Сергей
Касатов (Журавель)

3-15

Пушистый снег. Бодрящий холод.

Капель, маёвка, сухостой.

Настырно прыгает за ворот

Осенний ветер. Мир – простой.

Он то велик, то – бесконечен.

А я тревогой искалечен,

Что мама попадёт в беду…

Вот мне три года. Я иду.

Иду, неспешно ковыряя

Бордюр расцветки «арлекин».

Какой-то сказочный кретин,

Цветастой жизни доверяя,

Решил, что каждый будет рад.

Хожу. Веранда. Детский сад.

Пушистый снег. Бодрящий холод,

Капель, маёвка, сухостой.

И прочий атмосферный повод

Не заворачивать домой.

Я полон жажды «салить» Васю,

Хоть он, порой, меня дубасит.

Пускай кричат: «Домой! Обед!»

Я не хочу. Мне восемь лет.

Несусь, прыжками отмеряя

Бордюр расцветки «арлекин».

«А он ведь – тоже – чей-то сын!» –

Кричу я Васе, угорая.

Но, Вася шутки не просёк.

Бегу. Устал. За мной Васёк.

Пушистый снег, бодрящий холод –

Погодная белиберда.

Мой друг, я беспардонно молод:

Все одноклассницы – сюда!

Холодный свет бесстыжих глазок.

Пьём спирт «Рояль» над унитазом.

Из кожи сумка на ремне!

Естественно! Пятнадцать мне!

Шлифую наглою походкой

Бордюр расцветки «арлекин».

Стоп… краска стёрлась. Я один.

Осознаю, что век – короткий.

Вот мне три года. Восемь лет.

Стою. Бордюр. А краски – нет.

Арислак

Идёт война наместников и жён.

Идёт война больных и злых предместий.

Так, герб Елень, стрелою поражён,

Дарует два по сто и три по двести.

Вода приобретает вкус вина,

И лестница Пенроуза конечна.

И тишина висит, обречена

Болтаться на спине мешком заплечным.

И мы живём. И я тебе не враг.

И в сутолоке лишних междометий

Я до сих пор не понимаю, как

Под тяжестью себя – тебя заметил.

Выставка. 7-30

Огни упали на поребрик

Воскресенья

Нас разрушает

Нескончаемость

Веселья

И кто-то истинный

Но спрятанный надёжно

Нас проворачивает штопором

Платёжным

Он милосерден

Он глубокоуважаем

И это может раздражать

И раздражает

Блестит поребрика измытая

Штанина

Звенит сознание сигналом

Комариным

Бросаешь ты меня

И я тебя бросаю

Щелчки дверей

И тишина над корпусами

И так до завтра

Так до завтра

Так до завтра

В непримиримом отрицании

Азарта

В семь тридцать вечера

Поребрик оживает

Щелчки дверей

И в каждом рана ножевая

Колесо

Когда составляю ритмичные строки

Как будто по лесу бреду одинокий

Не выход ищу не ручей не ночлег

Ищу где скитается мой человек

Я толком не знаю где он обитает

Он точку хранит у меня запятая

Нам встретиться надо иначе строка

Застынет на вдохе робка и жалка

И так каждый раз я надеждой ведомый

Ищу неизвестного очередного

Бреду подгоняемый болью в висках

Я толком не знаю где нужно искать

Не говорит

Так вот сидишь один у реки и ждёшь.

Куришь, боясь, что кончатся. Жжёшь траву.

То загораешь, то ловишь затылком дождь.

Ждёшь, когда кто-то скажет: «тебя зовут».

Так вот сидишь один, представляя, как

Лодка зашла под мост и маяк горит.

Нет ни моста, ни лодки, ни маяка.

Ждёшь, когда кто-то скажет... Не говорит.

Так вот сидишь один у реки вчера.

Куришь, боясь, что кончатся. Жжёшь траву.

Ждёшь, когда руки небесного гончара

Этот пейзаж бессмысленный разорвут.

Образие

Люди на цокольном этаже

Сыплются шариками драже,

Разогревая земной сюжет

Тысячью мелких граней.

Пёстрые ленты в руках горят.

Вдруг среди них молодой варяг

Крикнет: «Отряд, вон туда отряд!

Этих зовём врагами!»

Ты мне не пой, мол, характер крут.

Время придёт и тебя сметут,

Хоть ты Гевара, хоть Виннету –

Скрутят как рог бараний.

Знаешь, когда тебя много здесь,

Ты обстоятельно вирши взвесь.

