На зимовье
Всё бы мне пить ртуть и мазут,
да разбирать отходы людопроизводства…
Камень били, о камень – выбили слезу,
но слеза не проросла от зелёного солнца…
А солнце полетело за хреновой любовью.
Говорят, здесь, случка – не грешный поиск.
Живи здесь, оставайся на зимовье,
всё – равно, сольётся в ком, да под поезд…
Ах, птичка ты моя, птичка родная,
за что ты мне такая, такая свободная? ...
Пером птичка рубит, как топором
и смеётся в телефонную трубку…
Ты, наверное, не видишь, мой серый дом,
он цветком испепелённым хочет
упасть в твою руку…
Полетело солнце за хреновой любовью.
А ты и птица и солнце, ты текла на «вокзал»
Живи там птичка,… живи на здоровье.
Только помни, что здесь, без тебя умерла слеза…
Балкон (Вад – Дарку)
Могу нарисовать балкон. Могу проклясть балкон.
Шансы – сказка, есть только святая книга…
Я плевал на этот чуждый и отвратительный сон.
Этот мир, это балкон, и как не крути, а придётся прыгать.
Вот Она, придёт, как будто добрая и в золотой оправе,
И в голосе Её, грядущего ужаса для тебя ничего не выдаст.
Скажет: «Привет…» Даже улыбнётся, но потом… раздавит.
И за что нам такая, правда, за что нам такая милость?
Так и будет, до конца всех минут висеть на нас панцирь…
И руки, и шею не снимаемые будут давить кольца.
Беспощадна Она. Не сказать. Не выдохнуть. И не развязаться.
Да и можно разве, ногами дойти и руками взять Солнце?
И собирался из ангелов, из ангелов болезненных поход.
И виделась правда не сквозь радость, но сквозь чёрные линзы.
Им сказали боль терпеть, а они взяли, да всё наоборот,
И заткнулась Она, хоть на миг перестала плести свою низость.
Это всё не всерьёз. Это всё – там ли, здесь. Это всё на бумаге.
Но твари вставать должны, как прозвучит Ваше имя, сударь.
И я даю поклон, как отражению, за то, что на миру был ангел.
Ненавижу любовь. Любовь – зло. И я там буду. И я там буду…
Слова для Анж
Эту книгу я не даю читать, трогать, кому попало
Чтобы взять её, надо чтоб руки были посеребрёны...
Все-таки жизнь бывает сладкой, а кровь горячей и алой
Ты живая, и ещё… ветра синие волны
Я дышу, у меня в руках твоя книга
Твой «Голос», я читаю молитву
Неужто ты, как и я, питаешь презрение к земным играм?
Так хочется верить, что ветер не стихнет. Ветер не стихнет…
В моём доме всегда мёртв телефон, и не греют батареи
И этот ветер постоянно несёт чего-то обрывок…
Если б мне сказали что ты бог, я бы им не поверил
Разве может быть бог таким красивым.
Мир не достоин такой, как ты,
Слышишь? – это слова для тебя Анж.
Тебе можно рассказать про небо, и про… Сальму Хайек.
Каким бы не был склеп, он будет не твой, не мой –
Только ветер в избитых руках, и то, что она никогда,
никогда не узнает…
Голубь мёртвый у двери
Он, Она, оно, они…
Голубь мёртвый у двери.
Голубь живой летает в подъезде,
Ах, золотая моя, и мы тоже исчезнем.
Ты – дрянь, и я – дрянь, и люди – всё дрянь,
Но, пожалуйста, не подтверждай этих слов, перестань.
Я бы снял с тела и подарил бы Тебе медальон,
Да тобой не дано путей к этому поступку.
Взял бы сердце – камень и положил бы на холм…
Всё отдать: до последнего крика, последней буквы.
Из тишины твоего номера, из комнаты вакуума
Течёт или летит эта река в руке неживой…
О, каким же ужасным было то, о чём ты так плакала.
Здесь ничего. Здесь помнится и хранится голос твой.
Голос твой.
