Александр
Карпенко

переплыви Волгу, переплыви Лету...
Пётр Вегин

«Пишите письма, господа…»

Памяти Лады Пузыревской

Не стало Лады Пузыревской. Лада была человеком нестандартным и настоящим. Твёрдость сочеталась в её характере с мягкостью и пониманием. Она так любила людей, как, пожалуй, никто из моих друзей и знакомых. Любила бескорыстно, жертвуя своим временем, деньгами, всем, что у неё было. Она помогала самым обездоленным и обиженным судьбой. Все её деяния, без иронии и преувеличения, достойны быть записанными золотыми буквами на скрижалях Чистой Человечности. И эта жертвенность, эта готовность прийти на помощь любому никогда в ней не иссякала. Она была для меня образцом личности. В ней было много любви не напоказ, ведь порой проявление любви – просто не делать зла. Редко кто живёт с сердцем Данко и готов посвятить свою жизнь другим. Такой была Лада Пузыревская. «Я – это ты»,– полагала она, и – самое главное – она была поэтом.

Мы познакомились в середине нулевых годов в Сети, и часто виделись в реале. Уже тогда её стихи привлекали всеобщее внимание:

Лада широко использует в этом стихотворении внутренние рифмы. Превосходное владение рифмой всегда было её сильной стороной. И всё-таки, в своём творчестве она прежде всего говорит о донорстве духа. Стихи – это письма в будущее, и, конечно, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся». В этом стихотворении поэт говорит о бессмертии и его возможных формах. Ранняя лирика Пузыревской во многом выпорхнула из «Заратустры» Фридриха Ницше. Лада писала необычно и самобытно. Стремление высказаться было для неё, как мне показалось, даже более важным, чем качество стихов. Уже в ранних её произведениях звучал протест против «ненастоящего».

У Лады Пузыревской была тайна. Дело в том, что ещё в девяностых врачи поставили ей неутешительный диагноз. А потом – другие врачи – этот смертельный диагноз опровергли. Она прожила с ощущением быстрой и неотвратимой смерти пять лет. После этого, в знак благодарности за дарованную заново жизнь, она стала отзываться на человеческую боль как на свою собственную. Словно бы ощутила сердцем потребность. Думаю, вся «токкатность» её произведений родом именно отсюда. В человеке разом исчезли все мелкие страхи, которые часто отравляют нам жизнь. «На смерть, на смерть держи равненье, / певец и всадник бедный», – писал Александр Введенский. Эти строки классика вполне можно отнести и к творчеству Лады. Невзирая на уникальность своего жизненного опыта, часто, выступая от имени всего поколения, она говорила «мы». Это удивительное «мы» вместо привычного «я» – многоголосная исповедь нашего времени как лирического героя. «Мы – сто пудов – неизлечимы», – говорила Лада. Конечно, это была неизлечимость, от которой избавляться не хотелось, поскольку в этом заключался стержень личности человека и творца.

Особенность поэтики Лады Пузыревской заключается в том, что её речь уже содержит в себе некий «концентрат», не нуждающийся в уплотнении. В её текстах много реальной, непридуманной жизни. В то же время, эта жизнь предельно обобщена. Лада была «авангардистом» в поэтическом мышлении, справедливо полагая, что в 21-м веке уже нельзя писать так же, как писали в 19-м. На мой взгляд, её стихи – чистой воды неоэкзистенциализм. Жизнь у Пузыревской – «немногим длиннее стишка», и в этом, как мы можем теперь убедиться, есть своя правда.

Во многих стихах Лады уже присутствует потусторонность: «Блаженны те, кто твёрдо верит – нас-то(!) / минует посвист зыбкой тишины… / Некрепко спят. объевшись белены, / адепты веры в полумеры, тьмы / шаги всё тише… Под окном тюрьмы / хрустят осколки звёздного балласта. / Шаги всё ближе… Нет надёжней наста, / чем ветром опрокинутые сны» («Он был последним»). Она лучше, чем кто бы то ни было, понимала: это только отсрочка, никто не отменит твой «one way ticket». В Новосибирске Пузыревская тосковала по Питеру и по морю. В её стихах много моря («Цунами», «Послесловие к морю», «Прощание с капитаном, «Штильное», «Корабельные-колыбельные», другие «морские» стихи): «море живёт, как дети, / нежно сплетая волны и сны в рассветы, / любит оно, волнуясь, искать ответы / на берегу истоптанном – кто ты, где ты?.. / Что ты поймаешь, в небо забросив сети?» В своё время Лада увлекалась дайвингом. Она открыла нам мир моря во всём его глубинном разнообразии. Но как же хрупка поэтическая доля птиц и русалок! Море было для неё синонимом жизни: «ветер не спит ночами, пришпиленный к молу, / там только море – жизнь, остальное – пауза».

Повествование у Лады и символистично, и предельно конкретно, что даёт зримый объём бытия. «Плохое» парадоксально сочетается с «хорошим», жизнь – со смертью: «вечность скребётся в битые зеркала», «когда ты птица, с неба – только вниз». В питерских стихах таких контрастов, перевёртышей, оксюморонов очень много. В Небесном Питере смыкаются Лада и Ладога. У Пузыревской действительность трагична, даже если читать её «поверх строк». Но, как ни странно, её стихи примиряют нас с трагизмом повседневности.

В стране, где везде – «зона» и надо быть сталкером, Лада проявляла бесстрашие, смирение, личностный героизм. Когда она поняла, что некому ухаживать за больной мамой, она окончательно приземлилась в Новосибирске и жила там до конца своих дней. Взяла из детдома и воспитала сложного ребёнка. Она нигде не искала лёгкой жизни. Может быть, просто не умела отдыхать. В её мире мало радости. Может быть, именно поэтому она помогала всем страждущим. Потому что знала – никто больше не поможет: «то ли дело к весне и снова / станет некуда торопиться. / что терять мне, живое слово / подбирающей по крупицам, / на подмостках чужого века / присягающей, как иконе, / письмам мёртвого человека, / не ушедшего от погони». Собеседников Лады объединяет многоликое «ты», словно с кем-то поэт находится в диалоге. Это создаёт особую доверительность, идёт ли речь о живущем человеке, или об ушедшем.

Лирика Лады – сновидческая: «Так падают в небо, / так сны провожают на плаху». У поэта – богатый и универсальный язык. Там есть всё – и просторечие, и сленг, и философия. Автор словно бы демонстрирует всем нам, что язык будущего разнообразен. Всё может стать символом. Лада писала балладно, «по-бродски»: циклы сонетов, стихи, близкие к поэмам. Могла начать повествование с чего угодно – например, времени года или погоды. Но она неизменно выходила на самые широкие обобщения: «страна в сугробах, мы ей не по росту». Лада писала о состояниях души: «земля моя, впитавшая молитв / и горя на четыре жизни впрок, / куда ни наступи – везде болит / не ближний свет, / нелёгкий хлеб, / тяжёлый рок».

У Пузыревской, конечно, есть свои излюбленные темы. Одна из них – Бог, который медлит с воздаянием: «Ну, здравствуй, Бог. Молиться не проси, / скажу, как есть – к чему мне эта осень? / Таких, как я, немало на Руси, / не нужных вовсе. / ... пока рисуют пули вензеля / и плачут дети: Боженька, помилуй… / Их страх устала впитывать земля, / а смерть, смеясь, вальсирует по миру». Отсутствие Господа сводит людей с ума: «но пророка всё нет, а навстречу всегда – гора, / на вершине горы – дымящийся день вчерашний». И, как следствие – никто не думает о судьбе простых людей: «Никто не ищет нас. Все ищут Бога».

