Рудольф Фурман

Рудольф Фурман

Четвёртое измерение № 24 (192) от 21 августа 2011 года

Сначала было Чувство

  

* * *
 
Извечные поиски Слова,
того, не которое ложь, –
которому чувство основа,
которого ради живешь.
 
На ощупь, в сомненьях, в отчаяньи,
имея терпенья гроши,
стремлюсь я к нему не случайно –
есть Слово – есть хлеб для души.
 
Формула поэзии
 
Не выстрадав, не надо, не пиши, –
В поэзии не мысль первооснова,
Не разум, нет, а таинство души.
Сначала было Чувство, а не Слово!
 
Но и когда слова увидят свет,
И ритм и рифмы обустроят строфы,
Поймешь, пришла удача или нет,
По Чувству счастья или катастрофы!
 
Первородство
 
Нет, не было Слово в начале,
А прежде, едва лишь дыша, –
Источник любви и печали, –
Возникла сначала душа.
 
Всё было впервые, всё ново
И чувства рвались из тенет,
И самое первое Слово
Тогда появилось на свет.
 
А было ль оно вроде зова,
Призыва к любви, или нет,
Неважно, но первое Слово
Сказал, безусловно, поэт.
 
* * *
 
Не говори о времени. Пока
ты говоришь – оно уже другое,
оно вошло в другие берега
и в них течёт, и говорить – пустое
и ни к чему усталые слова –
они как отгоревшая листва,
как медяки от времени затёрты,
а новых нет, они ещё в аорте,
кипят, но тотчас вырвутся на свет,
когда придёт их срок, но лучше всё же,
не торопясь осмыслить и понять,
что времени должны мы возвращать,
и чем оно обязано нам тоже.
 
* * *
 
Дни промелькнувшие,
в которых пожить не успел,
которые, видимо,
не нуждались в моем участии,
даже не прочерк в судьбе,
а пустое пространство, пробел,
между счастьем несостоявшимся
и бедой, не случившейся к счастию.
 
А мог бы заметить их,
если бы повезло
на улыбку неожиданную
мимо прошедшей женщины,
на нежданное доброе дело
и на такое же зло,
да так, чтоб осталась зарубка
или по сердцу – трещины.
 
Но так сложилось,
и нечего сожалеть.
Разве свой век
проживешь на высокой ноте?
Голос не тот,
Да и жизнь не такая, чтоб петь.
Сам себе надоешь,
Не говоря уже о народе.
 
Душа
 
Когда-то, – не помню ни года, ни дня, –
Она незаметно вселилась в меня.
И с ней началась моя повесть, –
Возник мой судья – моя совесть.
 
И кончилось детство. Беспечность ушла.
Узнал, что не мало добра есть и зла,
Что есть и несчастье и счастье.
Так я повзрослел в одночасье.
 
Светило ли солнце, сгущались ли тучи,
С душою своей я с тех пор неразлучен.
Мы с нею находим предлог
Друг с другом вести диалог.
 
Она и добра, и ведёт со мной строго,
И если б спросили: «Ты веришь ли в бога?»
Сказал бы я, правде служа,
Что бог мой, конечно, – душа.
 
Когда же моё перестанет жить тело
Душа улетит продолжать свое дело, –
Без дела никак ей нельзя –
Такая ей вышла стезя.
 
Печаль
 
Между печалью и ничем
Мы выбрали печаль. 

Борис Чичибабин

 

Вся жизнь моя – не пастораль, –
Печальна повесть дней.
Но я не выбирал печаль,
А выбор был за ней.
 
Она, судьбу мою верша, –
Знать был у ней резон, –
Сказав, что подойдет душа,
Взяла её в полон.
 
С печалью этой жизнь прожив,
Я не имею зла.
Печаль душе не супротив,
когда она светла.
 
Когда испытываю гнёт,
Когда сплошная мгла,
Она надежду мне даёт,
Печаль моя светла.
 
Не хохотун, не весельчак,
Но мне совсем не жаль,
Что жизнь моя сложилась так,
Что есть в душе печаль.
 
Исход
 
Мне снилось, как они летали –
твоя душа с душой моей, –
в осеннем небе цвета стали,
где стаи плыли журавлей.
 
Смотрели души удивлённо
на этих птиц, летящих прочь
легко и целеустремлённо,
с надеждою всё превозмочь.
 
Они смотрели, как уходит
на юг за косяком косяк.
И грусть, сквозившая в исходе,
была для них, как зов, как знак.
 
И мне казалось – нашим душам
пришла пора лететь им вслед,
туда, на тот кусочек суши,
где птичий суверенитет...
 