Никто из нас друг другу не показались,
Но ты поедала меня, незримо, не ведая, без соли, без сахара…
Все, исполняя свой отвратительный танец,
Раздавливая, убивая меня в этом невыносимом холоде вакуума.
Он, Она, оно, они…
Голубь мёртвый у двери.
Мечта
И фотографии твоей не отдам в грязные лапы,
И не упаду, и не сожгу псалма.
Ребёнок – ребёнок, мама найдёт тебе папу…
Ребёнок – ребёнок, я сошёл с ума…
Сидит на кухне, красивая, в одеяле.
Говорит с не прощённым человеком по телефону.
Фиолетовый праздник был – цветы рвали…
Стонет-плачет убитый ею ребёнок.
Я же, тебе никто. Называй меня просто «даос»,
Ещё добавь буквы твоего странного имени.
Незачем открытый – в небо вбитый гвоздь
Вчера с тобой говорил. Глаза у тебя красивые.
Красивые…
Хэппи-энд
Ты, позорная, дай порадоваться жизни хоть один день.
Ты, что берёт не то под своё крыло.
И больше не умирай никогда и никому не верь
На радость всем им и им же назло.
А ты любимая не пиши о своём симбиозе.
Симбиоз вещь такая – назавтра может лишить тебя меня.
Кто-то взял и бросил мне, в разрезанное горло звёзды,
А звёзды укутала собой, всё фиолетовая змея…
У тебя глаза святы,
а голос свеж, как у ребёнка.
Руки отрезать тому,
кто прикасался к тебе когда-то…
А мне глаза выколоть,
и им скормить без соли… Бессонный…
Бессонный, да ещё стоит пред ней на коленях.
Умоляет стать женой, плачет на свет…
И прожить с ней каждый день нездешний и последний.
Только я никогда не верил в хэппи-энд.
Фотография Н.Л.
Твоя фотография во втором ящике моего стола.
Твоя фотография – самое ценное, во втором ящике.
Когда я подохну, никто не тронет её, не узнает, что Ты была…
Твоя фотография – самое ценное здесь, самое настоящее.
И выльется и застынет правда из месяца и креста…
А, нужного слова не взять с твоих божественных уст
И соберутся послушать Сказку (для Н.Л) у холодного костра
Совы и вороны, некто без имени, и ещё орел и мангуст…
Год – два и Ты услышишь… Год – два и Ты узнаешь…
В чём камень прост, в чём тяжесть и на чьи плечи.
И не увидится Тебе свет, за теми, что из груди моей вырастут камышами…
И немного позвенит, а потом и вовсе растворится жемчуг…
И не дотронутся до меня твои руки сквозь ледяной панцирь.
Так должно быть. Так должен тлеть парашют.
Но твоя фотография... Ты прекрасна. Ты прекрасна. Ты прекрасна…
Я эти слова так берегу, я на них не дышу.
Сам с глазами закрытыми, а душу сквозь асфальт…
И у дверей окна высматривает. А ничего у них не найдётся.
Так тому и быть. На том и закончится. Пускай…
И всё ж не будет кричать. Всё ж и эти разорвутся кольца.
Вот такая вот сказка немая. Позвенит монетами, да ничего не купит…
Вот так вот выпадет из вчера – завтра, и не останется на сегодня…
Всех голубей, что отпускал, цветами разукрашивал. Никого не вернули…
Наверное, летают теперь без имени, без слов Её, на свободе…
И умерли они, не у Неё на руках…. Не в песни своей, не в словах её.
А монеты те, я собирал по капле, там, где Зелёная Мечеть…
Но они не в пользу, они в тягость, от них всё живое не поёт.
И кричали они, не у неё на руках, что надо: Не петь. Не петь. Не петь…
Уголь
(Из поэмы «Оклахома сквозь голограмму»)
Как голограмма возникают,
Когда-то, для кого-то, что-то значащие буквы Н.Л.
Наивные бабочки летели на свет, но падали на угли…
«Ты ещё пожалеешь!» – кто-то кричит мне, но я уже пожалел,
что оказался в этом подъезде, в этой квартире, у этой земли.
