Сергей
Филиппов

* * *

Шагал я в группе с детским садом
И был на ангела похож.
Лишь воспитательница рядом
Твердила: «Что ж ты отстаёшь?»

И в юности я часто слышал:
«А ну-ка, парень, не зевай!
Держи-ка голову повыше
И от других не отставай».

Боялся в жизни этой пуще
Всех страхов что-то упустить
И в «чёрный» список отстающих
И неуспевших угодить.

Да и теперь уже на склоне,
Как это ни прискорбно, лет,
Возьмёт вдруг кто-то да напомнит:
«Опять не догоняешь, дед».

По доброй воле, из-под палки,
Передохнув едва, опять
Играю с жизнью в «догонялки»,
Лишь в «жмурки» не хочу играть.

* * *

Несём посильную нам ношу.
Идём, сворачиваем вспять.
И кто плохой, а кто хороший
Из нас, порой не разобрать.

Всю жизнь греша и тут же каясь,
Уныло смотрит из-под век,
Под мир подстроиться пытаясь,
Плохой, хороший человек.

А рядом слабый, без харизмы,
Бредёт понурый и бухой,
Неприспособившийся к жизни,
Хороший с виду, но плохой.

Но утверждать пока, кто плоше,
Кто лучше, всё ж повременим.
Я не завидую хорошим
И не сочувствую плохим.

Быть лучше, чем я есть, не стражду,
Как, впрочем, и наоборот,
Хотя бы потому, что в каждом
Из нас сидит и тот, и тот.

* * *

Человек – нечаянная, прекрасная,
мучительная попытка природы
осознать самоё себя.
В.М. Шукшин

Везде, не только в глухомани
Российской, что ни говори,
Наш человек бывает странен,
Причём, как внешне, так внутри.

И в странностях души не чая,
То разглагольствует сполна
С друзьями, где за чашкой чая,
А где за рюмкою вина.

То обсуждает с первым встречным,
Презрев порядок и уют,
Вопросы из разряда вечных,
Что вновь покоя не дают.

И пусть в них преуспел не шибко,
Знай, лезут, душу теребя
Ему, как тщетная попытка
Природы осознать себя.

* * *

И статная скажет: «Здравствуй, князь»
А. Блок

Снова под вечер с больной головой
Сидишь, к окну прислонясь.
Глядишь на двор, что зарос травой
И знаешь, не выйдет князь.

А выйдут такие, что хоть жалей,
Невзрачные из себя.
Не царской породы, не княжьих кровей,
И, видимо, не «графья».

Нахлынут внезапно, как хан Мамай,
Поставят на стол вина.
Сиди меж ними и выбирай,
Кому сегодня жена?

А утром соседи начнут рядить,
Когда мимо них, как сквозь строй,
С больной головой от тебя выходить
Станет очередной.

И кто-нибудь камень в твоё метнёт
Окошко наверняка.
И это конечно же будет тот,
Кто сам из них без греха.

* * *

Подобно прочим пилигримам,
Скитаясь по земле большой,
Я видел, проходящих мимо
Меня людей с душой ранимой
И с грубой, чёрствою душой.

Да и в ближайшем окруженье
Моём встречались те и те,
И я по воле Провиденья
То проникался вдохновеньем,
То жил в духовной слепоте.

С времён языческого Рима
Веками на земле большой
Живут и праведник гонимый
С душою тонкой и ранимой
И стражник с чёрствою душой.

И я, до лёгкой жизни падкий,
Как жалкий и презренный трус,
То теша совести остатки,
Ругаю нравы и порядки,
То стражи бдительной страшусь.

* * *

Как навязчивый завет,
Повторяют наши люди
Не один десяток лет:
«Победителей не судят».

Повторяет молодёжь,
Повторяют очевидцы
И свидетели. Но всё ж
Кто-то мог и усомниться?

Я, поверьте, не из тех,
Кто навязывает кредо
Всем своё, но вдруг успех –
Только пиррова победа?

Пусть худой, но всё же мир,
Чем платить такую меру
За победу, думал Пирр
Триста лет до нашей эры.

Но у древних склад иной,
Что нам до времён античных?
Победить любой ценой
Как-то более типично.

Напоследок громкий залп
Из оставшихся орудий,
И безжизненный оскал
И свидетелей, и судей.

* * *

С. Простомолотову

Сидит партер, чуть не зевая.
Ну как тут, ключик подобрав,
Играть? И роль-то небольшая:
Лишь третий гриб (второй состав).

Ну как зажечь, расшевелить их?
Ведь вопреки худой молве,
В провинции такой же зритель,
Как и в пресыщенной Москве.

Под этой театральной крышей
Вся жизнь, артист, твоя, и в ней,
Как ты не раз уж верно слышал,
Нет незначительных ролей.

