Незабвенные
Тот год, теперь уже не близкий,
беды ещё не предвещал:
твой восхитительный английский
меня безмерно восхищал.
Но помнится, в другом году,
теперь уже таком же дальнем,
ты говорила на урду –
в бреду ли параноидальном?
Следили-то не за тобой!
Они тогда за мной следили.
Они тогда за мной ходили
с большой подзорною трубой.
Всё потому, что я им должен
за тех, кто жив и кто не дожил –
кто от начала всех начал
ни разу их не замечал.
А я, как вышедший из комы,
как сквозь магический кристалл,
увидел: мне они знакомы,
но виду подавать не стал.
Но и с тобою стал неловок
и объясниться не сумел:
я сам бы не уразумел
тех жестов, взглядов, недомолвок.
Я ускользнул! Я был таков!
Удрал! Сбежал на юг, на воды…
И там читаю переводы
твои – со всяких языков.
2002
Ретроспектива
Дворничиха Серафима
убирала в злую рань –
что листву без хлорофилла,
что обыденную дрянь.
Распротак… со всей семьёй!
Но бутылки под скамьёй
заблестят неугасимо…
Сима, жизнь переносима.
Корифей различных практик
Николай, сантехник, тактик,
возникал на первый клич,
где ему платили лохи.
Пил на рупь от каждой трехи,
наконец, купил «Москвич».
Вот так сила! Вот так воля!
Коля, кайф без алкоголя!
Никакой не корифей
был котёнок Тимофей.
Баловал переводня
так, что не хватало дня.
Раз протектор завизжал –
Тимофей не убежал.
Там и кончился, вестимо…
Тима, смерть неотвратима.
Таня – музыка, балет…
До почти разумных лет,
знались, кажется, с детсада…
А теперь берет досада –
хоть стучись об стену лбом:
не добрал, не додал Тане…
Написал я ей в альбом:
Каждой Тане – гриб в сметане.
Друг Валера – бах на бах...
Палкой в глаз – ботинком в пах.
Я с тех пор похуже вижу,
а ему ушили грыжу.
Говорили: Карабах…
Вот попал – из всех америк…
Сгинул. Или там – в рабах…
Извини меня, Валерик.
Лёха – школа, институт…
Думал, здесь его уж нету,
но встречаю – тут как тут.
Хоть совсем меняй планету.
И опять – о том, о сём…
В чем проблема? Да во всём!
Я с тобой не пас гусей,
Алексей планеты всей!
2003
* * *
В одной из – не к ночи будь сказано – мафий
прошёл криминальный заказ…
Но ты была лучше своих фотографий:
красивее в тысячу раз.
Следил за тобою наёмный убийца,
потом не убил – пожалел,
поскольку в тебя умудрился влюбиться,
да так, что совсем ошалел.
А я, досмотрев увлекательный триллер,
решил приблизительно так:
тот самый чувак – неудавшийся киллер –
вполне безобидный чудак.
Но если по самую суть углубиться
во тьму канцелярских чернил,
выходит, что даже не он – не убийца,
а тот, кто его сочинил.
Возьмём Дездемоны историю эту –
какой несчастливый финал.
И также Офелию, также Джульетту,
Корделию – кто доконал?
Возможно, реальная жизнь – лотерея,
но что до печатной строки,
то авторы триллеров стали добрее –
нормальные мы мужики.
2005
* * *
Мне снилось: я – Илья Ефимыч Репин,
рисующий в манере Art Nuvo.
За то, что череп твой великолепен,
я восхвалял дантиста твоего.
Сверкая декольтированной шеей,
как говорится – сделав первый шаг
к взаимности грядущих отношений,
ты предлагала кофе, чай, мышьяк…
Тогда из глубины водоворота –
из самых подсознательных колец,
возникла мысль, что всё мужского рода,
поскольку всё имеет свой конец.
И я увидел Рай, который словно
Одесса – где платаны и причал…
Спросили:
– Вы из Ровно?
– Нет, из Ковно, –
я ангелам небесным отвечал.
Когда в окне реальность забелела,
я пробудился с криком – помоги!
Болела на заре нога, болела –
как будто оторвали полноги…
Уже взбиралось солнце по канатам,
чтобы окрасить небо цветом blue,
Я понял: я – патологоанатом,
и знаю, почему тебя люблю.
2005
* * *
Утро осеннее – иго монгольское.
Бродит собака-калека…
Муторно вдруг – на душе что-то скользкое –
я не люблю человека…
Время, по-своему, очень не свойское –
время хандры и потерь.
Я четверть века любил человека
и не люблю вот – теперь.
Холодно-холодно – видишь дыхание? –
не середина июля…
Утро осеннее, утро нахальное,
да и собак не люблю я.
2007
* * *
Что уши слышали? Что видели глаза?
Что ощущал язык? Что чувствовали пальцы?
Мы вышли врозь, затем свернули за
свои углы – пришельцы… постояльцы…
И тут естественно включается, беда –
тупые приступы тоски по невидимке –
когда с тобою рядом, и всегда,
невнятный призрак – что-то вроде дымки.
