Ольга
Савельева

* * *

Было б славно родиться в глубинке глубокой,

Всё у Бога за пазухой, всё же убогой.

С сапога соскребая налипшую грязь,

Чертыхаться, как в детстве, своей притворясь.

Заскочив на подводу, подтягивать вожжи,

Как учили в каникулы немцы Поволжья,

И лежать в раскалённой от солнца степи,

На которую, лишь осмелев, наступи.

О мы дети бетона и кранов подъёмных!

Не случайно взрастали мы нравов уёмных.

И откуда б в нас вечная сельская прыть:

Рыть колодцы, до дна и до истины рыть?

...Если небо мы видели только с овчинку,

Если солнца нам выпало только с лучинку,

Если нас приучали бояться людей,

Потому что неведомо, кто тут злодей?

Я, наверное, брошу в сердцах мегаполис

И отправлюсь далече, на Северный полюс.

Где сиянье от неба до снежных широт,

И не важно, что, может быть, наоборот.

Где медведи сугробны, медлительны, белы,

Где нечасты и лётчики, и корабелы.

Где лодчонке любовной разбиться о быт

Не грозит: он на дальних дорогах забыт.

* * *

Вам, души, отлетевшие от тел,

Мы не слышны − аукай не аукай.

Отец не знал, чего он не успел:

Меня благословить перед разлукой.

Так неужели столь всесильна власть

Его была при жизни надо мною? −

В конце концов, он мог бы и проклясть

Всей нерушимой клятвою земною.

Тогда бы я у каменной плиты

Яснее представляла, каково мне.

Отец, какой меня оставил ты?

Благословенной? Проклятой? Не помню.

Всё может быть

Небо звёздное расстелем,

Звёзды нá небе притушим,

Чтоб они своим сияньем

Вдруг не высветили дно:

А любовь мы не разделим,

Не придётся нашим душам

Обозначиться слияньем

Даже с небом заодно.

Кто же сердце предлагает?

Устаревшее ученье.

Сердцу любо биться в клетке

Что в чугунной, что в грудной.

Кто же руку предлагает?

Коль дают − на отсеченье.

Мы с тобой − не малолетки,

Мой дружочек неродной.

Ой ты поле, рожь-пшеница,

Перейти тебя попробуй.

Проще жизнь прожить, какую

Было тут предрешено.

И зачем на мне жениться?

Я ж по вызову утробой

Всё задаром растолкую,

Перебравши, как пшено.

...А когда родится витязь,

Приподнимет меч из ножен,

И когда тряхнёт кольчугой,

оттолкнувшись от перил,

Все вы страшно удивитесь,

Как же лик его изношен,

И как малою пичугой

Ясный сокол воспарил.

Дембельский альбом

Памяти журналистов

Когда, рога о дерево корёжа,

На землю бездыханно грянет лось,

Я вспомню, Митя друг и друг Серёжа,

Что было войско − армией звалось.

Что в спину о продажности кричали,

Что за руки цеплялись − отпусти!

Дешёвые бубенчики бренчали,

Мы лишь хотели родину спасти.

И каждый, кто не сдался, каждый всякий,

Сложивши сердце, отслужив уму,

Был раб из вольнодумцев той присяги,

Дававшейся себе же самому.

Когда ж происходили перебранки,

А жизнь всегда в конторе такова,

То пепел щедро сыпался на гранки,

Порою прожигая рукава.

Кого-то наши мальчики любили,

И кто-то их любил себе во зло:

Кто спился, а кого давно убили,

Но выжившим − вдвойне не повезло.

В Лосиный остров, с непогоды шалый,

Не грех уткнуться запотевшим лбом,

Как в общий неподшитый, обветшалый

Почти истёртый дембельский альбом.

Зима уходит

А кто скорее зимний гардероб

В комоды и шкафы свои попрячет.

А кто, как я, немодная, поплачет

В темнеющий и тающий сугроб.

Природа вновь бесчинствует, как тать,

Любому неподвластный приговору,

Швыряя мне, что подвернулось вору:

Ещё весну и лето коротать.

