• два рассказа

На мгновение закрытые глаза

Его звали Том.

Он был сенбернаром. И всю свою недолгую жизнь он занимался тем, что спасал меня. От одиночества, от собственной глупости, от хулиганов, от холода.

Он прожил свою жизнь счастливым созданием божьим, потому что ему было дано с честью выполнить своё жизненное предназначение. А что может быть важнее для любого существа, чем возможность следовать своему призванию и идти одной, единственно верной дорогой?

Том родился сенбернаром и был им во всех смыслах, вложенных природой в эту собаку-спасателя, собаку-проводника, собаку-друга.

Мы шли бок о бок по тропинкам судьбы совсем немного по времени, но очень долго, если судить по тому количеству событий, приключений, трудностей и радостей, которые нам довелось пережить вместе. В этом не было ничего удивительного, всем известно, что можно десять лет влачить однообразное и унылое существование, а потом оглянуться – а они пролетели, как миг. А может сверкнуть яркой вспышкой один лишь год, но всё, происшедшее за этот отрезок времени, сознание будет воспринимать как целый век, целую эпоху. Поэтому я совершенно честно говорю – мы с Томом прожили лет сто, не меньше!

Про него можно рассказать целую вереницу историй, что я, возможно, когда-нибудь и сделаю.

А пока я представляю вам Тома, могучего пса атлетического телосложения, 110 кг крепких мускулов, огромного роста – когда я стояла, а Том садился рядом, его неуклюжая голова была почти вровень с моим плечом.

Том появился у меня уже совершенно взрослой собакой, то есть я не растила его и даже не воспитывала. Просто в 1991 году мне понадобилась собака – немецкая овчарка, сука. А достать породистую собаку в те времена было не так просто, как сейчас. Я долго искала нужную животину, пока мне однажды не позвонила одна взбалмошная знакомая:

– Радуйся, есть для тебя собака! Но… Не сука, а кобель!

– Ну что, кобель так кобель, чего «харчами перебирать»…

– И ещё маленький момент. Ехать за ним надо в другой город.

– Ладно, поеду, что тут поделаешь?

– И ещё… Это не овчарка. Это сенбернар! И ОН ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ!!!

Думала я недолго, но очень мучительно, и, в конце концов, приняла решение взять этого … пёсика. Приехала в город его проживания, подошла к нужному дому, нажала на звонок в калитке. Мне открыли приятного вида муж и жена, проводили по двору в садик, мы уселись за столик пить чай и беседовать.

Выяснилось, что эта пара скоро уезжает за границу, забрать любимого пса туда невозможно, поэтому они решили найти ему новых хозяев. А так как пёс у них обожаемый-ненаглядный, продавать его супруги категорически не желают (как же это – продать друга?), поэтому единственным вариантом было подарить Тома, но только тому человеку, который вызовет у них доверие. Как мне было сказано, я являлась уже восьмым претендентом на «опеку» над любимой собачкой.

Сидим, значит, беседуем о том, о сём. Хозяева расспрашивают меня о жизни, видимо, им всё нравится, и они решают пригласить в сад виновника торжества… для знакомства и общения.

И вот тут меня постигло натуральное потрясение!!!

Я ожидала, что это будет сенбернар, и он будет крупный… Но то, что я увидела, превзошло все мои представления.

Медленно и важно в садик прошествовал настоящий исполин! Огненно-рыжий и пенно-белый, высокий, мощный, с широкой грудной клеткой и огромными лапами. Его гигантскую голову обрамляла пышная «львиная» грива. Шёлковая шуба переливалась на солнце всеми оттенками рыжего и красного, что свидетельствовало об отменном здоровье и молодости великана. Я много видела собак этой удивительной породы, но ТАКОГО красавца мне не довелось лицезреть никогда! Тома маленьким щенком привезли из-за границы, прямо таки с далёких Альп, его родители были изрядных размеров, но сынок превзошёл даже их.

Скажу откровенно, восторг, с которым я встретила это потрясающее животное, быстро сменился тихим ужасом. И я решила срочно и малодушно отказываться от такого «счастья». Эта собака весила вдвое больше меня, и я отчётливо представила, как он легко и непринужденно сожрёт меня живьем в первый же день моего «хозяйствования» над ним… Хруст собственных костей живописно отозвался в воображении.

Тем временем Том, деликатно помахивая «хвостиком» размером с хорошую метлу, подошел к столу. Хозяйка дала ему кусочек сыра, радостно сообщив, что «Томчик так любит сырчик и конфетки, так любит…».

Я мрачно подумала: «ага… сырчик … А на вид подумаешь, что его кормят, исключительно выпуская по вечерам на улицу… Ну, типа, чтобы и поужинал, и соседей вокруг поубавилось…»

– Дайте Томчику сырчику, погладьте Томчика, – предложила хозяйка.

«Добрая женщина, добрая… – я совсем сникла. – А я, между прочим, на гитаре неплохо играю, а делать это без руки будет крайне непроизводительно. Или игра на гитаре протезом в виде пиратского крюка прибавит мне шарма?»

Преодолев приступ паники, я всё-таки протянула «сырчик Томчику» и почувствовала, как огромный горячий нос полностью заполнил мою ладонь, увидела, как с хрюканьем страшная пасть поглотила «добычу», проигнорировав почему-то откусывание моей руки по плечо.

Я кончиками пальцев «погладила Томчика» и услышала неутешительный вердикт. Я понравилась хозяевам, особенно то, что постоянно хожу в горы, а значит, Том будет много и активно двигаться. А главное – я вроде бы симпатична самому Томчику, так как предыдущего «претендента» Том не воспринял всерьёз. «Нет, что вы, что вы, не укусил, Томчик не кусается, он просто демонстративно поднял ногу и… высказал своё отрицательное отношение прямо на его стул».

Поэтому, раз всё так хорошо складывается, я могу немедленно забирать Тома с собой.

