Сергей Хомутов

Сергей Хомутов

Четвёртое измерение № 31 (307) от 1 ноября 2014 года

Ещё бы мир немного изменить

 

* * *

 

Доказывать кому-то, что-то, где-то –

Неужто нужно человеку это?

Пускай живут по-своему…Они

Едва ли будут в статусе родни.

Но почему доказываю всё же,

И, если осознать, – одно и то же?

 

А что за роль себе я оставляю,

С чем этот смутный мир отождествляю:

С театром, цирком или бардаком,

И кто я в представлении людском?

Зачем собрат мой, душу распиная,

Доказывает мне, – что сам я знаю?..

 

* * *

 

           Февраль. Достать чернил и плакать!..

                                                  Б. Пастернак

 

Кого не гнали только в оны дни – 

Как мусор

выметали из России,

Но воротились в новый срок они

И родину жестокую простили.

И подняла она – иных со дна,

Куда не доходил и робкий лучик,

Да и была ли в том её вина,

Скорей беда –

изгнанничество лучших.

Но музыку ни растоптать нельзя,

Ни вытравить – она в самой природе…

Сородичи, тревожные друзья,

Мы и теперь в нелёгком переходе, –

Те, кто себя ещё не уронил

До жалкой позы и унылой прозы.

…Уже февраль,

пора достать чернил

И улыбнуться, вытирая слёзы.

                  

Весна 2014

 

Олимпиада кончилась войной – 

Секунды, шайбы, сочинские склоны, –

И боевые в ход пошли патроны,

Мир перед нами вдруг предстал иной.

И все кумиры позабылись враз,

Когда плеснула кровушка в экраны…

Когда открылись истинные раны,

То стёрлись неудачи лыжных трасс.

Неужто это судьбоносный знак

Оттуда, с венценосного Олимпа?

Отбросив блеск божественного нимба,

Марс распростёр над нами свой кулак.

За что, про что, хотим ли мы понять,

Увидеть наконец, кто мы такие;

Когда мишени – головы людские,

Куда бежать, в кого теперь стрелять?

Как страшно, если мифы, до поры

Дремавшие, внезапно оживают…

Победы, может быть, и вызревают,

Но смерть диктует правила игры.

 

* * *

 

Хотелось бы земную жизнь дожить

Среди природы и людей хороших,

По серому асфальту не кружить,

Да и ковровых избегать дорожек.

 

Единственную женщину  любить,

Надёжную, что не предаст в недоле,

А если пить, лишь за здоровье пить

И не искать спасенья в пьяной воле.

 

Побольше бы жалеть, а не винить,

Прощать, коль и тебя не раз прощали,

Ещё бы мир немного изменить.

…Вот здесь и начинаются печали.

 

* * *

 

За пеленою лет скрываются

Те дни, что словно песни спеты,

Уроки страсти забываются,

Остались только лишь конспекты.

 

А чувства тусклые, усталые

С трудом воспоминанья будят.

И для чего конспекты старые, –

Экзамена уже не будет.

 

Болезнь

 

В скопе нынешних братьев и братий

Холодеют сердца и уста;

Обречённые жить без объятий,

Мы не бабочки, мы – пустота.

 

Хоть когда-то из куколок белых –

Из пелёнок явились на свет,

Но сегодня в сердцах очерствелых

Ни полёта, ни радости нет.

 

В грустный срок, уходя из-под крова,

Забываясь безвременным сном,

Возвращаемся в коконы снова,

Чтобы в мире очнутся ином.

 

Может, преображение наше

И свершится когда-то всерьёз. 

Но пока мы не бабочки, даже

Не листочки на ветках берёз.

 

Крушение лайнера над Украиной

 

Нет силы уже наблюдать отрешённо и немо

Явленья жестоких расправ и зловещих погонь, –

Не лайнер упал, это рухнула капелька неба,

В которой смешались и слёзы, и кровь, и огонь.

 

Мы нынче у края – так мрачно звучит Украина,

А помнится мне, как напевно звенела она!..