Чтобы уйти – надо внутрь пролезть.

И заразить словами.

Мы же стоим с маячком в груди,

Дышим на краешки тонких льдин.

Ждём, когда свалится тот один,

Чтобы добить ногами.

Попугай

Тяжёлый сон. Несносный попугай

Изрёк, что равноправие – убогим.

Я наблюдаю проблески дороги.

Я слышу, как ямщик кричит: «поддай!»

Я понимаю, дело не в зиме,

Не в порванном, изношенном кафтане,

Не в том, что мой ямщик кричит не мне,

И поддают не те, кто тащат сани.

Всё дело в том, что невозможен рай.

И я не сплю. И в клетке вонь и тесно.

И я тот самый вредный попугай

Без права получить другое место.

Профессор

Жизнь – территория

Альтернатив.

В аудиторию

Двери закрыв,

Старый профессор

Смотрит в окно

Без интереса.

Пусто, темно.

Кончилась сессия.

Годы щадят,

Пряча депрессию

В судьбы ребят.

В их перспективой

Прожитый век.

Факультативы –

Вместо аптек.

Споры до хрипа –

Вместо лекарств.

Сколько их было,

Смелых бунтарств!

Завтра на пенсию.

Утро без сна,

Кустик гортензии:

Цель не ясна.

Страх безрассуден.

Правда горька:

Жалок и скуден

Мир без звонка.

Свитер

У отца зелёный свитер.

Вязаный. С дырою.

Он возьмёт сегодня литр.

И меня с собою.

Мы поедем к тёте Тане

В сизые трущобы

Будем «жарить» на баяне,

Спать в мешке холщовом.

Доведём судьбу до края:

Даром что хромая.

Подберём ключи к сараю.

Или дверь сломаем.

Вынем мамины тетради

Из резной корзинки.

Папа съёжится. Разгладит

Свитера ворсинки.

Встанет, дёргая плечами,

Словно усмехаясь.

Скажет: «Выйду за ключами,

А не то – сломаюсь».

Примостится возле бани,

Свитер обнимая.

Я молчу. А тётя Таня

Литр допивает.

Странные сны

Странные сны, до безумия странные,

Входят ко мне с тишиной леденящею.

Будто летаю я над океанами

Маленьким, злобным, задиристым ящером.

Думал, случайно поймал настроение.

Думал, кино посмотрел подходящее.

Думал, наркотики, водка, давление –

Что по ночам меня делает ящером?

Что заставляет мой мозг продуцировать

Дикие образы давнего прошлого?

Что я забыл на просторах сапфировых,

Рыбу глазами ища суматошливо?

Доктор меня осмотрел обстоятельно,

Дверь на защёлку закрыл убедительно

И говорит, – «Всё в порядке приятель, но

Вы не снабдите ли путеводителем?

Юрский период титонского яруса –

Время опасное, тварями полное.

Нам бы неплохо укрыться под парусом!»

Наговорился – и сделал укол в меня.

Небо кидается метеоритами,

Брызжут вулканы кипящими массами,

Я, птеродактиль с щеками небритыми –

Мирно в палате лежу. В безопасности.

Строфа

Хорошо, когда есть для кого прочитать стихи,

Между делом – вонзить строфу в разговор пустой.

Прочитать, как Высоцкий, как будто в душе бронхит,

Замолчать и смотреть, как рука наливает «сто».

Два по «сто» или три... или просто – «давай прям так» –

Из горла, без закуски, пока пробирает дрожь.

Серебристым потоком летит, не касаясь рта.

На какой-то момент понимаешь, зачем живёшь.

На какую-то долю тысячную секунд

Бог, оставив дела, прикоснулся к тебе рукой

И ты плачешь, глотая непереносимый бунт,

И трезвеешь, раздавленный временем и строфой.

Халат

Как мне заставить тебя волноваться?

Ты осторожна, умна, холодна.

Ждёшь окончания бурных оваций,

Как водолаз приближения дна.

Гасишь пожар напряжением воли,

Возобновляя бесстрастный сюжет.

Как разбудить голоса колоколен,

Цепью расставленных на рубеже?

Как расплести заколдованный кокон,

Намертво склеенный ужасом жить?

Где механизм, управляющий током?

Где ты включаешься? Как? Покажи!

Женщина в розово-грязном халате,

Смутно вникая, о чём говорят,

Думает – хватит ей или не хватит

Денег в копилке на новый халат.