Пока я хватала ртом воздух, мне вручили сумочку с «приданым», в которой были мисочки всякие, поводочки, намордник размерчиком примерно на пасть бегемота, всяческие витаминки. И вот я с уже бывшими хозяевами Тома на негнущихся ногах иду на вокзал, всё ещё не понимая, что это происходит со мной на самом деле.

Когда моему автобусу пришло время тронуться, настал момент прощания.

Хозяйка держала Тома на поводке до последнего момента и едва успевала вытирать слёзы. Она вложила в мою руку поводок, обняла Тома за шею, отвернулась и быстро пошла к мужу, закрывая лицо руками. Муж стоял поодаль и курил, было видно, что он едва сдерживается, поэтому отошёл в сторону.

Том… сразу всё понял!!!

Он слегка (именно слегка, иначе бы он сбил меня с ног и размазал по асфальту) дёрнулся вслед хозяйке, заскулил, потом оглянулся на меня и в его умных карих глазах было написано – «Ну что… Теперь – ТЫ?». Пёс низко опустил свою тяжёлую голову и послушно последовал за мной в автобус, не доставив мне по пути ни единой минуты беспокойства!

Так Том стал моей собакой.

Моим другом.

Моим спасителем.

Моим верным проводником по безрадостным дебрям душевных терзаний в невесёлые времена жизни. Том умело проводил меня единственной узенькой тропинкой добра среди нагромождения обид и злости, не позволяя мне ожесточиться сердцем. Когда гнев сжигал в пепел всё мое существо, когда я была готова не верить больше никому и не любить никого, я смотрела в тёплые, карие глаза Томчика, и моя душа смягчалась. Я понимала, что не всё так плохо на свете, чтобы позволить себе ожесточиться… Если эта собака смотрит на мир добрыми глазами, как же я, человек, могу сломаться и потерять веру в людей, надежду на что-то хорошее в будущем?

* * *

О многочисленных приключениях Тома я ещё расскажу, но эта история немного о другом, эта история о незаметном убийце, который я назвала «НА МГНОВЕНИЕ ЗАКРЫТЫЕ ГЛАЗА». Эта история напрямую связана с Томом, поэтому я и представила моего огромного настоящего Друга так подробно.

Итак, я сталкивалась с ЭТИМ трижды.

С моментом, когда ты на минуточку, на секундочку просто прикрываешь слипающиеся веки, а когда открываешь глаза, оказывается, прошло больше часа. Совершенный убийца по имени усталость сидит в каждом из нас. Он не так зрелищен, как лавина, он не столь мучителен, как холод, он будто идеальная смазка на крутой горке – просто незаметно помогает вдруг, поскользнувшись, укатиться в небытие.

Первый раз это произошло в простом пешеходном походе. Мы ходили к Фанагорийским пещерам, к ночи подошли к этой … дырке, и тут я узнала о том, что у меня клаустрофобия.

Едва я оказалась буквально на шаг внутри пещеры, меня охватил неконтролируемый ужас! Я как ошпаренная вылетела наружу, сказала, что ни за что, никогда в жизни, ни за какие пряники не полезу внутрь, хоть убейте! Меня сначала высмеяли, потом попытались затащить силком, а когда поняли, что я не шучу и готова разрыдаться как маленькая девочка, махнули рукой – ну и иди, куда хочешь, а мы пойдем в пещеру.

Я была дисциплинированным членом команды, то бишь имела полное моральное право идти туда, куда меня послали, и поэтому в мрачных мыслях потопала в лагерь. Дело происходило ночью, так как для блужданий по пещерам время суток абсолютно не важно, а народу вокруг и внутри должно было быть значительно меньше.

Ситуация не особо приятная – ночь, я одна в лесу, а лагерь наш находился достаточно далеко от пещеры, внизу, у самого поселка.

Том, который был полноценным и вполне равноправным участником каждого путешествия (у него имелся даже собственный рюкзак, сшитый из двух сумок от противогаза, в котором он таскал свою крупу), сунул нос в пещеру, ему было интересно, но он не позволил себе идти за остальными и бросить меня одну.

Светила яркая полная луна, мы не спеша топали с Томчиком по дороге… Шумели и поскрипывали деревья вокруг, в чаще протяжно кричала ночная птица, пахло сыростью, дорога казалась бесконечно долгой… Никакого страха я не ощущала, так как твёрдо знала, что ничего опасного вокруг нет, тем более, что со мной рядом бежит Том.

Тем не менее, кое-что произошло. Бывают моменты, маленькие, незначительные сами по себе, но которые способны выбить человека из равновесия и заставить поплыть его мысли по совсем иному руслу… Вот таким спусковым механизмом для меня оказалась какая-то зловредная мелкая зверушка, ошалело выскочившая из кустов чуть ли не под ноги. Свет отразился в её глазах кроваво-красным огнем, плюс сработал эффект внезапности. В общем, я издала дикий нечеловеческий вопль, а Том разразился диким «нечеловеческим» лаем. Злополучная зверушка растворилась так же молниеносно, как появилась, но… что-то изменилось. Спокойствие исчезло, я начала вздрагивать от малейшего шороха и запуганно оглядываться по сторонам. Более того, я заметила в поведении Тома некую странность. Всегда видно, когда пёс просто облаивает окрестности для «блезиру», а когда занимает оборонительную позицию.

Тем более такой… и не пёс-то, практически…

Не знаю, какое определение можно дать такому глубоко разумному существу, вдобавок обладающему тонкой эмоциональной сферой, собственной индивидуальностью и ярким характером, но которое при этом передвигается на четырех лапах и носит богатую рыжую с белым шубу. Вот, как его назвать? Тому не нужны были команды, он прекрасно понимал обычные слова. А иногда и слова были не нужны. Том отлично узнавал по моему взгляду, что нужно делать. Повинуясь выражению глаз, он мог принести предмет, на который я показывала, подойти, уйти, прекратить немедленно жрать эту гадость, которую он сейчас грызёт, или же встать как вкопанный, преграждая путь вооруженному человеку.

