Павел
Антокольский

Гамлет

1 
  
На лысом темени горы, 
В корнях драконьих нор, 
Сверкает прочный до поры, 
Весёлый Эльсинор. 
  
Желтеет плющ. Бегут года, 
Свой срок отпировав. 
Мосты скрипят, как смерть. Вода 
Гниёт в лиловых рвах. 
  
Ум человека чист, глубок 
И в суть вещей проник. 
Спит на ковре исландский дог, 
Мерцают груды книг, 
  
Рапира, глобус, плащ, бокал 
И чучело совы. 
А в окнах – гипсовый оскал 
Отцовской головы. 
  
Там в амбразуре снеговой 
Застыл на триста лет 
В короне вьюги как живой 
Серебряный скелет. 
  
2 
  
И петухи поют. И время 
Летит. И мёртвые мертвы. 
Всё сжато в ясной теореме. 
И Гамлет слышит рост травы, 
  
Ход механизмов, звон стаканов, 
Войну гипотез и систем 
И распри мрачных великанов, 
Которых он позвал затем, 
  
Чтоб наконец-то, как бывало, 
В их обществе понять себя – 
Быть гулом горного обвала, 
Жить, ненавидя и любя. 
  
3 
  
Рви окна, подлая метель, 
Спи, если можешь спать, измена! 
Была жестка его постель, 
Ночь одинока и надменна, 
  
Он декламирует стихи 
Так, что в полнеба отдаётся,– 
Силен участием стихий, 
Измучен маской идиотской. 
  
И в час, когда свистит сарказм 
По спинам лысых лизоблюдов, 
Явилась ко двору как раз 
Орава ряженого люда. 
  
Он знает: нет им двадцати 
И денег нет... Но это мимо! 
«Друзья, пред тем как спать идти, 
Сыграйте людям пантомиму!» 
  
4 
  
Весёлый карапуз в ответ на эту речь 
Сияет пламенем малинового носа: 
«Затем мы и пришли. Нам нечего беречь. 
Мой инструмент – я сам. И я не знаю 
     сноса. 
Вам – звон скрипичных струн, звон 
     клятвенных мечей, 
Признанья первой встречной дуры. 
Нам – колченогий ямб, и то не знаю чей. 
Венец творенья иль венец халтуры. 
Вам юность, бездна чувств. Нам пыльный 
     реквизит, 
Нам ремесло и хлеб. Он тоже горек. 
Но я сыграю то, что в будущем сквозит,– 
Я, ваш слуга покорный, бедный Йорик». 
  
5 
  
Та злая ночь, когда окаменел он, 
Мой чёрный плащ, когда доспех пустой, 
На эспланаде, вычерченный мелом, 
Встал на свету и прозвенел мне: 
     «Стой!»– 
  
Та ночь под женский визг и треск литавр 
Носилась где-то, шла во мне самом. 
И комментатор облекался в траур 
Наедине с моим сухим умом. 
  
И триста лет меня любила юность 
За фальшь афиш, за лунный сон кулис. 
Мы целовались там, где негде сплюнуть, 
Где нечем жить – мы жизнию клялись. 
  
Я ждал событий. Я дышал в растущем 
Очарованье горя жадным ртом, 
Потом, когда мой занавес был спущен, 
И брошен в люки крашеный картон, 
  
И, собственному утомленью предан, 
Я понял, до чего оно старо, 
И за дощатой переборкой бреда 
Скрипел кассир, считая серебро,– 
  
Тогда какой-то зритель благодарный 
Пил водку, жалкой веры не тая, 
Что он – бесплотный, юный, легендарный. 
Что он – такой же Гамлет, как и я. 
  
6 
  
Не легендарен, не бесплотен, 
Он только юн с тех самых пор, 
Хотя и сыгран сотней сотен 
Актёров, с ним вступавших в спор. 
  
Его сыграл бы я – иначе, 
Отчаянней и веселей: 
При всякой новой неудаче 
Смеётся он в отместку ей. 
  
Он помнит зрителей несметных, 
Но юность слишком коротка, 
Чтоб возмужать в аплодисментах 
Всего партера и райка. 
  
Пускай мертвец встаёт из гроба, 
Пускай красавица влечёт, 
Всё начерно, всё поиск, проба, 
Всё безрассудно, всё не в счёт... 
  
Виня в провале свой характер, 
Ребячливость и сонный нрав, 
Он наспех гибнет в пятом акте, 
Важнейшей сцены не сыграв. 
  
Не легендарен, не бесплотен, 
Всем зрителям он по плечу. 
Таких, как Гамлет, сотня сотен. 
Такого я сыграть хочу. 
  
7 
  
Пусть ушедшую с пира 
Могильщик-остряк 
Схоронил у Шекспира 
На тех пустырях, 
Где по осени горек 
Сырой листопад. 
Пусть оскалился Йорик 
На смерть невпопад. 
  
Пусть на голос природы 
Ответить не смел 
Человек безбородый 
И белый как мел. 
Пусть, из гроба вставая, 
С ним спорил король... 
Это всё боевая 
Актёрская роль. 
  
Сказку в книге поэта 
Прочесть вы могли. 
Поклонитесь за это 
Ему до земли. 
Пусть не прячется сказка, 
Встаёт во весь рост! 
Смысл её не истаскан, 
Хотя он и прост. 
  
Гамлет, старый товарищ, 
Ты жил без гроша, 
Но тебя не состаришь, 
Не меркла душа, 
Не лгала, не молчала, 
Не льстила врагу. 
Начинайся сначала! 
А я помогу. 
  
          1920–1961