Роман Рубанов

Роман Рубанов

Все стихи Романа Рубанова

* * *

 

                    Оле

 

Босиком по камешкам, вдоль луга

мы с тобой спускаемся к реке,

держим крепко за руки друг друга

словно те черешни, что в кульке

 

веточками связаны потешно

глянь, совсем как мы, щека к щеке

прислонились ягодки. Неспешно

мы с тобой спускаемся к реке.

 

Мы с тобой и никого в округе.

Летний полдень. Камешки. Река.

Жарко. Руки бы разнять. А руки

всё не разнимаются никак.

 

 

В её прихожей

 

Верхняя пуговица...

средняя пуговица...

нижняя пуговица....

 

– Ну, что ты стоишь в прихожей?

Входи!

 

нижняя пуговица...

средняя пуговица...

верхняя пуговица...

 

– Ты что, волнуешься, что ли?

Не уходи!

 

верхняя пуговица...

средняя пуговица...

нижняя пуговица....

 

– Ну, давай помогу. Давай

повешу пальто...

 

верхняя пуговица...

средняя пуговица...

нижняя пуговица....

 

– Целуй, не бойся, целуй мой рот

своим ртом!

 

Ртом,

которым потом

скажу, «прощай»

навсегда...

 

 

* * *

 

В провинциальном городе зима.

И полбеды, коль бродишь целый день сам,

а то с женой, с вещами и с младенцем

и заперты гостиные дома.

 

Но вместе с ищущим не дремлет Бог,

Он не сидит в тепле, Он тоже ищет.

Дом пастухов – роскошное жилище.

Осталось лишь переступить порог,

 

а за порогом – целые миры

но и от них, как в сон, впадаешь в бегство...

однако время замедляет бег свой,

покуда не принесены дары...

 

Ну а пока... пока все крепко спят.

И лишь Мария вздрогнет вдруг в тревоге,

её от сна не крик – разбудит взгляд

такой родной – Звезды Христа и Бога.

 

Ван Гог

 

                      Печаль будет длиться вечно.

Винсент Ван Гог

 

Печаль. Психушка. Сонный санитар.

Палата буйных. Долгая дорога.

И после бурной жизни – перегар

стоит во рту у бывшего Ван Гогом.

 

Но кто-нибудь из психов... да любой

в конвульсиях забьётся на постели:

– Брабантским проповедникам слабо

достать себе билет в конец тоннеля?

 

Придурок прав и, стало быть, не прав –

не на того напали. Впрочем – ладно.

Но птица смерти сядет на рукав

и подтолкнёт. А большего не надо.

 

И на правах хозяина души,

больной и рыжий, брошенный и грешный,

случайным выстрелом судьбу решит

телесной и заброшенной скворешни.

 


Поэтическая викторина

Вечерний свет

 

Мои слова завязанные в узел:

вопрос-ответ...

Я дверь прикрыл слегка и сразу сузил

вечерний свет...

 

Вечерний свет, разлитый по паркету

собрать не смог.

Который год погибшую планету

вращает Бог,

 

и тихим светом, заплетённым в звенья

в проём двери,

Господь дарует нам Своё прощенье...

Нас изнутри

 

вседенно кто-то молча изучает

ища ответ.

И детский ангел, тихо излучает

вечерний свет.

 

* * *

 

Оле

 

Засыпаем в тишине.

Ноги спрячь под одеяло.

Помнишь, ты вчера сказала

мне:

 

– Засыпаем в тишине!

«Баюшки-баю» и др.

для залатыванья дыр... –

Не придёт волчок ко мне.

 

Засыпаем в тишине.

Выключаем светофоры,

Прибиваем шифер шторы

К белой раме на окне.

 

Засыпаем. Ломких спиц

Света фонарей не чуя,

Ночь на нас с тобой ночует:

Тс-с-с-с...

 

Звезда Рождества

 

Кукушку полночь выгнала из часов:

«Кукуй! Давай, отсчитывай каждый вздох».

Кукушка кукует на тысячу голосов,

В одном из них, неизменно, присутствует Бог,

 

Он глядит на жизнь комнаты изнутри

На расстоянии вытянутой руки.

И в лампочке тусклой Звезда Рождества горит,

Её зажигают обычные рыбаки,

 

Их двенадцать. С одиннадцатым «ку-ку»,

Один из них, тот, чей поцелуй острей,

Выходит и молча вешается на суку

Старой вешалки, расположенной у дверей.