Как можно назвать Тома? Я не знаю, поэтому называю его просто – «как бы и не совсем собака».

Так вот, тогда ночью на лесной дороге «как бы и не совсем собака» Том вдруг начал вести себя странно.

Он быстро утих, ВСТАЛ по правую сторону (Том всегда незаметно становился между мной и вероятной опасностью, я это хорошо знала), напрягся, начал прислушиваться к лесным шорохам. Усиливался ветер, и лес гудел, скрипел, мычал и стонал. Я не могла услышать в потоке звуков чего-то необычного, но животная сущность Тома, была лучше оснащена сенсорными возможностями. Кроме слуха, который, кстати, у него был не особенно острым, Том обладал великолепным собачьим нюхом.

Идти стало совсем страшно.

Хотя я прекрасно понимала, что в этой местности НЕТ и БЫТЬ не может опасной фауны, а мой прагматичный мозг не верит в существование вампиров, оборотней и прочей нечисти, – мне стало жутко. И более всего страшно оттого, что я видела, чётко видела – Том что-то чует и явно чего-то боится. А у него, в отличие от меня, нет воображения, которое может разыграться…

И тут сзади раздались громкие поспешные шаги, мы оглянулись – ничего не видно, в лесу вдруг стало темно, а фонарика у меня не оказалось. Но по поведению Тома стало ясно – свои. Он завилял хвостом, призывно бухнув басом в темноту. Вскоре нас догнал парень из нашей группы. Удивительно! Он вернулся из пещеры, потому что ему за меня стало как-то страшновато. Совершенно нехарактерное поведение для тогдашней нашей компании!

И вот нас трое, мы идём по дороге, накрапывает дождь, мы почти не разговариваем. Не «нагнетаем» друг друга страхами, но всем троим страшно… Глупость, дикость, бред!

Мы идём долго, очень долго. И вдруг нечто большое на огромной скорости проносится мимо дороги, ломая с треском и грохотом ветки в кустах! Том заходится, буквально захлебывается лаем и рычанием!

Потом с другой стороны в деревьях неясной тенью скачками проносится что-то такое же большое и с ещё более высокой скоростью!

Опять справа… слева… мы стоим посреди дороги, остолбеневшие, не соображая, что происходит и что предпринять, успевая только судорожно поворачиваться в сторону треска в кустах.

Тогда мы ничего не думали, мы были просто насмерть напуганы и будто парализованы этим страхом, но потом долго обсуждали случившееся. Мы были отлично знакомы со всей фауной этих мест. Самым крупным животным, которое там обитало, был кабан, но это не были кабаны!!! Кабаны, извините, не передвигаются прыжками, как огромная кошка… И СКОРОСТЬ… скорость!!! Она была совершенно нереальная. Казалось, мимо нас, ломая ветки, пронеслось два небольших поезда на всех парах…

Я до сих пор не могу объяснить, с чем мы столкнулись тогда. Хотя… Не сказала бы, что эта загадка особо беспокоит меня, потому что за долгие годы хождения по горам приходилось видеть много чего ещё более необъяснимого и странного. Но в тот момент нашему страху и удивлению не было предела.

Потом так же мгновенно всё стихло. Колотило от испуга нас троих одинаково.

Так вот, знаете, что произошло потом? Дезориентированные и изрядно напуганные, почти посреди пути мы садимся на корягу на минутку, чтобы перевести дух… Идёт мелкий, почти незаметный дождь.

Я очень хорошо помню этот момент. Закрываю глаза. На секундочку… Я не сплю, я вроде бы прекрасно осознаю всё вокруг, просто на мгновение закрываю усталые глаза и сразу же их открываю!

Сидящий рядом участник спит, похрапывая во сне. Том скулит, прижавшись ко мне, заглядывает в глаза: «Ну, сколько можно вас, дураков, сторожить». Гляжу на часы – прошло полтора часа. Расталкиваю парня, мы пожимаем плечами – чертовщина какая-то.

Светает, мы приходим в лагерь. И тут нас ждет ещё один сюрприз – группа, которая ходила в пещеру, уже была на бивуаке!!! Понимаете? Один путь. Группа нас обогнала. Мы спали буквально посреди их дороги, у них фонарики… А они нас не видели.

Что это было? Понятия не имею! Скорее всего, злая шутка, которую сыграли с нами усталость, темнота, нервное напряжение и собственное воображение. Но при любом раскладе это было хорошее предупреждение о том, как действуют на людей эти три составляющие – усталость, темнота, нервное напряжение…

Это был первый случай, когда я столкнулась с неумолимой предательской силой эффекта «на минуточку закрытых глаз».

* * *

Во второй раз подобное повторилось в ноябре, в непогоду, когда мы шли к плато Лаго-Наки по Главному Кавказскому хребту.

Конечно же, с нами был Том!

Это был ничем не примечательный поход и ничем не примечательный день.

Просто третьи сутки валил снег, просто у нас кончалось время, и мы нагнетали темп, как могли, последние два дня спали кое-как, не высыпаясь, а предыдущую ночь не сомкнули глаз практически вообще, откапывая от снега палатку. В общем, достаточно рядовые события.

Дело близилось к вечеру, уже заметно упал темп, слава Богу, хребет хорошо просматривался, да и путь был известен. Ночевать на хребте и снова всю ночь откапывать наш «оранжевый кошмар» (так мы по праву величали палатку «Шторм», двускаточку из парашютной ткани, если кто ещё помнит, что это такое), нам не хотелось. Поэтому мы решили топать до спуска, сбрасывать высоту максимально, чтобы потом комфортно отоспаться внизу, с костром, как белые люди. Метёт снег. Присаживаемся на рюкзаки – отдохнуть.

И вот… Тихо и незаметно… Подходит момент, когда непреодолимо хочется НА МГНОВЕНИЕ ЗАКРЫТЫТЬ ГЛАЗА.

