзину набрал солонину

(Груздей, извалявшихся ночью в мазуте)?

Читал, что писал о них Янсон-ботаник?

Черны твои грузди, как черти, от злобы.

Их кушал сосед твой (не киномеханик) –

Страдает два дня несвареньем утробы.

Стою, улыбаюсь ничтоже сумняшесь,

Как девка, поддавшись зело уговору…

И, вывалив грузди, воскликнув: «Уж я ж вам!..»,

Гребу в туесок оголтелую свору.

 

V

 

Три кладбища в пространстве между сёл,

Дошкольный лес для мелких проходимцев.

– Иринка, погляди-ка. Я набрёл

На борового сказочного принца!

 

– Не рви, Серёжка... Видишь, он торчит

У крестика, забористый и гладкий…

И… дедушка, опять же, заворчит,

Что мы грибы таскаем с кладбища украдкой.

 

– Зачем они на кладбищах растут,

А не в лесу вдоль поля на просвете?

Не подберём – за нами подберут

Другие неразборчивые дети.

 

С усердием я выдернул грибок,

За ним ещё один. Отдал его Иринке…

Так, помолясь за умерших часок,

С подружкой и собрали по корзинке.

 

VI

 

Сморчки раскинули мозгами,

Расселись греться у пенька.

Они надоедают маме

И деду примесью песка.

Как будто кочки из-под наста,

Как будто грязь из-под колёс,

Как ясень, вспыхнувший неясно

Листвою, липкою от слёз.

Я слышу шорох горностая,

Дороги одиночный шум…

Растут сморчки, напоминая

О... вьюге, что нейдёт на ум.

 

VII

 

Когда с корзиною в руках

Умру, как Александр Глебыч,

Как споры, мой постылый прах

Под надвигающимся небом

Развеет ветер, дерева

Отринут листья что есть мочи,

Взойдёт беспамятства трава,

И чередою многоточий

На проливные провода,

Кряхтя, усядутся вороны,

Минует рыба невода

И письма разбросают клёны…

А ночью – чудо из чудес –

На непрочитанные письма

Слетятся ангелы с небес

И разлетятся, только свистни.

 

Оле Лукойе

 

Оле Лукойе, горе луковое, пугало на поле, проливное пугало.

Сделаю пугач, серы накрошу от спичек…

Одинокий грач, вечер без кавычек.

 

Оле Лукойе, реки излука, лучше пострелять воробьёв из лука.

Кровельные гвозди гну для самострела…

На рябины гроздья чья-то кровь осела.

 

Оле Лукойе, дед назвал бездельником, я стругаю шпагу из можжевельника,

Ставлю на ромбы кресты, звёздочки;

Водяные бомбы – на асфальт из форточки.

 

Оле Лукойе, я подросток трудный, тонет мой трёхпалубный, гибнет

однотрубный.

Маминою скалкой враз собью «попа».

Осень со скакалкой – ветрена, груба.

 

Оле Лукойе, что со мной такое, почему краснею, как увижу Олю,

Почему сердечко я зажал в горсти,

Почему портфель ей хочется нести?

 

Адажио

 

Без сучка и задоринки…

А причём здесь сучок,

Если солнце лазорево

И занозист сверчок.

Стынет зябь никудышная

Разорённых полей…

Озаренье: Всевышнему –

Перезвоны церквей.

В саже – взрослые саженцы.

Прозорлив и зернист

Путь. Журавль-адажио

Улетает, как лист.

Зорок, замерший загодя,

Лес. Как зебра. Ни зги

Не заметишь: ни ягоды,

Ни заядлой тоски.

Лишь морозы, как зодчие,

Ночью лужи гвоздят...

Жёлтых звёзд многоточие

Над озимыми – в ряд.

 

Март

 

Март. Долгожданная осень.

Разные мысли о том,

Что издалёка доносит

Крик журавлей над холмом.

Странно похожи, бывает,

Августы на январи –

То ли так листья сгорают,

То ли горят снегири?

Даже узоры похожи,

Те, что цветут на стекле,

На запустелые пожни

В летней клубящейся мгле.

Стало быть, ясное дело:

То, что посеял зимой,

Выжило и облетело

Тёплой осенней весной.

 

Правда-кривда

 

Есть в ольшанике голая правда, кривда горькая в небе озёр,

Правда-кривда – в цветении радуг над бугром, что плывёт, как осётр.

В желтооком ознобе левкоя, в расточительном шуме огня,

Есть холодная правда покоя, деревенская кривда плетня.

Словно звон от упавшей стамески (руки-крюки, как дед говорил),

Над осенней листвой перелеска пролетают на юг журавли.

Если смерть – это голая правда, если кривда – недолгая жизнь,

Превращаются в степени равной в правду-кривду привычные сны.