Наедине
 
Беседую с собой, раз больше не с кем.
Один, один, один в пустой квартире...
Мой собеседник кажется мне дерзким,
как будто я в войне с ним, а не в мире.
 
Парирует умело каждый довод,
на всё, что ни скажу – опроверженье!
Он, кажется, свой утоляет голод
на правду чувств и самовыраженье.
 
У совести давно я впал в немилость,
и радость редко забегает в гости,
и всякое в душе моей скопилось,
не исключая горести и злости.
 
В конце концов пора перед собою
предстать таким, каков на самом деле,
чтоб разобраться, что там за душою,
что теплится ещё там – в бренном теле.
 
Воспоминание о Петербурге
 
Камень, чугун, вода,
Небо висящее низко...
Всё это было тогда
Рядышком, близко.
 
Не было ни на чуть
Тени сомненья –
Здесь мои жизнь, путь,
Здесь вдохновенье.
 
Думал, что навсегда
Богом отмечен.
Боже, как же тогда
Был я беспечен!
 
Нет меня больше, нет
В старом пространстве.
Вот уже много лет
Я в эмигрантстве.
 
Вижу издалека, –
Город на месте.
Камень, чугун, река
С небом угрюмым вместе.
 
Осень. И дождь моросит,
Вижу я живо:
Город, как прежде, открыт
Ветру с залива.
 
Парки промокли насквозь
Листья озябли.
Всё здесь и вместе и врозь
Помню, до капли.
 
Всё, что дорого мне
Не пропадает.
В сердце, в его глубине
Память пылает.
 
Скворец
 
На лестнице пожарной,
У моего окна,
Сидит скворчишка странный,
Смущает он меня.
 
Не видит, что я рядом,
Сидит ко мне спиной,
И спитчи и рулады
Творит как заводной.
 
Зачем скворчит – не знаю.
О чём бы он ни пел,
Ему пора бы в стаю,
Где много птичьих дел.
 
Где, может быть, скворчиха,
В которую влюблён,
сидит на ветке тихо,
гадает, где же он.
 
Возможно в мире птичьем
Он лишний, он изгой,
Иль с манией величья,
Или с любой другой.
 
Он, может, птичий гений
И с птичею душой,
Или погрязший в лени –
Иль труженик большой.
 
Пусть выскажется вволю,
Пусть о своём поёт.
Но только птичью долю
Здесь вряд ли кто поймёт.
 
У всех свои проблемы
Иначе говоря,
нет в жизни общей схемы –
у каждого своя.
 
Но пенья не нарушу –
Не зря он прилетел.
Возможно, птичью душу,
Излить он мне хотел.
 
* * *
 
Как же давно не писал тебе писем.
И от тебя не имею эпистол.
Мы друг от друга уже не зависим,
Нет больше общих диастол и систол.
 
И не виною тому расстоянья,
Время разлуки не виновато,
Что-то сломалось и нет пониманья,
Нету того, что для нас было свято.
 
Нет оправдания нам и прощенья.
Не подлежат видно восстановленью
Общие наши сердцебиенья,
Душ понимание и откровенье.
 
* * *
 
Две жизни в одну
нам никак не вместить,
никак им друг с другом не слиться.
И что остается нам,
кроме как жить,
и с этой судьбой примириться.
 
То властвуют чувства,
а разум молчит,
то разум над всем торжествует,
то время несётся,
то время стоит,
то времени не существует...
 
* * *
 
Иллюзии, самообман…
Без них мне не прожить на свете,
без них не сложатся в роман
все годы прожитые эти.
 
Без них не то, что жизнь пресна,
но красок явная нехватка,
а с ними – и голубизна
надежды робкой и загадка.
 
Живёшь и замки создаёшь,
Из воздуха ли, из песка ли...
Иллюзии – не то, что ложь
Они не раз меня спасали.
 
Телефонный звонок
 
– Могу ли говорить? –
не спрашивай меня.
Я для тебя всегда открыт, свободен.
Звони мне ночью,
среди бела дня –
я вне времён и даже внепогоден.
 
Звони, звони!
Тебе всегда я рад.
И речь твоя приятна мне и голос.
Они звучат с моей душою в лад.
В ней всё сошлось,
что прежде раскололось.
 
Звони, звони!
Давай поговорим.
Мы так давно с тобой не говорили
о том, что мы не знаем, что творим,
что жизнь прошла,
а мы не долюбили.
 
И если даже
жизнь пойдёт вразнос
и связь времён внезапно оборвётся,
мы все равно
с тобой не будем врозь
пока живём
и кровь в сосудах бьётся.