На секундочку… На се…

Прихожу в себя от того, что мне в лицо кто-то жарко дышит, меня мнут и валяют по снегу… Блин! Полный рот собачьей шерсти… Тьфу, Том совсем сдурел…

Повалил меня на снег, скулит, визжит, пинает башкой… Я вскакиваю, отталкиваю пса и прихожу в ужас… Все спят. Все шесть человек. Почти занесенные снегом… Намертво спят! Сколько прошло времени? Совершенно непонятно, часов нет, в снежной каше вообще неясно – день или уже утро…

Я начинаю раскапывать и пытаться растолкать людей …

Без вариантов!

Вроде все живые, что-то мычат, но ещё неадекватны… Том активно мне помогает, роет лапами снег. Ситуация просто блеск!

Я ору, луплю их по щекам, матерюсь, тормошу, но такое впечатление, что мои крики наглухо тонут во всепоглощающем снежном месиве. Наконец, уже нешуточной оплеухой мне удаётся привести в себя одного из ребят. Слава Богу! В глазах засветился живой огонёк… С ним на пару мы растолкали и привели в себя остальных. Судя по всему, мы проспали часа два, может, чуть больше…

Мы благополучно спустились вниз, распалили грандиозный костер, высушились, отогрелись, пришли в прекрасное расположение духа! Совсем тоненькая грань отделяла нас тогда от непоправимого. Мы запросто могли бы так и остаться на морозном хребте. И причиной этого была бы усталость как следствие неоправданно завышенного темпа, неграмотная организация бивуаков, которая не позволила восстановить силы, переоценка своих сил. Но непоправимого не случилось, потому что сенбернар Том решил разбудить свою не вовремя, по его мнению, заснувшую хозяйку.

Он был всё-таки пёс, он не мог уснуть вместе с нами – потому что животные НЕ СПОСОБНЫ переоценить свои возможности, не имеют завышенной самооценки, они не спешат к понедельнику на работу и поэтому не загоняют группу вусмерть… Он более часть природы, чем мы все.

Когда мы боролись с чёртовой палаткой, он в своей меховой толстой шкуре спокойно отсыпался. Мы смеялись над ним: «Вот гад, ему всё нипочём – мы тут не знаем, как раскорячиться, чтоб палатку не погубило, а он дрыхнет себе спокойно».

А он восстанавливал свои силы, чтоб на следующий день выполнить свое предназначение – спасти нас.

* * *

Однажды…

С Томом было связано великое множество этих самых «однажды». Иногда смешных, иногда – страшных, но всегда ярких и запоминающихся на всю жизнь.

Однажды он «накормил» нас шикарным ужином, первым за трое суток – ловко нашел под снегом прошлогодние каштаны.

Однажды Том всю ночь отогревал нас своим огромным тёплым телом, когда зимой, в мороз, мы оказались без спального мешка на продуваемом всеми ветрами голом хребте.

Однажды он «провёз» нас без билета в шикарном спальном вагоне поезда – отчаявшиеся, мокрые до нитки, перемёрзшие, мы бегали под проливным осенним дождем вдоль последнего до утра поезда, но нас никто не брал «в тамбур до Краснодара»… И только в спальном вагоне колоритного вида проводник-грузин с классическими «сталинскими» усами смилостивился над нами, вернее не над нами, а над Томом. «Вас, лоботрясов, не жалко, но ТАКАЯ СОБАКА будет страдать! Нет, не могу такое терпеть, залазьте в вагон!». И мы ехали домой прямо на красных ковровых дорожках, постеленных в коридоре вагона, обильно заливая их дождевой водой и походной грязью. А Томчика проводник взял к себе в купе, накормил колбасой, а потом и нам (так и быть) вынес, с хлебом и коньячком.

У Тома был очень плохой (для собаки) слух, а у меня наоборот — необычно тонкий для человека. И поэтому, когда ночью, в лесу, где-то далеко возникал едва уловимый шорох, я толкала храпящего Тома в бок, он панически вскакивал, растерянно оглядываясь с видом «Что? Где?», и начинал лаять и рычать, отпугивая приближающегося зверя. Эта сценка всегда вызывала хохот моих товарищей.

Однажды Томчик спас котёнка. Как пушистый малыш оказался в лесу?! Непонятно… Мы шли по тропинке, как вдруг Том подбежал к дереву, начал подвывать, скулить и никак не унимался. В густой кроне ничего не было видно, но я знала, что просто так мой пёс не нервничает… Приглядевшись и прислушавшись, мы обнаружили крохотного котёныша, который сжался на толстой ветке и от слабости едва-едва пищал. Котик был снят с дерева, «прошёл» с нами весь поход верхом на рюкзаке и вернулся в город, получив новую жизнь и новых хозяев.

Однажды Том вывел нас к палатке в густом лесу, ночью, когда мы заблудились и уже потеряли всякую надежду вернуться в лагерь.

Когда я переживала не лучшие времена в своей жизни и, нередко убегая от семейных скандалов, «ночевала», гуляя по улицам города, Том был моим верным спутником и охраной. Да и просто – единственным живым существом, которое преданно любило меня и всегда находилось рядом.

Однажды он встал между мной и вооруженным бандитом… И, кстати, подавил его исключительно интеллектуально. Тот сказал: «мне стыдно перед этой собакой… Ты гляди…, он не рычит, не кидается… он стоит и смотрит на меня! Идите-ка оба отсюда… подобру-поздорову».

А у Тома и, правда, был миролюбивый нрав – он никогда не нападал на человека, он только прикрывал меня собой от возможной опасности. Он был отважен и добр! Когда совершенно затуманенный алкоголем мужик с топором бежал в мою сторону, Том просто сбил его с ног, даже не пустив в ход свои зубы…

За всю свою жизнь Том укусил всего одного человека, но это была больше потешная история, нежели страшная. Недалеко от дома, где я тогда жила, находился большой магазин с огромными стеклянными окнами на всю стену, а рядом рыночек. Обычно я заходила сначала на рынок за овощами-фруктами, потом оставляла Тома с сумками под березкой на газоне, а сама шла в магазин за хлебом и прочими мелочами. И вот, в тот «роковой» день, стою я в очереди у кассы и любуюсь огненно-рыжей шубкой Томчика, который вальяжно развалился на изумрудно-зелёной травке в лучах летнего солнышка.

