Ольга
Лапенкова

2 апреля 2022 (Этюд)

Снег опадает с деревьев и крыш,

и раздаётся «быдыщ».

Где-то на Пресне в палатах далёких

муж мой лежит с воспалением лёгких.

Я над статьями халтурю,

плачу и температурю.

По тротуару, покрытому льдом,

ходит ворона с подбитым крылом.

Неутомимый мотив на зурне

ветер играет.

В соседней стране

тоже закончилась вьюга,

и люди стреляют друг в друга.

* * *

Вот она я, в сатиновом платье у растревоженного плетня,

вокруг царапчатой каруселью собаки и ребятня;

в ожидании твоего поцелуя и выходного дня

дел охапка целая у меня:

объяснить, сколько у слов бывает родов,

выскороговорить имена затерянных городов,

выпутать воздушного змея из проводов,

влезть на дерево, выдохнуть от трудов.

А вот он ты, хитросплетение света и темноты, –

хотя какая там темнота, полкрупинки для красоты,

а дальше льдины и водопады, черепахи, слоны, киты,

планета верхом на крохотке пустоты.

Души у нас переглядываются, перемигиваются; тела

разъединяют мелкие несделанные дела,

небо, пока в закате не выгоревшее дотла,

и ещё не произнесённое «я ждала».

* * *

Выходной – это день физнагрузки:

пол помой, на колодец сходи.

Мельтешат по двору трясогузки,

полнят бочку косые дожди.

Кто там бродит впотьмах по овражку:

лысый чёрт или пьяный сосед?

Я сняла бы короткометражку

на такой вот весёлый сюжет:

Лёшка Усов, остряк и повеса,

возвращался с гульбы через лес,

встретил лешего-головореза

и за делом в карман не полез.

Оглушил его, обезоружил,

посадил под замок навесной.

А наутро – ох мать! – обнаружил:

это был его братец родной!

* * *

Заряне и её друзьям

Дети кидаются палками.

Дети дерутся тапками.

Оглушают кричалками.

Рвут лопухи охапками.

Посередине дороги на край света

у них срывается цепь от велосипеда.

Но их глазам – зелёным, карим, стальным –

видимо то, что неведомо остальным.

С каждого дома, забора и перекрёстка

мигом слетает мысленная извёстка.

Брошенный рабочими котлован

являет собой океан,

дом с покосившимися торцом

предстаёт дворцом.

А во дворце горят мириады окон,

и где-то мелькает принцессин локон.

Гоблины и драконы, гномы и йети

существуют, пока существуют дети.

Детство-отрочество-детство

цикл

а может я тогда и умерла

в двенадцать с чем-то лет когда ангина

разбушевалась так что не пробраться

вглубь организма пище и воде

когда вела сирена в Склифосовский

и к ночи так мечталось отрубиться

что на вопрос наркоз тебе колоть-то

я прошептала не давайте так

и медсестра взяла пожав плечами

какую-то дремучую железку

велела рот открыть и распорола

возросший за миндалиной абсцесс

мне не было ни боязно ни больно

я наполняла рот фурацилином

плевалась кашляла и снова наполняла

полраковины крови набралось

но если я тогда и умерла

и эти строки набирает кто-то

совсем другой то боже отчего же

так верится так любится так рвётся

так сердце полоумное стучит

* * *

девочки девочки мальчики мальчики

карандашочки точилки пенальчики

Машеньки Машеньки Вовочки Вовочки

пирсинги конверсы татуировочки

трикстеры и миротворцы

слизеринцы и гриффиндорцы

в маленьких шкафчиках кола и кофе да

красная шапочка Холдена Колфилда

* * *

однажды дочка спросит у меня

ах мама мама где мои три года

арбузный мячик и футболка с Гуфи

весёлый и немного пьяный папа

четыре кошки и один хомяк

шатание сквозь время и пространство

до пиццерии если воскресенье

английский сплин пока ты на работе

а в восемь вечера трёхкратное ура

а я из допотопного серванта

достану чудотворную шкатулку

и распахну узорчатую крышку

и сразу наяву не понарошку

настанут мяч футболка пицца папа

всё тут моя хорошая не плачь

Дмитриевское

Типичный вид посёлка среднерусского.

Налево – сквер, за сквером – дом культуры.

Направо – храм Димитрия Солунского:

стальная дверь, кресты из арматуры.

Милуются коты в тени кустарника.