 

Входит хозяин. В комнате гаснет свет.

Полночь на перекрёстке колет дрова.

Роняет небо на землю обломки планет.

Бог со стремянки вкручивает Звезду Рождества.

 

* * *

 

Какой райцентр – аббревиатура.

Какой посёлок, что ты – п.г.т. –

гостиница, больница, дом культуры,

военкомат, ментовка и т.п.

 

На Флора с Лавром – дискотека в центре –

престольный праздник всё же, как-никак.

Детишки утром спят, старушки в церкви,

студенты оккупируют кабак.

 

Тоска такая, что не хватит водки

запить, запеть, проспаться и забыть.

Но загрустишь: а отпуск-то – короткий.

Отчаянно захочется продлить

 

очарованье: пьяной дискотеки,

работников культуры, что поют

про «веныруки-венырукиреки»;

ларьков, в которых водку продают,

 

продлить рассвет,

и рваную рубашку

припомнить, аж до боли зубы сжав,

летящий пепел, крайнюю затяжку

пред тем, как тронется маршрутка, завизжав.

 

Колыбельная раненому

 

Врач не Господь Бог,

Врач – это лишь врач,

он не вернёт ног,

так что не плач,

 

так что давай, спи,

спи и увидь сон,

видишь, по степи

катит ГАЗон,

 

в этом ГАЗоне ты,

среди таких же солдат...

Снова орут рты?

Снова звучит мат?

 

Значит опять взрыв?

Значит опять бой?

Видишь, опять ты жив!

Спи, брат, Господь с тобой...

 

 

* * *

 

Курю чужие, а убьют свои…

В каком-нибудь бою под Аустерлицем

Пластмассовый солдатик задымится

И для него закончатся бои,

 

В игрушечном мирке, под потолком,

Где ничего давным-давно не страшно,

Закусывая пряником вчерашним

Соседский суррогатный самогон

 

С ранением в пластмассовой груди,

Письмо царапая на обгоревшей пачке

И размножая кляксы детским плачем

Не видя света где-то впереди…

 

Но, кто-то молча тронет за плечо

И выплывет магическое «если»,

И голос скажет: «Не реви, воскресни,

Бой не проигран, поживи ещё».

 

* * *

 

Летит лист –

Бывшая задача по геометрии,

Глядит клёст –

Бывшая птица, а ныне – чучело,

Звучит твист

Популярный в прошлом столетии,

Поджал хвост

Кобель в ожидании лучшего.

 

Закрыл дверь

Хозяин в свою комнату,

Забыл хворь

Старик бегущий за поездом.

Идёт зверь,

От него несёт копотью,

А он несёт хор

Таких же зверей, за поясом.

 

Трубит в рог

Ангел из Откровения,

Пророк жив,

Но чувствует, что не вынесет,

И ждёт Бог

Новое поколение

Из зёрен добрых, которое может вырасти.

 

* * *

 

Оле и Полюшке

 

Мы поедем в деревню на майские всей семьёй:

Ты и я, и дочка. Прихватим вещей немного.

Электричка. Привет, кочевое житьё-бытьё!

За окном деревья, поля-тополя – дорога.

 

Мы поедем в деревню на майские. Тух-тудух –

Три часа езды. А потом, прикурив от спички,

Шутки ради тут же для дочки пущу звезду

И звезда пронесётся в небе, как электричка.

 

Мы поедем в деревню на майские. Может быть

Попрошу шофёра такси, если он сумеет,

Чтоб девчонок моих ненароком не разбудить:

«Сделай музыку чуть потише, а ночь – длиннее».

 

* * *

 

Вадиму Месяцу

 

На кудыкину гору пошёл мужик.

За каким-таким его пёс понёс?

Над горой кудыкиной снег кружит.

Заметает следы. Все следы занёс.

 

Оглянулся мужик: а следов-то – нет.

А гора кудыкина высока...

А в избе его баба не гасит свет,

ждёт с горы кудыкиной мужика.

 

А мужик присел, закурил одну,

да и в пачке осталась всего одна.

Под горой река, а в реке по дну

подо льдом идёт пароход без дна.

 

Пароход идёт, пар стоит столбом.

Вырастает столб изо льда, как прут.

А мужик сидит. Темнота кругом.