Остальное произошло так быстро, что вся очередь только ахнуть успела…

Мгновение номер один: неизвестно откуда появляется потрёпанного вида мужичок и, карикатурно подкрадываясь, алчно тянет руки к сумке с картошкой…

Мгновение номер два: Томчик прыгает на мужика, мужик с воплем прыгает от Томчика…

Мгновение номер три: Томчик «в полёте» повисает в воздухе, вцепившись в ягодицу зловещего похитителя картошки…

В мгновение номер четыре я уже несусь из магазина к Томчику, а в голове полыхает огнём единственная мысль: «Ну, кому, кому могло прийти в голову отбирать сумку у ТАКОЙ ОГРОМНОЙ СОБАКИ???»

Ситуация разрешилась совершенно безболезненным для нас с Томчиком образом. Когда я подбежала, над пострадавшим уже хлопотала компания таких же потрёпанных мужичков, они никаких претензий не имели, наоборот, шумно извинялись передо мной и Томом.

К чести Тома, он даже не сомкнул свои страшные челюсти, он просто сильно ударил клыками по мягкому месту «злоумышленника».

Оказалось, что эта компания местных поклонников пива, оживленного общения и праздного времяпровождения изо дня в день наблюдала, как я оставляю Тома на газончике. И вот сегодня «пострадавший» задницей любитель пива и «светских» бесед объявил, что когда-то в армии он был пограничником и прекрасно умеет обращаться с любой собакой. И на спор заберёт сумку у этого пса на газоне! Компания дружно заключила эпохальное пари на бутылку водки, ну а чем всё кончилось – я уже рассказала.

Самое интересное в этом эпизоде было то, как сильно и долго переживал Том из-за того, что укусил человека! Всё-таки он был собакой, хоть и очень умной собакой, но инстинкт охраны сработал у него быстрее, чем он успел что-то сообразить. Для тонкой натуры Тома это оказалось тяжёлым стрессом. Он ничего не ел несколько дней, не поднимал на меня глаз, подавленно сжался в углу и тихонько поскуливал… Изредка смотрел на меня жалобно, будто хотел сказать: «Ну как это могло случиться? Я поступил… как собака!»

Много чего происходило удивительного за недолгие годы нашей с Томом жизни и нашей большой дружбы.

Но судьба сложилась так, что Том спас меня ещё раз… Уже после своей смерти.

* * *

Итак, я говорила, что сталкивалась с этим трижды.

Однажды, когда Тома уже не было рядом со мной в этой жизни, мы в непогоду спускались с какого-то перевала. Снег, ветер, усталость – тяжелый стандарт, увы…

Произошла простая и довольно глупая вещь. Группа растянулась, мужики убежали далеко вперед – ну типа, а что? Долина, уже никто никуда не денется… А я элементарно провалилась в снег и моя нога намертво застряла под камнем! Это случилось на гребне морены. Собственно говоря, ничего страшного – через какое-то время меня бы хватились и как-нибудь вытащили. Но… бушевала гроза, и по гребню морены лупили молнии… Но … Нога под камнем сильно подвернулась и очень болела. Я отчаянно расковыривала этот чёртов снег, но у меня ничего не получалось – ногу освободить я не могла никак.

И вот, окончательно выбившись из сил, я пытаюсь закурить, рассказываю себе о том, что поражение молнией не всегда заканчивается плохо, у некоторых даже способности всякие удивительные просыпаются… И тут замечаю, что хочу НА МИНУТОЧКУ ПРИКРЫТЬ ГЛАЗА. Я вспомнила Тома, хребет, ноябрь, и всё остальное… И распевая песенки, продолжила долбить кайлом снег.

Не ребята меня заметили, я их увидела сверху и позвала на помощь. Им меня не было видно. И если бы я уснула… Если бы… Но этого не произошло.

* * *

Том любил пиво – с наслаждением выхлёбывал полкотелка и блаженно засыпал с выражением небесного восторга на расплывшейся от удовольствия морде.

Он неплохо лазил по скалам – правда, спускаться не умел, и частенько нашего «отца Фёдора», отважно взобравшегося на какую-нибудь кручу, приходилось стаскивать вниз при помощи крепкого словца, альпинистского снаряжения, и десятка злых мужиков, грозящихся открутить мне уши, если ещё раз не услежу за своим лохматым псинозавром.

Том обожал «пасти коров» – встречая стадо, он буквально терял рассудок, начинал бегать за коровами, и не успокаивался до тех пор, пока не сгонял всех в кучку, а потом важно начинал кружить вокруг, охраняя «подопечных» от возмущённого пастуха.

Том покупал сигареты для меня в ларьке, который находился прямо возле дома. Нас все там знали, я давала Тому в зубы кулек с запиской и деньгами, он относил его девчонкам-продавщицам, а они клали в пакет то, что мне было нужно.

Том умел самостоятельно ездить на трамваях, что стоило мне немалых нервов во время его поисков. Этот плут обожал зайти в трамвай и прокатиться несколько остановок, с достоинством выпрашивая у пассажиров какие-нибудь сладости.

Он мог открыть холодильник и слопать нечто особо привлекательное, что потом стоило ему немалых нервов.

Он был добр и отважен, лукав и благороден одновременно. Его любили все – даже местные пьянчужки, которые нередко «похищали» Тома со двора на свои ночные гулянки, за что я отплачивала им сторицей, устраивая грандиозные скандалы по поводу наглого спаивания моей собаки. А Том умильно и виновато вилял хвостом, будто пытался сказать: «Ну ладно, ладно, не кричи, надо же помогать добрым людям! В компании со мной им все наливают бесплатно за возможность погладить такого расчудесного меня».