Мне, или кому-то похожему на меня
Тесно в этом душном и родном подъезде,
В этой квартире, в этом доме…
Привиделась мне любовь, но это – змея
И петь для неё болезненно и бесполезно,
Где-нибудь в Оклахоме…
У комнаты есть только дно, есть только угол…
Нет дверей и рек, красивых берегами…
Ты свет. Мы никогда не увидим друг друга!
Но тебя это совсем не испугает.
Ты стелешь постель… Скажи, ведь ты стелешь постель...?
Как страшна твоя постель в звоне моих нарисованных бус…
План такой: всё увидеть, всё узнать, всё успеть…
И ничего... И цветка запредельного не сорвать с твоих уст.
Но только Ты, и в глазах красно-чёрный оттенок…
Любишь Ты? Ну и дои его, как телка...!
Те, кто убивают таких, как я, знают своё дело,
Они словно Ты, и у них не дрогнет рука.
Родись со мной
Родись со мной.
И больше не пиши, что Ты вещь
в руках какого-то… кентавра.
Собакой подстреленной у ног твоих лечь
И с тобой умирать, а без тебя и подавно.
Родись со мной.
Забудь, что сожительствовала
в ожидании болезненного мне звонка…
Я не жив без тебя, предположительно.
Нет, я даже уверен, наверняка.
Родись со мной.
Раздели со мной этот остаток.
Стань непосильной, держащей ношей.
Родись со мной.
И больше не делай никогда так…
Никогда так не делай больше.
Сказка (для Н.Л.)
Это ничего. Это навсегда, а всегда ограничивается жизнью.
Рождение – диагноз, который непросто оспорить.
Вот он: смешной, нелепый,
отразившийся в глазах Маленького Принца
Он не видит, но его тошнит от всех этих историй…
Сейчас будет сказка, которую не сказал Ганс,
И придёт потоп, и всех нас проглотит…
Из всего этого, больше всего люблю слово «транс»
Вот он, он кричит, он из крови и плоти,
Которую резали, резали, резали – и не раз.
Он подурачится и скажет: «Я люблю Фею»…
Потом как обманутая рысь повесится на сосне.
Он так мне сказал, я не могу ему не верить,
Ведь, если я не поверю ему, он не поверит мне.
Потом вы накроете стол и скажете:
«Идите вы на …, о милостивый сударь.
Идите, идите, на вас не осталось посуды…»
От безысходности я льщу сам себе, вот меня приперло
Изба сгорела, собаку убили, и ты…– перережь мне горло.
На ковре неба я нарисовал дивное озеро
И это только начало, это даже не середина.
Посмотри, какое небо звёздное,
Посмотри, какое небо звёздное…
Прости меня, Каролина. Прости меня, Каролина…
Бескрылые подснежники
В небе летают бескрылые подснежники,
Обречённый на казнь спрятан в шкафу.
А если и возьмёте меня в руки, то потом изрежете.
Сколько можешь не вспоминай Её и слово «живу».
Номера, сердца не для меня, витрины, –
Как могли, и сколько могли, отражались в озёрах…
К счастью, никто не сравнится с тобой, не будет такой красивой…
Как земли, в которые я бросал холодные зёрна.
И зёрна эти молились и росли как на каторге,
Ну и что мне с того? – Я сотру твой номер.
Мое небо во мне и глаза терпеливые закатаны –
Без тебя/с тобой, мне сидеть в этой коме.
О том, что я не видел, я могу говорить бесконечно.
В том, что я не видел, ты не отыщешь логики.
«Прощай» – это карта, которую мне крыть нечем.
«Привет» – мы были не такими, какими нас запомнили.
Боже, я «не знаю о Её жизни ничего»…
Моё тело лежит в глубине, в шкафу…
Но может, это ты была то чистое волшебство?
Но может, это ты приравняла к нулю слово «живу»?
Ты никогда не узнаешь, как ты была дорога.
И я даю тебе слово, что монах ударит в колокол…
Пел о тебе, или не о тебе про какие-то снега…
И, может, всё-таки в твои руки я бросал серебро да золото?!