И в образ погрузившись разом –
Вот вся актёрская судьба –
Готовя Гамлета к показу,
Играешь третьего гриба.

* * *

Кто ты, вторитель иль творитель,
Не знаешь зачастую сам?
Но даже если и вторитель,
Послушно вторящий творцам,

Чьё творчество, как вдохновитель
И направляющая нить,
И постоянный побудитель
Пытаться самому творить.

Читатель въедливый и зритель,
С самостоятельным лицом,
Сравнит, как ревностный ценитель
Твоё творенье с образцом.

Да только может ли, скажите
Или развейте данный миф,
Создать творенье сочинитель,
Кого-то чуть не повторив?

* * *

Печорины, как и Онегины,
(И кто там ещё им под стать?)
Героями нашего времени
Вдруг стали невольно опять.

Боясь что-то в жизни попробовать,
Не ведая, будет ли прок?
Лежат на диванах Обломовы
И смотрят весь день в потолок.

Лаврецкие, Бельтовы, Рудины
Опять никому не нужны,
И снова все «лишние люди»
Уехать спешат из страны.

Базарова, как и Рахметова,
Спецслужбы берут в оборот,
И власти перечить поэтому
Не станет ни тот, и ни тот.

«И скучно и грустно» без прений,
Без споров, но ты не жалей,
Что в век, в коем жили Тургенев
И Гоголь, жилось веселей.

Живи себе тихо, не трогая
Лежащее всюду дерьмо,
И грустно, и скучно, и Гоголю
Белинский не пишет письмо.

Покровские ворота

Почти шекспировские страсти,
И коммунальная среда.
И Хоботов, как тот же Мастер,
Без Маргариты – никуда.

Велюров крайне эксцентричен
И не по возрасту ретив,
Спастись от пагубных привычек
Ему поможет коллектив.

Ходить не надо к домуправу
За каждой мелочью – теперь,
Коль что не так, рукастый Савва
Возьмётся сразу же за дрель.

Не будет громких выяснений,
Скандалов, сцен и оплеух,
Ведь дух высоких отношений
Сильнее, чем мещанский дух.

И хоть повсюду несвобода,
Неявный, но тревожный гул,
Из часовых любви у входа
Уже поставлен караул.

И нам всё более и боле
Ясней становится, друзья,
Что осчастливить поневоле
Людей и общество нельзя.

* * *

Многие же будут первые последними,
и последние первыми.
Евангелие от Матфея

Жизнь разделила нынче многих.
Как нелегко сегодня им,
Всем слабым, сирым и убогим,
Несчастным, нищим и больным.

Кто доведён до исступленья,
И можно лишь предполагать,
Что был момент, и их рожденья
На свет ждала с любовью мать.

Надломленным душой и телом,
Отчаявшимся потому,
Что в новой жизни нету дела
До них буквально никому.

Тому, кто терпит каждодневно
Лишь унижение и страх,
Но в Царстве Божьем будет первым
Когда-нибудь на небесах.

Приключения Незнайки и его друзей

Расскажу вам честно, без утайки,
Пусть сие не удивляет вас,
Будучи и взрослым, о Незнайке
Повесть перечитывал не раз.

Да чего там, и сейчас порою,
Век прожив свой с горем пополам,
Всех её практически героев
Вспоминаю вновь по именам.

Как вы там сейчас, мои родные?
Спрашиваю каждого и всех.
Как прошли чрез все перипетии?
Как вас встретил двадцать первый век?

Растерял свои познанья Знайка.
Хлопотно сегодня много знать.
Перестал дурашливый Незнайка
О волшебной палочке мечтать.

На Луну уж больше не летает.
Ближний космос тоже не про нас.
Но зато упорно обещает
Полететь когда-нибудь на Марс.

Ну а что другие коротышки?
Всяко разно, доложу я вам.
Пончика с Сиропчиком кубышки
Не по дням растут, а по часам.

Бизнес, братцы, не игра в бирюльки,
Каждый дом давно себе купил.
Процветает эскулап Пилюлькин,
Собственную клинику открыл.

Ни лесов в округе, ни лужайки.
Пулька сдал охотничий билет.
Растерялся бедный Растеряйка
Уж в который раз за столько лет.

Изменились коротышки наши.
Лишь Ворчун по-прежнему бубнит.
Винтик в мастерской в три смены пашет.
Шпунтик – тот в такси весь день «бомбит».

Торопыжка вновь поторопился,
Неподъёмный взял себе кредит.
Тюбик был большой художник, спился.
С Гуслей пел в мороз, схватил бронхит.

Оглянись вокруг, посозерцай-ка,
И поймёшь, как много лет и дней
Длятся приключения Незнайки
И его загадочных друзей.

Кто живёт богато, кто неброско,
У кого-то жизнь и вкривь и вкось,
Как у всех Авосек и Небосек
Лишь с одной надеждой на «авось».