* * *

Том умер в середине девяностых, когда я предала его – ушла в продолжительный горный поход одна, без него. Даже умирая, мой самый большой друг был верен себе – он умер только после моего возвращения. Том страшно мучился, но дожил. А как же иначе – ведь уходя, я приказала ему: «Жди»!

Иллюстрация:

Та самая Ольга Неподоба и тот самый Том!

 Душа января

• рассказ инструктора Володи из цикла «За чертой снегопада»

Окруженный могучими хребтами посёлок вился по крутому склону над ревущим потоком горной реки. Выше, над кромкой скальных корон, возвышались сверкающие склоны снежных вершин, скрытых сейчас густыми облаками.

Каменные домишки лепились один над другим, а лабиринт мощёных улочек уходил высоко-высоко, туда, где было уже непонятно, то ли это конец улицы, то ли начало горной тропы.

По зелёному холму спускалось на ночлег пёстрое стадо, ветер доносил блеяние баранов, крики пастуха и звонкий собачий лай.

Вечерело, солнце уходило быстро, как будто ветер тянул его за горизонт с неумолимо нарастающей силой. Где-то там, в разреженном воздухе, ворочалась над скалами кипящая туча, за которой скрывалась она – грозная царственная вершина, уходящая в небеса на пять с лишним километров чистейшей красоты. Ещё ни разу с нашего приезда мы не были удостоены чести лицезреть её белоснежное величие…

– Дедушка Зураб, – с улыбкой спросила наша самая молоденькая участница похода, круглолицая пухленькая Риточка, – а зачем вы поливаете этот цветочек? Смотрите, какой он больной, наверняка не выживет.

Зураб Георгиевич, крепкий подтянутый мужчина, который мог привидеться «дедушкой» разве что пятнадцатилетней барышне, прикурил сигарету и задал ей встречный вопрос:

– Ну, смотри, если бы у тебя на леднике лежал товарищ, сильно раненный и больной, ты бы тоже сказала: «Зачем его спасать, всё равно не выживет»?

– Вы тоже скажете, дедушка Зураб! – округлила в ужасе глазки Риточка, – То товарищ на леднике, а это какой-то цветочек.

– И то жизнь, и это тоже жизнь. Крохотная, по сравнению с человеческой, но всё разно жизнь.

Я с интересом наблюдал за развитием этой беседы, так как хорошо знал Зураба Георгиевича, обладавшего истинным талантом обращать любую, даже самую банальную, беседу в глубокую философскую дискуссию. Вокруг начали собираться другие скучающие участники нашего похода. Мероприятие было в самом начале, мы только вчера прибыли в этот горный посёлок, но не могли стартовать – вторая часть группы ещё не подъехала. Вот мы и коротали время в доме моего старого друга, известного альпиниста, в прошлом спасателя, а теперь просто учителя в местной школе Зураба Георгиевича.

– Вы, ребята, попробуйте вообразить: огромная Вселенная. Бесчисленное множество планет. Но, может быть, среди них нет ни одной, где есть … ну хотя бы такой цветочек! Посмотрите на это умирающее растение, именно с такой точки зрения. Посмотрели? Разве теперь его жизнь не представляет ценности? Не достойна хотя бы попытки спасения? Любая жизнь это сокровище, любая жизнь свята, и любая жизнь – чудо.

Ребята понимающе загудели.

– Конечно, девочка, ты права, и наверняка этот цветок погибнет. Но если я перестану когда-нибудь пытаться спасти жизнь ДО ПОСЛЕДНЕГО, любую жизнь, даже если шансов почти нет – мне конец. Я сам себя буду недостоин, – того, каким был раньше. И друзей своих недостоин. И гор этих недостоин. И жизни недостоин. Душа моя станет ни на что не годной. Зачем нужна в этом мире душа, которая не способна сострадать? Нельзя позволять себе отворачиваться от чужой беды, какой бы малой она ни казалась. Один раз ты махнешь рукой на растение, потом, например, на собаку, а потом и на человека. Жестокость и бессердечие проникают в нас маленькими шагами, порой по незначительному поводу. Например, вот по такому... Как этот цветочек. Хотите, я расскажу вам одну историю?

– Зураб Георгиевич! – не удержался я, чтобы не съязвить и не задать ему вполне логичный вопрос – Но вы же сорняки выдёргиваете на своем огороде. А они тоже... живые. И вчера своими глазами видел — вы комара на своей руке прибили, прямо насмерть, аж кровь брызнула!

– И мясо я ем, Володя! – улыбнулся Зураб, – Так уж мы созданы, не духами бестелесными. Если на меня понесётся разъяренный медведь, я буду пытаться убить его, не колеблясь. А охотиться на него же просто так, для забавы, для красивой шкуры на полу – не стану никогда. Капуста растёт в огороде для еды. А цветок в саду – для души. Капусту я ем, а цветок спасаю. Курица отправляется в сациви, а собака идёт рядом по жизни, как друг. Есть ТО, что нужно нам для физического выживания, а есть ТЕ – кто для души. И законы для них – разные. Кто провёл эту грань? Где именно она проходит? Я не знаю. Я могу предполагать, что эта граница проходит по уровню эмоций. Одни живые существа могут их испытывать или как минимум вызывать их у человека. А другие – нет. Картошка не пробуждает во мне душевной радости, а только желудочную. А крокусы весной на альпийских лугах делают мою жизнь намного красивее. Как-то так. Точнее я сказать не могу. – Зураб Георгиевич открыл старый почерневший портсигар, достал очередную сигаретку и начал аккуратно разминать её грубыми, привычными к тяжёлой работе пальцами – Ну так что, рассказывать мне историю или нет?

Конечно же, все захотели послушать, и я тоже придвинулся поближе. Хотя я слышал, наверное, тысячи историй Зураба Георгиевича, он никогда не переставал удивлять какой-нибудь новой «жемчужиной».