И мороз сердит. И ботинки жмут.

 

И дороги нет. И башка седа.

И в душе туман, гололёд и хмысь...

– Ах ты, Господи, Господи, вот беда,

мне дороги теперь не найти ни в жисть...

 

Его баба в избе погасила свет.

Его дети спят. Борщ в печи кипит.

А мужик на горе ждёт-пождёт ответ

и почти замерзает, поскольку спит.

 

И во сне мужику говорит Христос:

– Коли на гору эту пришёл, тогда

скит поставишь здесь. До седых волос

будешь жить. Будет вера твоя тверда.

 

И молитвою будешь людей спасать… –

И исчез Христос, и ушла гора.

Сын толкает его: – Батя, хватит спать.

На кудыкину гору тебе пора.

 

Николай Мирликийский

 

Холодно в пустыне аравийской.

Ночь прошла. Её иссякла власть.

И спешит епископ Мирликийский

в город дальний, где ведут на казнь

 

площадью

             невинно осуждённых,

как сквозь строй, сквозь мрачную толпу.

И один, дорогой измождённый,

падает, о камень сбив стопу.

 

Но его конвойный поднимает.

Всех троих подводят к палачу.

Руки вяжут. Головы склоняют.

Подставляют головы мечу.

 

Только не отнять у них надежды.

Уж видны в толпе меж спин и плеч

Мирского епископа одежды....

А палач заносит острый меч.

 

Правды нет. Но с истиной не спорят.

И, когда молитва горяча, –

всюду Бог. И Мирский Чудотворец

отнимает меч у палача

 

и бросает наземь, и железо,

как стекло разбитое, звенит.

Все смолкают. Рана от пореза

на руке епископа горит,

 

он седою головой качает,

он возводит очи к небесам

и пред всеми громко обличает

алчного правителя. А сам

 

уж и в мыслях далеко отсюда,

в новый край спешит за океан...

Там, где уповают лишь на чудо, –

Чудо происходит. По словам,

 

сказанным от сердца и по вере,

всё случится. Всё произойдёт.

Ибо Бог не запирает двери,

Ибо Мирский Чудотворец ждёт.

 

И в тот самый миг, когда надежды

оборвётся тоненькая нить,

вдруг мелькнут в толпе его одежды,

чтоб неправый суд остановить.

 

* * *

 

Евгению Алексееву

 

Отсюда до города пять с половиной км.

Пять с половиной. Если хочешь – поди проверь.

Пять минут на машине, двадцать минут на коне,

Пятнадцать на велике. Не закрывая дверь

 

Выходя, не исчезая, не покидая дом,

Не забывая ключ под ковриком у двери

Невозможно попасть в город и побывать в нём,

И посмотреть, что творится там, у него внутри.

 

Если расстояние всё-таки преодолев

Сесть в забегаловке и выпивки заказать,

Можно увидеть как пролетает крылатый лев,

Как телец небесный зажмуривает глаза,

 

Как по трубе водосточной на нежилой чердак

Всходит ангел детскую флейту держа в руке.

Отыграв на ней, он надевает старый пиджак,

Смешиваясь с толпой растворяется вдалеке.

 

Птица двукрылая оба облака пролетит,

Сядет на руку бронзовеющего вождя,

Клюнет, поймёт что уже испортился аппетит

И нечего ждать уже с неба, кроме дождя.

 

Кроме дождя и слякоти, и девяти часов

Вечера, который придёт чуть-чуть припоздав.

Все магазины тут же закроются на засов.

С неба свалится догорающая звезда,

 

Дождь стеной опустится и город зальёт водой,

Не пугайся, это вовсе не мировой потоп,

Просто дождь, он не пахнет вселенской бедой,

Он пахнет сыростью. Чуть пережди, потом,

 

Вызови, если деньги тебе позволят, такси.

Марш домой! Ключ там же: под ковриком у двери.

Если спросят: «где был?». Если будет кому спросить,

Расскажи всё честно. А лучше всего – соври.

 

* * *

 

Петухи на палочках. Деревня.

Праздник на дворе – Борис и Глеб.

Вечер пахнет яблочным вареньем –

Вкусно – хоть намазывай на хлеб.

 

Звёзды пропадают и мигают,

Снова появляются в реке,

Будто бы Господь передвигает

Их, как шашки по большой доске.

