Сергей
Николаев

* * *

Снятся оленям синие сны:
снег и река-сестра,
клёкот звезды, щебет сосны,
алый огонь костра.

Рядом сидит человек седой,
варит походный суп.
Всё, что случится потом с тобой,
знает небесный Суд —

будет дорога твоя легка
или смертелен шквал?

Снится оленям снег, облака,
северный перевал.

02.10.24

* * *

А там, где танцующие облака
летят куда-то на юг,
горит одна молодая звезда
ярче других подруг.

И если скажешь:
                   «Мой друг, я устал»,
она коснётся лучом
лица, обращённого к небесам,
укроет вдовьим плащом.

Неистовы звёзды, и ты, старик,
знаешь: невыразим
северный ветер, и птичий крик,
и дева седая жизнь.

* * *

Когда совсем теряется душа
среди сосновых веток наверху,
где серебро Венеры и Ковша,
тогда лежу, как ягода, во мху,
и думаю: «Ты видишь ли меня,
любовь мою, и муку, и печаль?
Как я сижу, бывает, у огня
и говорю: „А всё-таки, как жаль,
что эта жизнь кончается! Увы,
я многое не понял о любви...“?»

Так вырастает вересковый куст
из потерявшей имя головы.
Так дождик моет косточки мои.

Я ничего не знаю о любви –
я знаю только музыку и грусть.

Среди сосновых веток, высоко,
где серебро закрыли облака,
молчит Ланиакеи молоко.

– Огня и хлеба, кружку молока!..
Мне больше и не нужно ничего.

* * *

То и прекрасно, что всё мгновенно:
тяжесть уютная рюкзака,
боль, пробивающая колено,
смех пересмешника, перекат.

Камни кольцом уложу, обсохну,
у костерка заварю чайку.
Небо узнает меня по вздоху:
– Много ли нужно-то старику?

Недолюбил, но хотя бы хлеба,
сала шматок, а потом… Ну, как?
Победовал на земле – и пока!..

Запах багульника, шелест неба,
дым поднимается в облака.
Камни моет Шаман-река,
тянет ниточку нерва.

* * *

Палатку
поставил покрепче,
оттяжки кругом натянул.
А жил бы я, что ли, полегче?
Нет, лучше не стал бы! Да ну!..

Комар сатанеет – примета
хорошая сводит с ума.
Грибное короткое лето,
багульника пьяный дурман.

Колючкин пришёл и понюхал
мешок провианта: – Ей-ей,
у ёжика, знаешь ли, днюха –
ему бы чего повкусней!..

А ночь наступила так быстро –
успел приготовить едва
немного варёного риса,
дурная моя голова.

Зато под фонариком синим
я выдал стихами: «Ну вот,
мы с ёжиком располовиним
тушёнку и ручку „Пилот“».

Зажжётся луна молодая –
в ладошку тихонько дыша,
запишет Колючкин: «Такая
хорошая штука душа!»

12.09.2024

* * *

А небо какое! Прощён
я буду за все мои скорби?
Сушину спилил, и ещё,
а там котелок приспособил.

Улёгся на коврик. Луну
седую включили. О, было
всё видно, и даже одну
звезду-северянку знобило.

Но я согревался, как мог,
нодью пошевеливал палкой,
и время ни шатко ни валко
текло. Загорался восток.

Я думал: «Как я одинок!
И что же? Не жалко».

09.09.2024

* * *

Дождь прекратился только ночью. Наконец,
я вышел из палатки в темноту –
сияли звёзды. О, небесный мой Отец,
что про Тебя я знаю? Только ту,
в груди щемящую, томительную грусть,
когда деревья плачут на лицо.
Какой-то в небе огонёк летит… и пусть!
Поэзия – волшебное кольцо.
Слегка коснись его – и сразу не болит,
не мучает. Но звёзды догорят,
и частый дождь опять по тенту шелестит
                                                       три дня подряд.

01.09.2024

* * *

Потому, что я сам себе царь и дружу с головой,
караулит меня у палатки седой часовой,
крутолобый валун, олонецких трясин соглядатай.
Собираю манатки, шагаю на юго-восток,
и звенит на моём рюкзаке жестяной котелок,
и задумчивый северный лес, молчаливый, кудлатый,
как-то нехотя шепчет: «Куда ты идёшь, человек?
Скоро будет такая тоска, скоро выпадет снег –
оставайся! Куда ты?»

24.07.2024

* * *

Беспомощный поэт, не унижай словами
высокую печаль озёрных берегов,
где, золото листвы роняя в серебро,
берёзы тяжело качают головами
и брови хмурит дуб. И всё это любовь,

и всё это закат, и ветра порыванья,
где страшные глаза светил воспалены,
где так же всё темны загадки мирозданья,
где тяжелы труды, смертельны расставанья,
но встречи в роковых пустынях суждены.

11.07.2024

* * *

Вздохнул,
и внезапно очнулся
среди насекомых и трав.
А там, высоко, протянулся
галактики звёздный рукав.

И был я, как ветер, как поле, –
без края, без боли, без книг.
И звёзды лежали в подзоле,
бессмертные тоже,
как мы.

* * *

Снег ложится, ласковый, неспешный,
чистый-чистый, синий-синий снег.
Дерево. Бездомный человек.
Может, он мятежный? Может, грешный,
беззаботный, нежный, с неизбежной
музыкой небесной в голове.

Постоять. Сосной полюбоваться,
семечек отсыпать воробью.
Серый дым забрался на трубу.
Что возьмёшь с меня-то? С голодранца?
Даже может сердце разорваться –
потому, что я тебя люблю.

* * *

Что-нибудь о дожде, о дожде,
про своё одиночество, да,
и про небо Карелии, где
путеводная светит звезда.
А закончить отчаянно «Ах,
как стучит моё сердце!» Оно
не рифмуется и не в ладах
с мирозданием. Но решено:
напишу я смущённо «прощай»,
по стволу барабаня «так-так»,
на звезду как-нибудь невзначай
стану я любоваться, чудак,
подливать можжевеловый чай.

07.08.2024

* * *

В палатке ночью не спалось –
включил фонарик.
Я записал: «Сегодня лось
тут государил.

Грибы стояли, как послы
иной планеты».
Меня созвездие Весы
спросило: – Где ты?

Хотел ответить, а вокруг
толпился ельник.
Я тишину кормил из рук,
простой отшельник,

любитель пить из решета
созвучий масло.
И, засыпая, прошептал:
– Земля прекрасна!

* * *

Опущенные в землю головой
деревья – перевёрнутые люди:
как мы, поют высокое о чуде
и думают системой корневой.

Их разговор сложнее, чем латынь,
таинственная речь вневременная.
А люди ничего не понимают,
с огнём играют, жарким, золотым.

Деревья улыбаются и дым
зелёными руками отгоняют…

Когда-нибудь мы станем заодно –
на языке, понятном только птицам,
заговорю, и дуб ко мне склонится,
и выпьет примирения вино.

* * *

В твоих волосах запутался
запах сырой травы.
Спи, моя девочка, спутница
всадника без головы!

Слышу твоё дыхание.
Помню слова твои:
«Может быть, мироздание
рушится без любви?»

Спи, моя птица райская, –
небо разбито в кровь –
ангелам снится ласковый
шелест иных
миров.