Внезапный порыв ветра обдал нас холодом, в котором чувствовался запах снега. Облака рванулись в сторону, и вот, впервые с момента нашего приезда, в тревожном вечернем небе над посёлком показалась величественная белоснежная вершина. Она казалась непостижимо огромной и как будто плыла, не касаясь земли, в небесах над розовым облачным полем, над пологими темнеющими холмами, над крошечным храмом на горе, и над всеми нами, которые смотрели на неё снизу глазами, полными какого-то первобытного преклонения.

Снова налетел ветер, яростно и внезапно, отхлестал нас по щекам и затянул великана рваными серыми тучами, сквозь которые кое-где светились далёкие ослепительные льды.

Зураб Георгиевич тяжело вздохнул, закурил свою сигаретку и сел на бревно под каменной кладкой забора.

– Так вот… Лет десять тому назад, может, чуть больше, может, чуть меньше, я уже не помню, неожиданно появились у меня дома знакомые ребята-альпинисты. Дело было в январе, а январь в тот год был лютый! Сначала морозы ударили, а потом налетела снежная буря и бушевала как проклятая, будто все черти собрались над нашими горами и плясали на облаках! Я очень удивился, зачем они пришли. На восхождения в такую погоду никто не ходит, но не просто же так они с самого Тбилиси в нашу глушь приехали? А дело, оказалось, вот в чём.

Выше в горах, на леднике, стоит старинное здание – горный приют, бывшая метеостанция. Вы как раз туда идёте, так что увидите всё своими глазами. Летом там полно людей, а зимой станция заперта на ключ. Если каким альпинистам надо там остановиться, они берут ключ, живут там, потом запирают им метеостанцию и возвращают его обратно. Но зимой там обычно никого нет. А в тот лютый год отправились туда гиды с коммерческой группой альпинистов. Ну, сходили они туда и сходили, обратно вернулись, всё нормально, ключи отдали. Проходит недели две, может чуть больше, а у парня, который ключ в тот год хранил, Джоник у него кличка, Володя его знает, что-то на сердце неладно было, точил его червяк. Звонит Джоник, значит, тому гиду, что ключи сдавал, и спрашивает – а они хорошо проследили, чтобы все собаки ушли с ними, и никто не остался на метеостанции?

Сейчас, сейчас я расскажу про собак, не спешите, ребята…

Ну, гид этот наорал на Джоника, обозвал его чокнутым, сказал, что клиентов в буран со станции уводил, и ни за какими собаками не следил, и даже не собирался. Понял Джоник, что недаром ему предчувствия покоя не давали, собак, скорее всего, оставили запертыми на станции, и ждёт их верная смерть от голода, если она уже не наступила.

А теперь расскажу, что это были за собаки.

В нижнем поселке, который вы проходили, жила веселая компания собачек, обычных дворняжек, которые много лет подряд отправлялись на восхождения со всеми, кто шёл в горы. И на вершины с людьми поднимались! Даже на ту, самую большую. Кто-то говорил, что за едой они ходили, так ерунда это, собачек и внизу неплохо кормили. Просто открылась у них какая-то удивительная тяга к горам, а откуда она берётся у пса, да и у человека – никому это не известно. В общем, были эти собачки верными спутниками и друзьями наших альпинистов. Не один раз даже в туман и пургу спасали – выводили точно по маршруту домой в полной невидимости, уверенно петляя между огромными ледниковыми трещинами.

Но не буду я говорить много, об этих собаках можно целую ночь говорить, я буду рассказывать нашу историю. Так вот… Метеостанция запиралась наглухо, как настоящий горный бастион – чтобы снегом не забило её, там ни щелочки не было. Для случайных путников оставляли одно открытое помещение, но оно находилось отдельно от основной станции.

У всех наших альпинистов существовало железное правило – перед уходом тщательно следить, чтобы ни одна собака случайно не осталась забытой внутри. Так как обратно ей не выбраться никак! Даже летом, когда группы появлялись на станции постоянно, всё равно обязательно проверяли собак перед уходом. Но зимой, особенно такой лютой, надеяться на то, что кто-то туда придёт, было совсем глупо. Тем более ключ-то у Джоника, и он точно знал, что никто туда в ближайшие месяцы не собирается. Значит, собак ждёт верная смерть от голода. Еды-то там внутри нет никакой, добычи тоже. И выбраться они не смогут. Вода, может, и была – на кухне всегда стояли вёдра с водой. Она, конечно, замёрзнет, но можно лизать лёд, облизывать иней на стенах в коридорах. Но это всё.

Вот… Собрал Джоник друзей-альпинистов и отправились они в путь. И тем же вечером были у меня дома. Выслушал я их рассказ и обомлел! Свирепая ледяная буря бушевала здесь, в посёлке, да такая, что в магазин жутковато выйти, а что происходило наверху, в горах, и представить было страшно. Даже обычной, не такой морозной зимой в горы ходят немногие. Зима в больших горах – это занятие для самых отчаянных. Душа января – холодная, беспощадная к любой слабости, отрешённая и чистая смерть – таится в сияющих на морозе льдах и воющих в скалах ледяных ветрах. А идти туда в такую погоду было совершенно невозможно. Ведь было ясно, что буря не уляжется ещё несколько дней, а может, даже неделю.

– Вы их остановили, дедушка Зураб?

– Разве я мог их остановить? Они не дети, они взрослые мужчины, опытные альпинисты, они не хуже меня знали, что их ждёт наверху, и если эти мужчины решили рисковать, кто мог их остановить? Единственное, что я сделал, я сказал, что раз они такие дураки чокнутые, я с ними пойду.

– Нет, – сказал Джоник, – ты, дядя Зураб, крутой, но у тебя после перелома ещё полгода не прошло, ты хромаешь, дядя Зураб. Ты не сможешь идти в полную силу так, как надо будет. Прости, но останься, пожалуйста, дома. Если не спустимся к 25 числу – организуешь спасательные работы. Это и будет твоя главная помощь и главная забота о нас.