 

Мы наедине бываем редко.

Поцелуй блуждает вдоль щеки.

А над нами сад. В саду на ветках

Яблок спелых полные мешки.

 

Выпала роса и пахнет летом.

– Я устала, – скажешь, – понеси.

И рассвет за нами будет следом

Звёзды, будто лампочки, гасить

 

 

* * *

 

Плачет Таня. Мячик утонул.
Молодость прошла и муж в запое….
Танечка, не плачь, возьми отгул,
Да оставь ты этот мяч в покое,

Отдохни, ведь Агния Барто
Знать не знала о такой концовке:
Мячик, лужи, мальчик под зонтом
На пустой трамвайной остановке,

Пьяный муж и дочка на сносях,
Как пинок ногой в живот – зарплата…
Наша жизнь – несовершенна вся,
Что ж теперь рыдать? А ведь когда-то,

В детстве, было всё наоборот:
Рубль за счастье, эскимо и мячик,
Карусель, последний оборот
И напротив самый лучший мальчик.

 

* * *

                          

Андрею Болдыреву

 

Полдня убил на магазины –

Купил супруге сапоги,

«Советское» и мандарины.

Залез в сезонные долги.

 

Под праздник частник ёлки рубит,

На ёлках чтобы нарубить.

Мне проще – борода и шуба,

И лёгкий текстик – не забыть.

 

В декабрьском чёсе соучастник,

Опять придётся поднажать:

Мне предстоит чужое счастье

К осуществленью приближать.

 

И в день последний, покидая

Квартиру сотую уже,

Лифт по запарке вызывая,

На первом стоя этаже,

 

Очнуться, как от яркой вспышки,

С досады дверь подъезда пнув,

Стоять, курить на передышке,

Покрепче шубу запахнув,

 

Травить Снегурке анекдоты,

Водилу в путь поторопить.

И после каторжной работы

Попасть домой и всё забыть.

 

Смахнув устало капли пота,

В дверях с подарками в руке

Застыть. Дочь спросит: – Пап, чего ты?

– Заело молнию в замке.

 

* * *

 

Вирилори


Пришита к небу коровка божья,
Как пуговица к пиджаку….
А я всё тот же, да, всё тот же я
Иду по старенькому чердаку:

Там тихо всхлипывают доски,
Там гвоздик в кепочке торчит,
Там вечер, как коньяк молдавский,
В гортань трубы из стопки влит,

Там голубь на двери качается
И щели пилят полумрак…
Иду. Я знаю, всё кончается.
И всё. Кончается чердак.

На лестницу перекочую,
Вдохнув, чуть-чуть передохну,
Коровку божью откручу я
Пиджак небесный распахнув.

 

* * *

 

Оле

 

Прочти моё имя наоборот,

добавь букву «е», и, вскоре,

тебя хмурый поезд в ночи подберёт

и высадит где-то на мор«е».

 

У самого берега сделает: пыш-ш-ш...

ты выйдешь на берег с вещами,

и галька зелёная, цвета кишмиш,

зашелестит под ногами.

 

У берега ялик мелькнёт, зашумит

прибой, как соседский транзистор

и легкий загар на плечах зашипит

и ты удивишься: «так быстро?».

 

А после прочти моё имя опять,

пусть «е» в окончание встанет,

за тем, чтоб никто не сумел разузнать

о нашем курортном Роман«е».

 

Разговор по душам

 

Олегу Гелюху

 

– Ну, что, пивка?

– А что, пивка!

– Я из горла, а ты-то, как?

– А я? Я тоже из горла!-

И понеслось: тра-ла-ла-ла...

 

– Как жизнь?

– Не то чтобы фонтан!

– Ты где? Всё там же?

– Да, всё там.

А ты?

– И я не ухожу.

Да, все сидят, и я сижу.

 

– Зарплата?

– Можно потерпеть:

не то чтоб выть, не то чтоб петь...

– Закурим? –

Спичка – «чирк» и – вдох.

Молчание. Глубокий вздох.

 

– А ты всё так же, не женат? –

за этой фразой сразу мат,

потом, как вставка, слово «нет»,

а мне почти что сорок лет.

 

– А мне ещё нет тридцати.

– Ну, стало быть, тебе идти.

Мне – крепкого.

– А я возьму

«Пикур» гранат. –

затяжка. Ну-у-у...

