Группируются по доброте и по вредности,
По корысти, учениям и убеждениям,
По своим увлечениям и поколениям,
По религии, расе и национальности,
По своей гениальности и ненормальности,
По профессии, полу, совместным страданиям,
Неприятию общему и упованиям.
Между этими группами и группировками
С их привычками, взглядами и установками,
С их программами, библиями и листовками –
Всё кончается стычками и потасовками.
Как тут быть? Отменить группировки и кланы?
Невозможно! Кучкуются даже бараны.
И на улицу улица движется стенкой –
То ли в челюсть дадут, то ли врежут коленкой.
Мужик-де подл и низок.
И на конюшнях драли
Забитость, безответность…
«Цыц, хамское отродье!»
В ответ же: «Ваша светлость!»
Муссируют в народе
Свидетельства упрямо
О хамстве «благородий»
О том не меркнет повесть,
Хоть и не та уж близость…
Но не изжита подлость,
Вникаем мы охотно
В заботы производства,
Но слишком беззаботны
И не ушли в преданье,
Торчат, как неваляшки,
Холуйское сознанье
И барские замашки.
1987
Внедрена в умах,
Новое Писанье на столе.
Прежде обещали нам
Рай на небесах,
В остальном всё то же, –
С ликами святых
И гоненьем на еретиков,
Со жрецами сытыми
В храмах расписных,
Как ведётся испокон веков.
Свирепыми сделались:
Вместо милосердия –
Вместо сострадания –
Недоверье, мнительность,
Судей заклинания
Гении в успении,
Мечты не исполнились.
В третьем поколении,
Воры в законе
И где его найти – в притоне, зоне?
Законы банды, мафии, малины:
«Пусть мы неправы, но всегда едины;
Наш бог и государь, аллах и хан –
Вожак наш, атаман, главарь, пахан;
Любой приём для выгоды хорош –
Убийство, подкуп, и шантаж, и ложь».
Так что ж это такое – «вор в законе»?
И где его найти? В притоне, зоне?
Но также и в высоких кабинетах
Смерть Сталина
И потерял он речи дар,
Не оказалось ни одной
Вблизи него души родной,
Чтоб, сокрушаясь, хлопоча,
Немедленно позвать врача.
А где семья, отец народов?
Охранники стоят у входов.
Не прекращая наблюдений,
Гэбисты ждут распоряжений.
Весь в ощущении преддверия,
Врачей не посылает Берия.
Текут часы, полсуток прочь,
Теперь ничем нельзя помочь,
И вот, уже почти мертвец,
Врачей дождался наконец.
Быть надо, что ни говори,
«Надеждой мира и опорою»,
Чтоб некому набрать «ноль-три»,
Элементарно вызвать скорую!
А впрочем, тут не до врача:
Эпоха рушилась, треща.
Так и есть оно большей частью.
Сохранится ли это качество,
Что же… С фактами не поспорю я.
Ужасая, дивя, смеясь,
«Очернительница» история
Как же так? Почему же? Господи!
Неужели упреки зряшные?
Чистый лик покрывают оспины,
Чтоб истоки назвать несчастий,
Нам достанет вполне ума:
Это – зло упоения властью,
В окружении «аппарата»
Культы, культики и культята.
Вдруг обретённых палочек волшебных,
Рецептов окончательно целебных,
Ветвистая пшеница, целина,
И кукуруза, и мелиорация,
Пары и их отмена, ирригация…
Вели мы фанатичную борьбу,
Внедряя догмы и доктрины строгие.
Блюли мы социальные табу,
Насыщение
Упиваемся правдой,
И никак не насытимся:
Долог был пост!
Славно потчуют, кормят –
За автором автор,
И за гласность опять
Возглашается тост.
Насыщение длится
До изнеможения,
Но остра эта пища,
Не всем она впрок:
Наслажденье одним,
У иных – несварение,
Рези, спазмы, подавленность…
Но таков уж наш рок.
То ли мелочью были мы, то ли судьба.
Тем не менее, трубы тревожно гудели.
Протяни ещё Сталин, и дело – труба.
Ну а так… Неучёных родителей дети
Институты окончили, стали людьми.
И как будто бы мы ни за что не в ответе.
Неужели же Сталин один, чёрт возьми?
Без утайки, родной, без опаски,
Кто мы – жертвы чудовищной лжи
Иль соавторы благостной сказки?
– Объяснить не сумею, сынок.
Было, верно, и то, и другое.
Вспоминается мне, видит Бог,
Чаще славное и дорогое.
1988
Мечты моего знакомого
Чтоб долго продержалась гласность.
Народ немного подурит
И гласности поймёт опасность.
Права качать, ворчать, кричать?
Довольно, хватит, накричались!»
Он ждёт сигнала: «Цыц! Молчать!»
И поднимает кверху палец.
«Ещё немного погодим,
Команды голос будет сладок,
Вернётся время разнарядок,
И гласность выпадет в осадок,
И установится порядок,
И всё рассеется, как дым».
Притча
(Пять тысяч с лишним дней)
Провёл в тюрьме, и там он спал
Закончился и этот срок,
И дома он опять,
Но на постели спать не мог,
Катаклизмы
Прославленные, охаянные –
Таят в себе катаклизмы,
Желанные и нечаянные.
С распределением из оного,
Дырявого котла казённого,
Но на пороге разорения
Нас посетили озарения,
И мы отважились на прения,
Итог каков? Итог толков:
Побольше надо котелков!
При культе, в застое, во все времена
Чудесные песни, мажорные песни
Слагала страна, распевала страна.
– Что было, то было, я спорить не стану.
Бывает, и ныне те песни пою,
Мурлычу стрезва, напеваю и спьяну:
Ведь хочется молодость вспомнить свою!
А что до веселья, то всякое было,
И слёзы нередко туманили взор.
Но петь не положено было уныло: