Сагидаш
Зулкарнаева

* * *

Такое состояние души,
Когда не хочешь больше мельтешить,
Приспособляться к правилам и нормам.
А хочешь жить и жито ворошить,
И в речке гладить камни-голыши,
И зарываться в избяную норку.
Такое настроенье, mon ami,
Когда желаешь выключить сей мир,
И взять себя не в руки, а на ручки.
Чтобы вернуть обратно – до-ре-ми,
Наладить связи, связки меж людьми,
Чтоб свет не разлетался на кусочки.
Такая накатилась вдруг тоска...
Забыть бы о прицеле у виска,
Достать крыла и отворить заслонку...
Но к переменам жизни дверь узка,
И волк по следу ходит в двух бросках,
Грозится лопнуть неба перепонка.
А ты забей, забей на всё свой гол,
Опрятен ли, не вычесан и гол,
В какого Бога веруешь по жизни.
Оставив код, ошейник, клетку, стол,
Поставив это время на прикол –
Взлетай! И будь собой до самой тризны.

* * *

Заснуло время в чашах гнёзд,
Сошли на землю дрёма с негой.
Подушка неба пахнет снегом,
И пухом птиц, и духом звёзд.

Нырну с главой в цветные сны,
Ничто не тронет многоточья –
Ни шорох крыльев лунной ночи,
Ни шелест листьев тишины.

Просплю до марта, в каждом дне
Живя неспешно, пантомимно.
Пускай зима проходит мимо,
Не разглядев меня во мне.

* * *

Живёт здесь Люба, вяжет макраме,
Разводит кур и ходит за водою.
До города – три сотни вверх км,
В селе – тоска глотает всё живое.
Опять не гас в соседнем доме свет:
Три дня в загуле рыжий друг Емеля.
Ну что ему неймётся, в самом деле...
Стучит в окно: «Любовь, физкульт-привет!»
Любая колея здесь – ветка в жизнь,
Любая Люба лешему – голуба.
«На брудершафт!» – попробуй, откажись.
А там стакан до лобызанья с Любой.
Прогнать взашей не трудно мужика,
Кулак тяжёл, и Люба – баба в теле.
Прибить его б как рыжего жука,
Но жалко Любе бедного Емелю.
Уйдёт сосед, он год как без жены,
Живи себе на воле диким ветром...
Но можно сгинуть в захолустье этом
От передозировки тишины.

* * *

Мир скукожен до окошка,
Зимний месяц косит сны.
Подожди ещё немножко,
Век остался до весны.
Всё идёт на белом свете
По часам календаря.
До зари наждачный ветер
Точит небо декабря.
Всё как будто бы по плану –
Недолёт и перелёт.
Убывает в небо плавно
Окаянный старый год.
За окном стенает вьюга,
Стынут стены, чуть дыша.
Отбивается от круга
Чья-то бедная душа...
Хрустнет ветка за спиною,
Словно выстрел холостой.
Это время ледяное
Скоро смоется водой.
Подожди...дожди надежды
Свет отмоют от теней.
Мимикрирует одеждой
Мир под краски летних дней.
Всё пройдёт – я знаю точно!..
Сгинет время безнадёг.
И в конце строки, сквозь точку,
Боль в былое упадёт.

* * *

Среди окраин и разрухи, где шифер мхом оброс на крышах,
Живёт иконная старуха – молись на лик, и Бог услышит.
Она месила век руками. Всё было: голод, униженье,
Почёт – ведь вровень с мужиками пахала до изнеможенья.
С супругом поднимала стены семьи и дома – было дело.
Душа в рубцах, а руки в венах, одна осталась, овдовела.
Сынок и дочка – всё богатство, чего желать душе без кожи...
Глядит старушка без злорадства глазами Бога на прохожих.
Хлопочет в доме спозаранку: то хлеб печёт, то кормит живность,
То прёт бидон с водой на санки. И так кружит по кругу жизни.
Чтоб от хлопот охолонуться, включает телик: «Что там кажуть?»
И здесь рукам дела найдутся: глядит на мир страстей – и вяжет.
А дети редки на пороге, с годами вовсе едут реже.
Из-под ладони на дорогу глядит она, надежду теша...
Мироточит окно наружно, дрожит осенняя осина.
И невдомёк святой старушке – на ней и держится Россия.

* * *

Всё смешалось – мёд и яд,
Время ядерное в мире.
До чего же жить, как в тире,
Устаю порою я.
Воздух горек и горюч,
Слово камнем режет душу,
До чего же больно слушать,
Хоть закрой себя на ключ.
В желчекаменном краю
То с горы иду, то в гору,
До чего же нынче горько
О житье своём пою.
Тонет утро в молоке,
За туманом будет ясно.
До чего же, Боже, разно
Жить в небесном кулаке...

* * *

Из пустого в порожнее лейте, рыдайте в ночи,
Распадайтесь на атомы, падайте листьями с веток,
Спите, стоя как дерево, станьте огарком свечи,
В двери неба стучите, лечитесь обманом таблеток.
Свет качайте в окне и грозите всем вечным богам,
Утоните в тоске, истончите незыблемость сути,
Растворитесь в вине, разберите себя по слогам,
Выньте разум из рам, меж минут потеряйтесь на сутки.
Аффирмацию – будет! твердите и в дождик, и в снег,
Достучитесь до Будды, будите все вышние силы,
У дверей безнадёжья ключи отберите навек,
Будьте дуба сильней, и все страхи отдайте осине.
Все былые следы сохраните до каждых секунд,
Звуки, запахи, смех запечатайте в памяти сердца.
Обретите крыла, поднимаясь в себе высоко,
И опять опускаясь, ударьтесь о некуда деться.
Окликайте по имени, фото затрите до дыр,
Позабудьте покой, подменяйте событья и лица,
Отомстите врагам, прокляните безжалостный мир...
Только всё это зря. Никому не дано повториться!

* * *

За окном зима и лихолетье,
Дуло ночи целится в висок.
Чем мне выжечь это беспросветье...
Достучаться до немых высот.

Выхожу из всех радаров мира,
В тишине приходит в душу Бог.
Вот уже не так темна квартира,
И не так сплошна земная боль.

Скоро мир накроет вьюги бездна,
Станет стыло в снулой темноте.
Но согреет дом и душу песня,
Зашкворчит картоха на плите.

Стол накрою скатертью в ромашках,
Сядем стайкой малою – втроём.
С молоком чаёк закружит в чашках,
Залопочут ложки на своём.

Замурлычет кот, свернувшись рядом,
Запоёт за стенкою сверчок.
При такой живительной отраде
Отдыхает ангел за плечом.

Не бывает взлётов без падений,
И без боли крыл не отрастить.
Бог приходит к людям в час смятений,
Только надо свет держать в горсти.

* * *

Монохромный снег тоски крестит окна до утра.
Потолки мои низки, и на лавке – два ведра.
Нет ни капельки воды, смыть бы с мыслей липкий страх.
Плечи стойкости худы, и у крыльев хлипкий взмах.

Все тетради на полу, на столе луны моток.
Кто я, что я? не пойму... то ль колючка, то ль цветок.
Вновь по жизни без весла, слово босо и смешно.
Светоносная весна, загляни в моё окно!

Кляксой ворон на листе белоснежного двора,
Млеет тыква на плите, в окна тычется хандра.
Тихо в доме, как на дне, тонут тени в тине дня.
Синий март парит в окне, клён танцует у плетня.

Значит, надо мрак морить, выходить к степной реке,
С духом неба говорить на духовном языке.
Насушить насущный хлеб – и оставить на потом,
Спрятать в шкафчик скучных лет допотопное пальто.

Снова браться за весло – и вести свой дом и кров,
Выметать стихами зло, мглу из угольных углов.
Все обиды отпустить, и на зорьке золотой
Два ведёрка принести, полных светлою водой.