Одна из основных тем творчества Лады – несоответствие мышления у разных социальных слоёв. Тот, кто проливал кровь, не понимает прожигателей жизни в ресторанах. Тот, кто живёт в суровых северных условиях, не понимает жителей юга. Непонимание у Пузыревской тотально и непоправимо. Эта разноголосица в жизненном опыте, наверное, была бы не так печальна, если бы не приводила людей к взаимонепониманию. Русские люди у Лады не живут, а выживают – от зарплаты до зарплаты, от пенсии – к пенсии, от беды – до беды. Лада – плоть от плоти своего народа. Ей было не хуже и не лучше, чем большинству из нас. И всё это мы видим в её стихах: «В чём ты виновата, / прекрасная, безумная страна?.. / Так мало – сил, так много – обелисков, / расплавленное солнце слишком низко, / и слишком близко – третья сторона / медали». Было необычно обнаружить в стихах Лады аллюзию к собственным строчкам – о третьей стороне медали.

Откликаясь на резонировавшие в ней тексты друзей, она дополняла найденные образы своим проживанием и философией.

Лада Пузыревская – поэт стихий, как Сен-Жон Перс. Она дополняла реальность мистическими прозрениями, чувствовала, как движется время: «Время наше уходит молча, не по-хорошему». Но главным в её лирике мне представляется чужое страдание и способность ему сопереживать:

Рифмы Лады Пузыревской достойны отдельного упоминания. «Падишах – падежах», «канонам – не дано нам», «картинна – карантина», «накроили – на крови ли», «напомнишь – на помощь», «на уме мы – ойкумены», «эвкалипты – эка, влип ты», «Мураками – тьму руками». Далёкие по смыслу слова звучат похоже. Это не просто творческая удача – это элемент стиля. Такое не придумаешь. Так качественно рифмовать мало кто умеет. Но рифма у Лады – не конечная цель. Смысл всегда глубже: «И когда океан был равен лишь сумме рек?» Рифма «сумме рек – сумерек» – это талант слышать омонимические рифмы. Конечно, поэт не пользовалась словарём рифм. Лада сама могла дать фору компьютеру, который составные рифмы не рассматривает вообще. Стихи Лады стоит читать вслух, чтобы услышать всё богатство её речи.

Потоки сознания, эти реки, впадающие в другие реки, упорядочены в её текстах чеканным ритмом и многочисленными рефренами. И – пожалуй, главное в стихах Лады – ощущение правды «последнего слова». Градус повествования и накал бытия. Подлинность проживаемой жизни со всеми её мучительными вопросами, ответами-неответами и прозрениями. Лада словно бы всё время писала одно большое, нескончаемое стихотворение, в котором жизнь была игрой стихий, неподвластных человеку. Одна тема в её творчестве, в сущности, доминировала над другими: «Трудно. Держимся. Не сдаёмся». Многим читателям это давало силы жить: «хоть сдохни, но ни слова без любви. / в последний путь / какую рифму дашь мне?.. / а заслужила – сделай так, чтоб дальше / в ту гавань заходили корабли».

Часовщик по первой профессии, в книге «Время delete» Пузыревская словно бы «отменяет» земное время, останавливая фаустовское мгновение. У Лады спорят между собой клавиши ноутбука «ввод» и «отмена». Поэт пронзительных истин и «последнего слова», она парадоксально пишет о том, что можно войти в мир, исчезнув из него: «С мониторов – веришь?.. – проще исчезнуть, поставив на клавишу enter».

Человек есть мера вещей, как в жизни, так и в смерти. Представления о ней у разных людей могут радикально не совпадать. Лада уходила из жизни трудно. Но – главное – с нами всегда её стихи: «ну, конечно же, не про счастье, / что давно уже не по силам – / научи меня не прощаться. / даже если я не просила». «Отбинтуй ему неба» – писала она об одном из своих героев. И теперь хочется сказать о самой Ладе: «Отбинтуйте ей неба – она это заслужила!»

Коллаж работы Лады Пузыревской.
Фотографии из архива Александра Карпенко.

© Александр Карпенко, 2025.

© 45-я параллель, 2025.