Роберт
Рождественский

Баллада о зенитчицах

Как разглядеть за днями  
след нечёткий? 
Хочу приблизить к сердцу 
 этот след… 
На батарее  
были сплошь –  
девчонки. 
А старшей было  
восемнадцать лет. 
Лихая чёлка  
над прищуром хитрым,  
бравурное презрение к войне… 
В то утро  
танки вышли  
прямо к Химкам. 
Те самые. 
С крестами на броне. 
  
И старшая,  
действительно старея,  
как от кошмара заслонясь рукой,  
скомандовала тонко: 
-	Батарея-а-а! 
(Ой мамочка!.. 
Ой родная!..) 
Огонь! –  
И –  
залп! 
И тут они  
заголосили,  
девчоночки. 
Запричитали всласть. 
Как будто бы  
вся бабья боль  
России  
в девчонках этих  
вдруг отозвалась. 
Кружилось небо –  
снежное,  
рябое. 
Был ветер  
обжигающе горяч. 
Былинный плач  
висел над полем боя,  
он был слышней разрывов,  
этот плач! 
Ему –  
протяжному –  
земля внимала,  
остановясь на смертном рубеже. 
-	Ой, мамочка!.. 
-	Ой, страшно мне!.. 
-	Ой, мама!.. –  
И снова: 
-	Батарея-а-а! –  
И уже  
пред ними,  
посреди земного шара,  
левее безымянного бугра  
горели  
неправдоподобно жарко  
четыре чёрных  
                          танковых 
     костра. 
Раскатывалось эхо над полями,  
бой медленною кровью истекал… 
Зенитчицы кричали  
и стреляли,  
размазывая слёзы по щекам. 
И падали. 
И поднимались снова. 
Впервые защищая наяву  
и честь свою  
(в буквальном смысле слова!). 
И Родину. 
И маму. 
И Москву. 
Весенние пружинящие ветки. 
Торжественность  
венчального стола. 
Неслышанное: 
«Ты моя – навеки!..» 
Несказанное: 
«Я тебя ждала…» 
И губы мужа. 
И его ладони. 
Смешное бормотание 
во сне. 
И то, чтоб закричать  
в родильном  
доме: 
«Ой, мамочка! 
Ой, мама, страшно мне!!» 
И ласточку. 
И дождик над Арбатом. 
И ощущенье  
полной тишины… 
…Пришло к ним это после. 
В сорок пятом. 
Конечно, к тем,  
кто сам пришёл  
с войны. 
  
          1973