Великая жертва всегда по-святому невинна,

Но быть упрежденьем для многих и многих должна.

 

Да только для тех, чьи глаза, точно копья Мамая,

Прозренья не будет, им нечем уже прозревать,

Прости, Украина, я душу, как шапку снимаю,

Пред горем, которое трудно перегоревать.

 

Ужели настала пора для двурогого зверя,

Клеймящего нас непонятным для смертных числом,

А следом – нашествие смрада, безумья, безверья,

И, видно, семь чаш наготове уже поделом.

 

И вся суета бесполезна, бесплодна, нелепа,

Коль следом за нею не будет уже ничего.

Не лайнер упал, это рухнула капелька неба,

Возможно, последняя капля терпенья ЕГО.

 

Тихая  родина

 

            Если выпало в Империи родиться,

            лучше жить в глухой провинции у моря.

                                                       И. Бродский

 

Не стреляют, не насилуют, не грабят,

Разве изредка кого-то ненароком,

Все ограблены уже, и не ослабит

Государство свой надзор

холодным оком.

И насиловать другим не позволяет, –

У него на всех достаточно азарта,

А стрелять – таких, пожалуй, не стреляют,

Сами падаем от страха – что же завтра?!

Но придёшь на рынок – там вполне прилично,

Можно кормом, пусть не лучшим,

но разжиться,

Мы себя не приучали жить столично,

Не пытались гоношиться и ершиться.

И в режиме «беспросветного застоя»,

И в другом, что демократией зовётся,

Мы, в родных очередях смиренно стоя,

Дорожим тем, что давалось и даётся.

Нам бы только тишиною насладиться,

Пропитаться,

благо хлебец есть и рыбка…

Если выпало в России вам родиться,

Лучше жить в глухой провинции у рынка.

 

* * *

 

Не святой, не герой, не кумир,

Проживаю на белой зарплате,

Мною пренебрегающий мир

Прав, наверно, в своём постулате.

 

Хоть с толпою не смешан, а всё ж

От неё никуда  не укрылся, –

Сквозь меня вся халтура и ложь,

Я в неё, как навозник, зарылся.

 

Закрываю глаза, и ушам

Отдаю приказанье заткнуться,

Не причислен к хорькам и ужам,

Но до ласточек не дотянуться.

 

Соловьям не способен подпеть,

Разве только невнятным мычаньем,

Не умею обиды терпеть,

И нередко страдаю дичаньем.

 

Мир наш тоже изрядно убог,

Но за ним право сильного всё же…

Говорят, что меня любит Бог,

Всех нас любит… Одумайся, Боже.

 

* * *

 

Уйду, осиротеют книжки,

Из дома их погонят вон,

Ну для чего другим излишки

Того,

     во что я был влюблён;

Чему открыто отдавался

И тайно следовал чему,

Над чем слезою обливался,

К стыду иль счастью своему.

Жизнь каждая,

в шальном угаре

Иль шёпоте небесных фраз, –  

Всегда в одном лишь экземпляре,

Да и прочитанном лишь раз.

 

* * *

 

Собранья трёхдневной небритости,

Пока что ещё недопитости

Сегодня вы так же мне дороги –

Все ваши мороки и мороки.

Другое уже поколение

Исследует это явление,

Снимает с души напряжение,

Чтоб трезвое выдать решение.

Стаканчики, стопочки, рюмочки,

Тяжелые русские думочки,

Нет вам ни конца и ни выхода,

Какая от этого выгода?..

Не станет Россия Америкой,

Ей жить со своею истерикой.

Наверное, ЧТО-ТО изменится,

Конечно же, переоценится,

Другим это ЧТО-ТО достанется,

Но русская драма останется

И в мире гламура и сытости –

Собранья трёхдневной небритости.

 

* * *

 

Давай без третьего лица.

Оно всегда бывает лишним;

Возьмём хорошего винца,

И дальнее вдруг станет ближним.