Чтобы всё это перемешалось, нужен ветер – напорный, степной…

Жаль, что кривды немного осталось. Жаль, что правда стоит за спиной.

 

Геометрия

 

Полосатое зимнее

 

Полосатый окунь, полосатый лёд,

На тельняшке мокрой задом наперёд –

Синие полоски, белые, как луг.

Полосатый в доску, закадычный друг.

Сало полосами, лук, само собой,

Снег над полыньями тонкой полосой.

Хлеб располосован, на речной косе –

Месяц как прикован к лесополосе.

Зебры, дикобразы… Тучи, облака,

Чуть заметный глазу остов маяка.

Полосат гранёный… Наливай, шельмец!

А каков солёный сочный огурец?!

 

Треугольное весеннее

 

В небе – треугольник. Это журавли

Перекатной голью? Треугольник ли?

Дождь. Костёр. Тренога. Треугольный дым.

Для ухи – минога, угольный налим.

Скинет треуголку на прощанье лес.

Треугольной ёлки колкий полонез.

Холодно и сыро шелестит камыш.

Треугольник сыра утащила мышь.

Дружбы треугольник, не любви хотя б… 

Май-сердцеугодник лучше, чем ноябрь.

Треугольник замкнут, а вернее – круг…

Тянет эту лямку мой со школы друг.

 

Круглое летнее

 

Я зашёл к соседу (круглый сирота).

Круглая беседа, круглая еда.

Полукругом ложка, знамо – каравай,

Круглая матрёшка – рот не разевай.

Ветер по округе, ясный месяц кругл.

Сосны, словно струги, слышен круглый шум…

Круглые созвездья, круглые цветы,

Если сложишь вместе – круглые мосты.

Круглые кувшинки, речка вкругаля,

Простоквашей в крынке – круглая земля.

Круглая икона. Нимб, а не киот…

Мой сосед Никола – круглый идиот.

 

Клетчатое осеннее

 

Разозлился вечер на мои слова:

Клетчат лес и ветер, клетчата трава.

Клетчата клеёнка – так заведено,

Распахнулось звонко в клеточку окно.

Клетчатые вафли к чаю на столе.

Спрашиваю: «Здрав ли (осень на земле)

Клетчатый хозяин? Здрав, так привечай».

Клетчато и зябко выстывает чай.

Вилкою – в клетчатку (это про грибы),

Водочки с устатку, клетчатой как бы…

Мака – в папироску, рассказать врачу:

«Не хочу в полоску – в клеточку хочу».

 

Охотный ряд

 

Хорошо, что смерти нет, юрок свет зарниц, 

Битый час без четверти – ни зверей, ни птиц...

Прижимая сталь к щеке, слышу, как вдали

Выстрелы по вальдшнепам эхом до земли.

Путь-дорога поймиста, в шелесте осин.

Вновь стреляет Койвисто – финский сукин сын.

Не люблю охотиться, не взвожу курок.

На опушке – горлица, береста сорок…

Абы как утешиться, разведу костёр.

Ветер. Поле межисто. Клин гусей остёр.

Отряхнулись росами клевер и дурман,

Потому до росстани стелется туман.

Камыши в кокошниках. Тёплый лапник сух. 

Дичь не укокошена, не летает пух.

Листья нарочитые, звёзды и закат 

Намертво присчитаны в мой охотный ряд.

Утки, гуси к вечеру прячутся в камыш

Не летать мне кречетом над горбами крыш. 

Испеку картошечки, вспомню, что мужик.

Анна всхлипнет: «Божечки!» – ну, в тот самый миг...

... Первый снег за окнами, в отблесках зари,

Словно братцы кровные, рдеют снегири.

Смешан чай с брусникою, потому горчит.

Ходики не тикают. Сердце не стучит.

 

Троеперстие

 

Радуница

 

Шелестит Елабуга. Лабухи-сверчки

Прославляют радугу, пагоду реки…

Непогода радует жителей села. 

Раскалил я задолго печку добела.

Стадо колокольчиков – с перезвоном вброд

Да по тропке кольчатой: пыль за поворот.

Радуницу празднуем: выпекаем блин.

Ряженые, красные, разные… Аминь.

 

Троица

 

К озеру торопится торная тропа.

Лес, чересполосица… Брага, скорлупа…

Крест, как переносица… Проблески берёз.

Ветром переносится покаянье рос.

Просека раскосая… Вызревает злак.

Край могилы – осыпью. Нехороший знак. 

Гром. Святая Троица… Горбится ухват,

Крошево торосится на приступке. Свят.

 

Спас

 

Сыплется соломою постоялый двор.

Запрягу соловую, затворю запор…

Не смолой сосновою – словом и перстом,

Полою половою переполнен дом.

Остывают яблони, сердцу – не до сна!

Стали ночи явными: звёзды из окна.

Из огня да в полымя… Осень, осени!

Господи, помилуй мя, спаси и сохрани!