Как ладить с этой безрассудною тоской –
сквозь всю сумятицу людскую городскую,
сквозь толщи стен, сквозь познанный покой –
услышав код: «я по тебе тоскую…».
Тогда тень птицы устремится из груди
наперерез эзотерической тираде…
Всё впереди ещё, всё впереди
не ради грёз – всей нашей жизни ради…
2007
* * *
Будут вечером гости – семейная пара.
Те, что нашего возраста, нашего круга.
Основательный муж и красотка супруга.
Ненавязчивый трёп, анекдоты, гитара…
Разговор, что типично для нашего круга,
про работу, про быт, про детишек, про Ниццу…
Как-то раз, вместе съездили мы за границу –
я решил, что нашёл настоящего друга.
И пока наши жёны о чём-то шептались,
говорили мы с ним о стихах и о бабах…
В ресторанах, в соборах, в музеях и в пабах,
и когда по вечерним бульварам шатались…
Без сомнения всё принимали на веру –
о своём, о мужском говорили, курили…
Представляешь, друг другу подарки дарили –
просто так, пустяки, зажигалки, к примеру.
Будут вечером гости – куда тут деваться –
очень скучные немолодые супруги…
Он мой искренний друг, наши жёны – подруги.
И о чём говорить? И опять напиваться…
2007
* * *
А если б я в то время был бы себя мудрей,
скорей всего не заводил бы людей, зверей,
обителей, автомобилей, картин и книг –
чего сегодня нет любимей, к чему привык.
Бродил бы, разводя турусы и без забот,
перечисляя только плюсы своих свобод
И говорил бы: вот мой выбор – и он таков,
возможно, я отсюда выбыл – но без оков.
А если бы я был серьезней, хватило б сил –
любви бы подлинной и поздней – не попросил.
Где раздавали эти доли – не наверху?
Не говоря уже о боли в душе, в паху…
2007
* * *
Который раз, в процессе полубреда,
подвыпивший вещает визави:
«Была любовь – она и есть победа.
Ещё одна зарубка – и живи…»
Но как прикажешь праздновать победу –
слабать на барабане, на трубе…
Я, до сих пор, когда куда-то еду,
всем телом представляю, что к тебе…
Наверное, ты где-то есть в продаже –
всё опрагматил пресловутый змей.
Когда-нибудь вольёшься ты – когда же? –
в единый образ женщины моей.
Но мне тебя не взять и не истратить –
ты не моя сегодня ли, давно…
Тень от бокала падает на скатерть –
как будто бы на скатерть лью вино.
2007
* * *
Где обделяли милостью природу,
в другом миру, в этнической смеси,
я вдруг поверил (через пень-колоду):
Барух ата еси на небеси –
душа реинкарнация нирвана –
что очень странно, и – не очень странно,
какая, впрочем, разница – Спаси…
Сменились время, место – что осталось?
Работа-волк? Но в лес не убежишь…
И вот опять поверилось – под старость –
что Это – есть любовь… и это – жизнь!
Как мальчик во саду ли, в огороде…
Ной говорил по пьяни что-то вроде –
с той, что тебя несчастней, не ложись.
А ты была несчастной и… уютной,
в какой-то мере сделалась родной,
и всё же, ты была сиюминутной,
для ирреальности – непроходной:
пусть у тебя тех жизней – что у кошки,
игривый нрав, пленительные ножки…
Но тут – не меньше вечности одной.
В той жизни – ты мне что-то уделила:
духовность? страсть? ажурное бельё?…
О, нет! Не Саломея, не Далила…
Всё очень мило – только не моё…
В той жизни ты любовь сжила со свету,
и я, признаться, следуя совету:
дышите глубже – задушил её.
2007
Закат
I
До встречи – шелестнула роза…
Но, в состоянии невроза,
поди хоть что-то восприми…
В мозгу звучало – до-ре-ми-
до-ре-до –
старенький мотив,
для тех, кто знает.
Воплотив
(не столь уж явному хотенью
поддавшись)
грёзу,
вышел тенью,
по крайней мере в смыслах двух.
Вкус, осязание и слух,
и зрение, и обонянье
лишили вечер обаянья –
и я заглох, остыл, потух...
А во-вторых – пропел петух,
и трижды предан был уже я…
И всё «…хужее и хужее! ...»
(глава II-я «Море слёз»,
«Алиса…», Льюис Кэрролл).
Грёз
всё меньше.
Нищенская рифма:
«слёз-грёз»,
но главное, из ритма
не выбиться – чтобы всерьёз
меня восприняли.
Прогноз
погоды ведь воспринимают,
хотя прекрасно понимают:
там, что ни посул, то курьёз.
II
Меня ж, Детёныш Человечий
(который пахнет молоком,
которого желаю только
лелеять, нежить и любить),
ты отвергаешь с каждой встречей,
и не мечтая ни о ком
ином,
я провожу без толка
свою невечность, стало быть.
III
И мнятся времена другие –
прошедшие, когда нагие…
когда влюблённые… вдвоём…
Довольно! Мне осточертело
души не чающее тело –
понятно, это о своём…
IV
Довольно! – будто бы на бис,
с настойчивостью ветерана
труда
без устали точить
булыжник –
маешься, хлопочешь,
выискиваешь компромисс…
И всё же, это очень странно,
что я хочу тебя лечить,
а ты меня лечить не хочешь.