Вот сколько тысяч раз считать до ста,

Как вновь очнусь в морозе огрубелом,

Заметная, как чёрное на белом,

Читаемая почерком с листа?

...Когда б весной любовь меня ждала!

Когда бы я ждала любви весенней,

Как − что ни год − Христовых Воскресений!

............................................................................

Ан будничные, в общем-то, дела.

Командировка

Видишь, как всё я подстроила ловко:

Еду я в долгую командировку.

Всем это на руку, вот и с руки

Ехать мне к берегу тихой реки.

Тихой реки под названием Орлик.

Птичий ли голос застрял в её горле,

Или же ей, как и многим, знаком

К горлу весной подступающий ком?

Город не ближний и город не дальний -

Принципиально провинциальный.

Всем это на руку, всем по душе:

Милому рай без меня в шалаше.

Всем это на руку − что ж, по рукам!

Я не грущу по таким пустякам.

Видно, мы оба с тобой хороши:

Всем по душе это − камень с души.

Камень, верёвкой привязанный к шее...

Мне говорят, что я здесь хорошею.

Я отражусь ещё в этой воде!

Я не уеду отсюда до срока!

Тихо, спокойно и так одиноко

Мне не бывало нигде.

Мурка

Просто мы с тобой стареем обе,

Друг мой кошка. Вот где западня.

Ты − быстрее. Чтоб твоей особе

Да не пережить меня

И дня.

Ибо вмиг закончится истома,

Чьё тепло хранит уютный плед,

И тебя, родимую, из дома

Вышвырнут вещам моим вослед,

Где, уж не соперница дворовым

В битвах за еду и за ночлег,

Ты замрёшь однажды под покровом

Вечной непогоды для калек.

Ты была мне внучкой, стала − тёткой,

Словно бы трудами колдунов.

Я тебя вычёсываю щёткой:

Ты не замечаешь колтунов.

Помнишь детство позднее: согрета

Под крылом: что хочешь, то хомячь,

У меня таскала сигареты

И гоняла, как футбольный мяч?

Плачут, размываются чернила:

Ты скребёшься в запертую дверь...

Это жизнь такое учинила,

И со всеми так она, поверь.

Прежде − птиц отслеживала строго

За окном и вслушивалась в тишь.

А теперь, усевшись у порога,

В щёлку за соседями следишь.

Изучая быт любой семейки:

Кто-когда-пришёл-ушёл. Балдёж...

И, подобно бабке на скамейке,

Нравственность всеобщую блюдёшь.

Этот добровольный труд ишачий

Заменяет грёзы по весне,

И порою, ангел мой кошачий,

Ты всплакнёшь о чём-то там во сне.

Успокою малого котёнка,

Что и в человеке жив любом,

Чтоб, уже не всхлипывая тонко,

Мне в ладонь уткнулась рыжим лбом.

Мне бы пережить тебя, чтоб робко

В стольной, да бесчувственной дыре

Уложить в картонную коробку,

Закопать на дальнем пустыре.

И, уже старея в одиночку,

Шаг преступный пряча в тишине,

Навещать тебя хоть через ночку...

........................................................

В старомодном, ветхом шушуне.

Определённость

Ну, я не знаю, на что мне надеяться? −

Или верёвка на шею наденется,

Или верёвки из ближнего вить

Буду, чтоб после его удавить?

Хочется ясности, хочется точности.

Нет под ногами уверенной прочности.

Но ведь и нету в душе окрылённости?

Хочется полной определённости.

Хочется знать – ты совсем меня бросил

Или ты новую глупость сморозил

О быстротечности всякой влюблённости?

Хочется полной определённости.

Определённо, что каждый – не вечен:

Богом ли мечен, судьбой искалечен…

Всех уравняет дорога в Чистилище.

Кстати, а есть Там нездешняя силища?

В ад посылает она или в Рай

(К чёрту катись или с Богом ступай)?

Или в пределы иной отдалённости?

