* * *
Ни у кого и ни за что не спросим
Про то, что не расскажем никому...
Но кажутся кривые сучья сосен
Застывшими «зачем» и «почему».
И снова ночь. И зимний ветер снова.
Дорога непокорная узка...
О, смертная и древняя, как «Слово»,
Как Игорь и как половцы, тоска!
1940
* * *
На церкви древней вязью: «Люди — братья».
Что нам до смысла этих странных слов?
Мы под бомбёжкой сами как распятья
Лежим среди поваленных крестов.
Здесь просто умирать, а жить не просто,
С утра пораньше влезли мы в беду.
Хорош обзор с высокого погоста,
Зато мы сами слишком на виду.
Когда ж конец такому безобразью?
Бомбят весь день... А через чадный дым
Те десять букв тускнеют древней вязью.
Им хоть бы что!.. Гранатой бы по ним!
Иными станут люди, земли, числа.
Когда-нибудь среди других часов,
Возможно, даже мы дойдём до смысла,
Дойдём до смысла этих странных слов.
Октябрь 1941
* * *
Вечером у омута
Светится вода.
Закинули черёмухи
В омут невода.
Над плавучим месяцем
Белый сыплют цвет.
Месяц в сети метится,
Твёрд, упруг и светл.
Ходят тени ощупью
Вдоль песчаных кос...
Но короткой очередью
Бьёт крутой откос.
Против нашей роты
Вражеский расчёт.
Никакой природы.
Никаких красот.
1942
Так жил я...
Я подпалил костёр зарницей –
И стал костёр светлее дня,
И камни, лешие и птицы
Со мной уселись y огня.
Среди урочища глухого
Сыскав меня, из-за угла
Сама, без окрика и слова,
Дорога под ноги легла.
Я логом шёл. И враг приметил,
Но – пращур мой и побратим –
Погибель злую вольный ветер
Отвёл дыханием своим.
Я подошел к ручью напиться,
И в знак приязни и любви
Ко мне взметнули водяницы
Ладони светлые свои.
Так жил я.
А на свете белом
Путей искали времена.
Над миром горестным шумела
Неистребимая война.
В те дни земля меня дарила
Неразделимостью с собой,
И мной во всём руководила,
И руководствовалась мной.
А чтобы без напрасной муки
Врагам в глаза я мог смотреть,
В мои понятливые руки
Вложила огненную смерть.
Октябрь 1942
Село
Следы жилья ветрами размело,
Села как не бывало и в помине,
И у̀глище бурьяном поросло,
Горчайшей и сладчайшею полынью.
Я жил всю жизнь глухой мечтой о чуде.
Из всех чудес ко мне пришло одно –
Невесть откуда взявшиеся люди
Тащили мимо длинное бревно.
Они два года сердцем сторожили
Конец беды. И лишь беда ушла,
На кострище вернулись старожилы
Войной испепелённого села.
И вот опять течёт вода живая
Среди отбитой у врага земли,
Для первых изб вбивают снова сваи
Упрямые сородичи мои.
Я слишком часто видывал, как пламя
Жильё и жизнь под самый корень жгло,
И я гляжу широкими глазами,
Как из золы опять встаёт село.
Июль 1943
* * *
Мне камень, и трава, и зверь,
И ломкий свет звезды
Встречались, женщина, поверь,
Прекраснее, чем ты.
Я камни поднимал с пути,
Под корень травы рвал,
И зверь спешил ко мне прийти,
Как путник на привал.
Хозяин высшего из свойств,
Я ломкий свет звезды
В земную песню с неба свёл
И словом пригвоздил.
Но ты не камень, не трава,
Не зверь и не звезда –
Скажи мне: где найти слова,
Чьи боль и новизна
Мне б помогли тебя опять,
Упрямицу, в борьбе
Сперва свалить, потом поднять
И пригвоздить к себе?
Август 1943
Первый поезд
Иной разговор словно стих без помарки,
Где взятые наспех слова
Дешёвы и пёстры, как почтовые марки,
И привычны, как дважды два.
В нём нечего выбрать. Лишь снова и снова
Взгляд пустоту ворошит.
Как вдруг среди стёртых нежданное слово
Сердце приворожит.
И на день тебя зачарует без удержу
Скрытое в нём колдовство,
Ты ночью во сне повторять его будешь
И утром вспомнишь его.
Так, среди уличного разговора
В несвязице и болтовне
Новость, высокой легенде впору,
Явилась нежданная мне.
Явилась – захватывающая, как повесть,
Насущная, словно хлеб:
Сегодня первый приходит поезд
Из Питера в Кингисепп.
Здесь каждое слово как светлый праздник.
Я день проходил вполпьяна,
Даря его встречным, как дарит бражник
Заветную чару вина.
– Неужто больших новостей нету?.. –
Бросит мне кто-нибудь.
...Но я по версте завоёвывал этот
Открытый сегодня путь.
Кто шёл навстречу смертному ветру,
Полустанки листая штыком,
Тот цену запомнит каждому метру
И каждой
шпале
на нём.
1944
Рождение стиха
Дай на минуту отдых глазу
И вдруг в одно соедини
Что на тебя свалилось сразу
И оглушило в эти дни.
Зажмурясь, ты увидишь снова
Корявых скал густую тушь,
Наплыв войны и мыс Дежнёва
В лохматых космах мокрых туч.
И снеговой ручей в лощине,
И белый блеск известняков,
И угол моря в мешанине
Бурунов, птиц и облаков.
Не заплутаться б в этой гуще,
Она темна и холодна,
И с каждым днём она все гуще,
И в ней давно не видно дна.
Но красок мёртвое скопленье
Нежданным блеском обожжёт.
И незнакомое явленье
Рожденье в образе найдёт.
Тут слово поглощает скалы,
В строку вживается простор
И превращается в кристаллы
Перенасыщенный раствор.
1959
* * *
Две тыщи... Новой только эры!
Что не случалось с той поры?
Забылись нравы, страны, веры.
Земля стара, и мы стары.
Так что́ оставим мы в наследье
Векам, идущим нам вослед?
Ведь до конца тысячелетья
Осталось вовсе мало лет.
Оставим свары и угрозы,
А к ним, без счёта и числа,
Неразрешённые вопросы,
Незавершённые дела.
Но за открытую дорогу
К другим, счастливым временам
Простится хоть не всё, но много
Тебе, и мне, и вместе нам.
Грешим не главным и не славным,
Но в самом главном мы правы,
И знаем мы, что в этом главном
Земля нова и мы новы.
1967
© Сергей Наровчатов, 1940–1967.
© 45-я параллель, 2020.