 

...Хмелея, смачно матерясь,

они вдвоём месили грязь

у магазина. Таял снег

и время таяло, и смех

 

их тоже таял в темноте.

Февраль от их тепла потел,

и где-то в небе, облака

ловили частое: «пивка?»...

 

Рубашка Бога

 

Сшивает дождь с землёю небеса

стежками крупными совсем небрежно –

бывают же такие чудеса...

А утром, еле брезжила надежда,

 

и солнце выползало из-за туч,

термометр за окошком колебался,

и прыгал по шкале бордовый луч:

взлетал до десяти и понижался...

 

Но ткань небес подогнана к земле

и храбрые небесные портняжки

сшивают воедино небо, лес,

поля и реки – славная рубашка

 

выходит. Бог наденет и вздохнёт

(мы, как ворсинки изнутри свернулись),

лишь воротник рубашки расстегнёт,

чтоб мы от доброты не задохнулись.

 

* * *

 

Собаки мёрзнут в тесных конурах,

не лязгают цепями и не лают...

Как пьяный урка, нагоняя страх,

мороз собачий по дворам гуляет.

 

В домах тепло. Так сладко спать в тепле.

А тут сугробы – свора не продышит,

И даже если лаять – на стекле

такой слой льда – ну кто тебя услышит?

 

Но верится: хозяин дверь толкнёт

и на душе от радости отляжет,

и подойдёт, и даже если пнёт,

то пнёт за дело, но потом – отвяжет.

 

А как представишь – вольные в степи

гуляют псы оравою свободной...

А тут осталось сдохнуть на цепи

от преданности этой безысходной.

 

Мороз трещит собачий во дворах

и шорохи, и всхлипы треском глушит.

Собаки мёрзнут в тесных конурах

чтоб чуткий сон хозяев не нарушить.

 

 

* * *

 

У времени взять взаймы,

Купить билеты на поезд,

Сказать машинисту: «Дай мы

Поведём поезд!».

 

Он спросит: «Куда поведём?».

А мы ему не ответим,

Просто линию проведём

На карте. Отметим

 

Этой линией ровный путь.

Во избежании новых вех

Мы поедем куда-нибудь

Вверх.

 

Но вниз потянут нас нити

И ангел летящий навстречу

Спросит: «Куда Вы летите?

Там нет ничего...»

 

 

* * *

 

У колонки намёрзло льда.

Я в калошах иду по льду.

В мои вёдра льётся вода

и... суда по воде идут,

 

и растёт из воды камыш,

и дымок идёт из трубы,

и петляют следы от лыж

вдоль дорог, где столбы... столбы...

 

постою, посмотрю в ведро:

вот он я, вон мои следы,

вон скользнул золотым пером

луч фонарика. Рвутся льды

 

и слышна перекличка рек...

...В вёдрах льдинки плывут звеня.

Заметает деревню снег

и следы мои, и меня...

 

* * *

 

О. С.

 

У принца сломался конь. Куда он теперь без коня?

К тому ж, конь не белый был, а цвета морской волны.

А Санчо, вчера, осла на мерина променял...

А девочка молча ждёт. Девочки ждать должны.

 

У принца – деньга длинней, чем косы у Рапунцель

И он починит коня, за деньги – хоть целый табун.

У Санчо нет денег пока, но есть высокая цель....

А девочка снова ждёт. Ей не обмануть судьбу.

 

Не скачет чего-то принц — детали не подвезли:

На импортного коня детали долго везут.

А Санчо опять пьян, пьян от хозяйской любви

Выпитой из письма, которое, кстати, ждут.

 

И что ей, девочке той, в холоде съёмных квартир

Состариться без того, который застрял в пути?

Девочка молча ждёт и с девочкой ждёт мир,

И только время идёт, поскольку должно идти.

 

* * *

 

У реки сидят рыбаки,

курят «Приму», поклёвку ждут.

И у каждого из руки

вырастает ореховый прут.

 

На заплёванные крючки

ставки сделаны. Постучат

по орешине рыбаки,

вслух мучительно промолчат.

 

Государыня рыбка, ну,

где ты плаваешь? Цып-цып-цып...

И крючками скребут по дну

неудачливые ловцы.

 

Но всё это – напрасный труд:

рыбку звать, не поймав, корить.

Толку, что их старухи ждут

у разбитых своих корыт.