Втроём – не тот формат, не тот,

В нём что-то всё же от собранья, –

И разговор не так пойдёт,

Начнутся пренья, препиранья.

А двое – это высота

Единства, соприкосновенья,

Где все неясные места

Сметём приливом откровенья.

Давай без лишних фраз и глаз,

Чтоб души близостью наполнить,

Чтоб с чудной грустью этот час

Наедине потом припомнить.

 

Дворовая картинка

 

Поутру-то мужики непохмёленные –

Те – лиловые, а те – совсем зелёные.

Грусто видеть это утреннее бдение

И такое вот безумное цветение.

 

Через часик или два они  поправятся

И самим себе, наверное, понравятся,

А с рассветом новым – то же бледноцветие,

Ничего нелепей не встречал на свете я.

 

Подымайте демографию, начальники,

Вам помогут эти вечные качальники,

Иль печальники, не нужные властителям,

Столько горя причинившие родителям.

 

Неужели эта боль – необратимая?..

Расцветай, моя Россиюшка родимая,

Потакая сытым рожам, хищным лапищам,

По дворам, по тупикам, по русским кладбищам.

 

* * *

 

Не раз и не два вспоминалось:

Портфельчик, пенал и тетрадки…

Ученье моё начиналось

На кромочке школьной площадки.

Я, маленький, тихий, сметённый,

Весь из неподдельных наитий,

Как будто вторично рождённый,

Стою на пороге открытий.

Их столько ещё предоставят

И жизнь, и судьба, и природа,

И в чём-то, быть может, прославят

На поприще каждого года.

То празднично, чудно, картинно,

То буднично и незаметно  

Сольются они воедино,

Застынут вдали безответно,

Как разные буковки в строчке,

Уже неразрывно и цельно.

…Но маленький, там, в уголочке,

Я как-то отдельно…Отдельно.

 

* * *

 

Не проспать бы рассвет –

вот забота была,

То работа ждала, то дорога звала,

А грибные и полные ягод леса,

А речушки, где клёв нам дарил чудеса!..

Но сегодняшний возраст склоняет уже

К полуночным трудам на своём рубеже.

И забота у зрелых задумчивых лет:

Не проспать бы закат,

чтобы встретить рассвет.

Всё дороже тебе с каждым годом они,

Золотые огни, золотые огни…

 

* * *

 

Вот уехал артист, и осталась афиша одна,

Да и то ненадолго – сорвут и повесят другую.

Лишь вчера восторгались, а нынче уже – тишина,

Хорошо, коль растрогал по случаю сходку людскую.

 

Так и жизнь пролетит, чем себя обозначит она

За мгновеньем, когда просигналит последний звоночек?

…Вот уехал артист, и осталась афиша одна,

Может быть, и не сразу сорвут, повисит хоть денёчек.

 

* * *

 

Излишняя роскошь сегодня в России – тоска;

Для многих, по сути, она – гробовая доска,

Удавка, петля, что зацепит – не сбросить никак,

Утянет в бутыль, отчуждение, холод и мрак.

Излишняя роскошь…

Но как мы роскошно живём –

Себя загоняем в угрюмую пропасть живьём.

Я тоже, наверное, не исключение в том,

Вдыхаю больную отраву распахнутым ртом

И сердцем усталым – среди потрясений и драм,

А надо бы к храму,

но где он, спасительный храм?

Копил, наживал бы уж лучше добро про запас –

Деньжонки, вещички, что греют и радуют нас;

Но только и те, кто безмерным богатством оброс,

Внезапно мрачнеют и с горки летят под откос.

Мыслитель-философ гадает,

не может понять, –

Откуда такое, как тёмную ношу поднять,

Напасти заразной суметь избежать на веку?..

И не понимает… И тоже впадает в тоску.

Лишь мальчик и девочка скачут вдвоём на песке, 

Смеются и знать не желают об этой тоске.

Посмотришь – и свет зарождается в мыслях твоих

От робкой надежды, что истина кроется в них.