Хочется полной определённости.

Песня о червоточине

Дождь остыл, не оставив воды питьевой,

Он ушёл, как, должно быть, уходит конвой,

Если сверху приказано сняться.

...И мы выползли − я да червяк дождевой:

Спать не спится, и сны вот не снятся.

Что червяк? Он по-прежнему гол как сокол,

Как и всякий из нас под одеждою гол;

Но меня беззащитнее втрое.

Он и глух, он и слеп, землекоп, землекол,

Без охраны, без ровного строя.

На поляну бы вылез, под дерево, в луг, −

На асфальте растопчет случайный каблук,

Не замедлив − заметив с досадой.

Так меня что граната, что слово, что плуг

Разорвут, не морочась осадой.

О века! Что дозволено взять на века?

Дождевого бы я забрала червяка,

Близнеца без защиты и стражи.

...............................................................

И Земля в середине шального витка

Поняла б, что не сделалась краше.

Стихи о городе

Есть города, что строятся

И есть, что разрушаются.

Приносят исцеление

И душат взаперти.

В Москве всё это кроется,

Но мне не разрешается

Любое отселение,

Куда ни захоти.

А вот бы до Саратова,

А вот бы до Камышина

В знакомую губернию

За волжским рукавом.

Где это солнце адово,

Где степь от зноя выжжена,

Где сполохи вечерние

На небе роковом.

Края нечернозёмные

Гордятся даже силосом.

Я б горечью полынною

Коль надо, сохла тут.

Но только силы тёмные

Обратно выгнут синусом:

Не держат корни длинные −

Побеги не взойдут.

Порой на всё готовы мы,

Да пробовать негоже нам.

Верни, Москва. И рытвиной

От бегства огради.

Пойду как по Садовому,

Паду снопом подкошенным

И припаду молитвенно

К асфальтовой груди.

Где мантии и кители,

Где рясы и подрясники

Царят − мой город красочный

Над временем пропет.

В шесть лет меня похитили.

Ах, папа, будут праздники,

Свози меня на сказочный

Калининский проспект.

Так будет!

...И город великий умрёт; всё не вечно в веках,

Ни слава, ни память, ни крепости и не объёмы.

Успеть бы оставить в неправленных черновиках

Почти что иссохшие рядом со мной водоёмы.

Но я не хочу уходить, не дождавшись побед,

Которые были, которые ждут меня снова.

Подставь же плечо: надо мною ещё не пропет

Тот гимн, что венчает сообщество звука и слова.

Валяться на дачной постели с ленцой старика,

Меня заразив, что убив, городским заточеньем,

Такому не быть: разливается снова река,

В которую скину тебя, чтоб боролся с теченьем.

Но я не на смертные муки тебя обреку,

А лишь на судьбу, что расстаться не думает с нами.

Мы встретимся снова на самом крутом берегу,

Где я оберну тебя в кровью спасённое знамя.

...И город умрёт, и планеты источится ось,

И новых врагов не родят и не слепят из воска.

И будем мы вечно с тобою брести на авось,

И нас охранять неразбитое двинется войско.

Лишь только бы видеть − тебя не несут на щите,

Сто лет одиночества не усыхала лиана,

Не быть тебе мёртвым, а, значит, не жить в нищете,

Придуманный мною полковник Аурелиано.

Утиная охота

В столице генеральная уборка;

Пересыхает речка Лихоборка,

Да вы о ней не слышали, поди.

Она уже для жизни не годится,

Вот только водоплавающей птице

Неведомо такое, господи.

Непрошена, походочкой матросской,

Окрашена расцветочкой неброской, −

Над ней висят семнадцать этажей! −

К подъезду моему выходит утка.

Остановись, мгновенье, на минутку

И крепко это к вечности пришей!

...Под ней стоит земля и стонут воды.

Над ней любые меркнут небосводы.

Забвенью не отдам

И тут, и там.

Не думая.

Подумав хорошенько.

Лишь детство окликает «Серой шейкой»,

А смерть − устало ходит по пятам.