Ольга
Левская

* * *

А Ева ждёт продолжения танца, целует в скважину дверь 

теплеет лоном, протуберанцем из слов в телефон – поверь

Адам ничего не слышит не дышит в горле застряла кость

яблока ананаса вишни фрукта который – гвоздь

золота дружбы давно забытой выпитой в той ночи

Ева не торопи событий не шевелись молчи

Адам подбирает цепную псину, гладит жёсткий хребет

снимает ошейник наполовину въевшийся в пёсий скелет

чешет свою безошейную шею думает курит дрянь

Ева готовит для свадьбы очелье кибитку и балаган

Ева готовит мятное зелье тихо ложится в сон

Адам отпирает отмычкой дверь и плачет и в унисон

жалобно псина в ночи забыта тихо ползёт к цепи

И только Ева чиста умыта пахнет мятой и спит.

Ибонадо

Художники не имеют пола

Художники не занимаются сексом

У Художников вместо мозгов радиолы

У Художников в жопе играет детство

И когда Художник идёт, качаясь

На ветру от вчерашнего боя с миром

И с сегодняшним миром взасос обнимаясь –

То над ним реют музы верхом на лирах

Художники не играют в прятки

Извлекают суть за пальцы и яйца

Художники в полном поряпорядке

По ночам на полках в холстах хранятся

А их души, беременны, длинноноги,

Пробегают раем, проходят адом

Выбирают позу, в которой смогут

Пережить рождение.

Ибо надо.

* * *

Моё сердце не способно любить, так как в детстве любило –

без боли, без выноса рёберной клетки, без невралгии, тахикардии, 

простым биением подтверждая 

ежесекундное обожание

мира, который кольцом окружает 

рук, млечным запахом, волос лавсаном 

– мама...

Моё сердце не способно любить, 

так, как любило в подростке –

от мелькания спиц на перекрёстке

замирало пугливой синицей, таяло воском,

растекалось в олова лужицу с обгорелой 

андерсеновской брошкой, пробившей картонное тело.

Моё сердце не способно любить так, как любило в начале – 

когда крылья мнились за юношескими плечами, 

и сияли бесстыдно в паху и выше надбровий

облака перьевые, и нимб висел в изголовье.

Моё сердце больше не переносит 

любви. 

Но – по привычке – просит.

Солёное

Ассоль просыпается, щурит глаза на свет.

У стенки храпит капитан корабля «Секрет».

Хочется крепкого кофе. И пару галет.

Хочется снова в детство – привет, – привет.

Ассоль поднимает веки в каютный ад.

Читает дни, перелистывая в уме.

Вот в этот – можно б ещё повернуть назад.

Вот в этом – точно, была бы она юней...

Будем играть в куличики из песка

будем бежать за щепкой – ручей-река

будем, и снова будем, не надо слов –

сказок, виолончелей и парусов.

Опять солонины жареной кислый вкус

надводный рай, привлекательный для детей

и глупых женщин. Нитка коралловых бус

осколком алым от прошлых затей, идей.

Ассоль выходит на палубу – и в зобу 

спирает дух – полуостров течёт, как сон

над лепкой волн, что подчёркивают резьбу

листвы и скал. Будет город, и порт. В сезон

бессменной соли и ветра – прекрасен дар:

скорей по трапу вниз, по дороге – вниз...

Корабль не тонет, прочен, держит удар.

Она не крыса. Она ненавидит крыс.

Будем играть в куличики из песка

будем бежать за щепкой – ручей-река

будем, и снова будем, не надо слов –

сказок, виолончелей и парусов.

Утреннее буднее

Пожалуйста, дайте мне ещё времени.

Я хочу пару раз походить беременной. 

Да, я в курсе, два сына – хорошая премия, 

но ещё бы дочь, или двойню. 

Ну ладно, это я сгоряча. Мне с моим здоровьем –

но времени дайте. На писанину, на рисунки...

Что? Я давно не рисую? 

Я рисую мысленно, и танцую

по утрам. Дайте времени. Сколько? Всегда.

Дайте, сколько не жалко. Нет у вас жалости... 

Ну тогда – сколько нужно, чтобы до старости. 

Я не старая. Нет. Я всего лишь устала, 

я сегодня так рано внезапно встала 

и ещё не стряхнула остатки сна.

Дайте времени, чтобы у сына весна, 

и у сына ребёнок, и я – на ступенях 

их встречаю под веткой черёмухи. Времени!.. 

Дайте времени, да, я устала от секса, 

но это сегодня, а завтра – в терцию, 

и мелодией вдохи, и пот, как по нотам. 

Да, сейчас для меня даже отдых – работа, 

и дыхание – труд, и касания – больно... 

Я устала, но этим сама недовольна. 

Я невольно впустила усталость в себя, 

и она обживает меня, обживает, 

но времени – все-таки дайте. 

Я знаю, я сейчас ничего не хочу. 

Только времени. 

Я желания вам напишу – 

на коленях 

процарапаю их на окне замороженном, 

подоконника твердь ощущая тревожно. 

Их будет так много, моих желаний.

Пожалуйста, времени дайте.

* * *

Шифровка принята. Спасибо. Но я доверия не стою.

Я не умею тихой рыбой плыть по спокойному простору,

перебирая плавниками, лишь иногда касаться боком

брони соседа в барокамере бронёй своей подводной лодки.

Я не умею ритм выстукивать намёком – дескать, время ужинать,

и, одеваясь нежно в сумерки, включать ночник и ждать, что суженый

во тьме узрит его мерцание и где-то что-то там почувствует.

И не заменит чувство устное мне прикладного проживания.

И не заменит мякоть яблока мне вкуса яблока Адамова.

А впрочем – подожди вот здесь пока. И – можешь познакомить с мамою.