2008
* * *
Всё сказано уже – не только в мыслях –
во всевозможных словосочетаньях
в художественных текстах, в очертаньях
лицом к лицу, по телефону, в письмах…
Гордился бы собою откровенно,
будь ты литературным персонажем,
но ты – реальность, и с реальным стажем
тобою графоманю внутривенно.
И даже время – сколько не натикай –
не лечит от тебя. И пестротканны
решения твои. И тараканы
твои природы незнакомой – дикой.
2009
* * *
Я хочу приготовить тебе романтический ужин:
электрический свет, бутерброд с колбасой, алкоголь.
Шутка, блин! – ведь умею, когда не запойно-простужен
и доподлинно знаю, откуда взялась эта боль.
Чтоб горела свеча откровенно и судьбоскрещенно –
поминальная, блин! – та, что целые сутки горит.
Будет тихая ночь, словно после отстрела чечена,
даже не просечём, как с звездою звезда говорит.
Как насчёт неподдельных икры, коньяка и лосося?
Хорошо бы блинов, только плитка хреново печёт.
Мне сейчас уже двадцать – сказала бессмертная Зося.
Ей сейчас уже сто – как стремительно время течёт…
Хватит реминисценций, и больше браниться не буду.
Предпочтенья былые и давний жаргон теребя,
говорю лишь о том, что пора бы довериться чуду,
и пора бы понять, что оно, это я – для тебя.
2009
…50
1.
Среди носков и кофеварок –
в недоумении дарящий.
А мне легко найти подарок,
ведь я и пьющий, и курящий.
Короче, не ходи к гадалке –
бутылки есть и зажигалки…
2.
Так попытайся – уцелей,
измученный уже детсадом…
В десятом справлю юбилей,
раз был рождён в шестидесятом.
Пусть не нагруженный казной,
я горд своею крутизной.
3.
И пацанам за пятьдесят –
уже на ниточках висят,
и эти ниточки всё тоньше,
и мне полтинник скоро тоже.
Не только тратили рубли,
но и себя не берегли.
4.
А если скажет: «Света нет,
и больше ничего не будет», –
и эта, третья из планет
планета тоже обезлюдит,
так пожил я уже с полста –
спроста, а может, неспроста…
2010
…50/2
1.
Это ж людей собирать –
предпоколение вдовье –
хвастаться и привирать,
празднуя полувековье,
с видом на невдалеке
медикаментные годы.
Ну их – столы в кабаке
за предпоследние голды.
Ну его – этот концерт
с концептуальным акцентом
(жизнелюбивый концепт,
по дружелюбным оценкам).
Ну её – кто там прочтёт? –
очередную из книжек,
выпущенную за счёт
отчелюбивых детишек.
2.
Можно – довериться генам,
спрятаться, и не блажить
(судя по аборигенным
мифам, тут можно пожить),
в месте невинном, целинном,
где не подступится ген
(в ёмкости с пенициллином –
новый такой Диоген).
Можно похерить науку –
смута, сюрприз, кенотаф –
и помолившись, на руку
спецремешок намотав,
если по нормам – в плохие,
но без слезы, без стыда,
броситься бездны-стихии –
чтобы уже без следа.
2010
* * *
Да, мало ли, что я сказал – не скрижали.
Я высшего мнения не выражаю.
Тебя обижали, меня обижали,
и ты обижаешь, и я обижаю.
Не подразделяюсь на ваши и наши –
не рвался в святоши, не хлопал в ладоши –
я частная собственность Лукаша Паши
и большая часть его тягостной ноши.
Зато, ни с одной из сторон баррикады
(по левую – каты, по правую – гады),
пусть даже изрядная светит награда –
мне напрочь не надо. Тебе это надо?
Я ставил на минус, марая папирус…
Но ты мой ответ социальному спросу –
примерил на вырост, а сам-то не вырос,
и это никак не относится к носу.
А впрочем, достойно, почти без надрыва,
мы сосуществуем вне рая и ада.
Как Аня под поезд, как Лизa с обрыва –
тебе же не надо? Мне тоже не надо.
2010
* * *
В когда-то сожжённый, затем перекопанный сад,
не шлю приглашений: «пожалуйте, будьте любезны»…
Куда тебе можно скабрезные письма писать –
в какие такие твои виртуальные бездны?
Хотя не один на писательской ниве пашу
(надеюсь, толково, а может быть, чуть бестолково),
но, не сомневайся, такое тебе напишу –
другие тебе никогда не напишут такого.
Достаточно им создавать муляжи в мираже
уверенности, будто что-то придумали сами.
Но плохо всё то, что другие умеют уже,
лишь то хорошо, что еще никогда не писали.
По этой причине порой вообще ни гу-гу,
пусть месяцы, годы, но в этом одно из отличий,
что даже плохое я плохо писать не могу,
маньяча по поводу литературных приличий.
2011
© Павел Лукаш, 2002–2011.
© 45-я параллель, 2011.