И на следующий день, ранним-ранним зимним утром, тёмным, как самая тёмная ночь, хрипящим от ветра и задыхающимся от мороза утром, пошли Джоник, Леван и Григорий вызволять собачек из запертой метеостанции. Я не могу рассказывать того, что не видел: как они шли, как потеряли дорогу в пурге, как чуть не попали под лавину, как Григорий провалился в трещину и несколько часов его доставали оттуда, – я там не был, я этого не видел. Но я видел, как они вернулись – трое обмороженных, осатаневших от холода мужчин и пять истощённых, еле живых собак, одну из которых, особенно слабую, Джоник нёс в своем рюкзаке. Григорий в больницу попал из-за обмороженных ног, так-то…

Они и были самой настоящей ДУШОЙ ЯНВАРЯ. Именно они, а не ледяной ветер, не равнодушное молчание скованных морозами больших гор. Их встречали всем поселком!!! Все – и люди, и псы были в ужасном состоянии. Всех отпаивали горячим вином, да-да, и собак тоже поили вином, кормили, обнимали, это был … очень важный момент для всех – и для тех, кто спустился, и для тех, кто встречал.

– А как же собачки там выжили???

– Как-то выжили… Бог спас. Как и альпинистов, которые пришли за ними. Съели собаки на станции всё, что только было похоже на еду. Все грязные тряпки на кухне, все крошки нашли, которые только могли где-то завалиться, все мусорные ведра вылизали дочиста. А ещё на шкафу, как потом выяснилось, гиды оставили пару батонов белого хлеба. Вот как собаки умудрились залезть на шкаф и достать этот чёрствый замороженный хлеб – это до сих пор заставляет ломать головы всех, кто знает эту историю.

– Прямо «Белый плен», это фильм такой американский. Где собак в Антарктиде спасали.

Зураб хитро прищурился:

– Вы думаете, что раз я в горах живу, то такой дикий, что кино не смотрю?

На возмущённые вопли Зураб Георгиевич улыбнулся:

– Тихо, ребята, тихо, шучу я! Да, это был белый плен, наш маленький, местный, никому не известный белый плен, но он был на самом деле, и с этим ничего не поделаешь. И ещё. В кино сами оставили собак, сами за ними и отправились, а наши ребята пошли отмывать вовсе не свои грехи. И рисковали своей жизнью куда больше, чем те, кто выручал из беды собак в кинофильме.

– Зураб Георгиевич! – внезапно решил я задать вопрос, что-то меня толкнуло изнутри – Ну ребята ладно, они тронуты историей про спасённых собачек, но объясни мне – почему??? Мне объясни, взрослому, почему эти мужики пошли туда, за собаками?

– Понимаешь, Володя… Обрати внимание, дети не задали мне этого вопроса, потому что для них это очевидно – почему пошли. Но ты взрослый, поэтому тебе надо объяснять. Чувствуешь разницу? Джонику весной пришлось бы открывать станцию, «размораживать», и он понимал, что увидит там собак, которые умерли в мучениях, отчаянно борясь за свою жизнь. Тех самых собак, что выводили их в пургу по опасным ледникам, с которыми они делились ломтём хлеба на перевалах, которые согревали их своим теплом в морозные ночи и самоотверженно отгоняли от лагерей диких животных глухими осенними ночами. И он знал, что потом всю жизнь эти мёртвые собаки будут стоять у него перед глазами, а понимание того, что он знал и ничего не сделал, не даст ему чувствовать себя человеком. А без этого чувства жить, с ощущением преступления внутри – да ну его… Можно и не жить вовсе. А остальные? Догадайся сам. Джоник позвонил, объяснил ситуацию, попросил помочь. Да, каждый мог сослаться на обстоятельства и не пойти. Но можно обмануть кого угодно, но только не себя самого. Леван и Григорий ни минуты не сомневались, что Джоник пойдёт и один, без них. И на их совести был бы тогда груз не только пяти мёртвых собак, но и одного мёртвого друга. Володя, я не думаю, что мне стоит объяснять что-то сверх этого, потому что тому, кому следует объяснять больше – нечего делать в этих горах. Да и в этой жизни.

Зураб Георгиевич прищурился и посмотрел в небо, где над темнеющими холмами медленно парила огромная птица. С рёвом ворочала камни река, волнами в теснину наползал холодный густой туман. Молчаливо возвышались в сумерках скальные хребты, внушая смутную тревогу. На этом суровом фоне таким благим покоем и умиротворением веяло от тусклых огоньков, которые то тут, то там вспыхивали в окнах каменных домишек, налепленных на крутом склоне, как ласточкины гнезда. Приближалась ночь, и глубинные, первобытные страхи зашевелились в душе, заставляя пристально вглядываться в темноту и вздрагивать от каждого шороха.

– Так вот, дети, те гиды, что оставили, забыли собак, через пять лет точно так же потеряли, оставили в горах человека, который погиб.

– Может это случайность, им просто не повезло, дедушка Зураб?

– Может, – ответил Зураб, – но почему-то ни у Джоника, ни у Левана, ни у Григория таких случайностей не было. Если им совесть не позволила оставить погибать даже собак, разве они могли потерять и оставить без помощи человека? Дело тут, ребята, не в любви к животным, многие такие «любители» совершенно безразличны к людским невзгодам, тут дело просто в наличии совести и неравнодушного сердца. Именно они и заставляют людей поступать так, как надо – по-человечески!

Тяжёлые тучи, которые бродили с гулом над нашими головами, вдруг замерли, на мгновение пришла тишина, и тоненькой взвесью зачастил мелкий густой снег.

Словно внезапно, в разгар лета, оттуда, где вечные снега и безбрежные льды, с недосягаемых высот взглянула и коснулась каждого из нас Душа Января…

Как будто бы сейчас, на мгновение соединились в одной точке ледяная душа бескрайней, сокрушительной красоты природы и горячая, бьющаяся до последнего, плачущая, живая – красота души человека.

Иллюстрация:

обложка книги прозы Ольги Неподоба «Душа января»

© Ольга Неподоба, 2010-2014.

© 45-я параллель, 2014.