Горланят чьи-то куры у болота.

Два чернобровых мальчика-алтарника

таращатся на след от самолёта.

Неспешный мрак протягивает лапищи.

Берут баяны местные буяны,

и, убаюканные, спят на кладбище

кресты и звёзды в зарослях бурьяна.

Стоит Россия в разноцветном рубище,

доставшемся от встречного паяца,

а ты в неё невыносимо влюбишься.

Всю жизнь придётся над собой смеяться.

Дочке

Мой божок 3D-моделек,

баночек гуашных,

акварели, карамелек,

снов смешных и страшных,

целый день по кругу движет

тяжкие мыслишки:

наберёт, да не оближет

ложечку «Растишки».

Ты чего, моя конфета,

грусть-кручину множишь?

На какой вопрос ответа

отыскать не можешь?

Я приду с тобой к ответу –

или постараюсь.

Я-то в жизни, по секрету,

плохо разбираюсь.

* * *

Игра в снежки – утеха и умора,

которой нет понятней и древней.

Наверно, дети города Гоморра

порою тоже радовались ей.

Там круглый год жара – помилуй боже,

но раз в пятнадцать или двадцать лет

случалась аномалия, и всё же

ложился на песок алмазный плед.

И вот девятилетний Хамов правнук,

наряженный в халлук и сапоги,

за часом час оттачивает навык:

лепи – швыряй в противника – беги!

Пройдёт три дня, и город превратится

в разгорячённый чёрный порошок, –

но чистит пух растерянная птица,

хохочет мальчик и летит снежок.

* * *

Лениво дышит полдень мглистый,

Лениво катится река...

Ф. И. Тютчев

Июльский отпуск: зной в обед,

затем – туман и сон.

Провинциальный интернет

Медлителен, как слон.

Деревня дрыхнет, как сурок,

тревоги прочь гоня, –

и даже эти восемь строк

писала я полдня.

Природа видит нас насквозь

и всё готова дать,

чтоб офисный столичный гость

мог тихо отдыхать:

ручей, виляющий хвостом,

и звон в лесу густом,

и дальний гром. А что потом –

подумаем потом.

* * *

Как будто не ноябрь, но апрель:

летучий снег, насыпавшийся за ночь,

растаял, как под кистью акварель, –

и нежный наш сосед Иван Степаныч

скользит, ступая в сланцах на крыльцо,

чеканит непечатное словцо.

Как будто поломался ход вещей:

узор, что звёзды выложат над домом,

наличие ужей, мышей, клещей

теперь определяется рандомом.

Проснёшься завтра утречком, и – бомц! –

на небе не одно, а сорок солнц.

Как будто пару дней ещё назад

господствовали в мире боль и ссора –

но вот уже насажен райский сад,

куда ни глянь – ни стражи, ни забора:

спеши туда любой весёлый сброд –

и рви что хочешь, хоть запретный плод.

* * *

красная нить судьбы

соединяет тех,

кто идеально подходит для плотских утех

оранжевая нить

протянута между теми,

кто вместе давать способен отпор системе

жёлтая нить  – у ценителей искренних разговоров,

зелёная  – у деловых партнёров

те, кто спасёт друг друга в беде любой,

нитью объединяются голубой

синяя нить – у будущих матери и отца,

фиолетовая  – у музы и у творца

так что с тобою связаны радугой мы дугой,

мой дорогой

Лето Господне

Когда захлестнула поле шальная трава-травень

в краях, где до самой Пасхи всё было белым-бело, –

помчались престольные праздники маленьких деревень

(хотя, если высится церковь, то это уже село).

Столы затопило море скоромных и постных блюд,

и звон, словно мёд из бочки, полился по деревням,

и грянул «Царя Небесного» славный московский люд,

вернувшийся на три месяца к добрым своим корням.

И пела душа, простудам и будням наперекор,

и между мирами ряска качалась от ветерка,

и славил по воскресеньям писклявый девчачий хор

Крестителя и княгиню, пророка и рыбака.

Когда босыми ногами мы ступим на полотно,

которое ткёт для каждого Славнейшая Серафим, –

смонтирует, может быть, ангел, не чуждый миру кино,

из наших воспоминаний короткометражный фильм.

* * *

Мчится железный мой конь вороной

в сторону крохотного села.

Я остаюсь со своей страной,

какой бы она ни была:

русскую печку топить, как встарь,

ленту читать, отходя ко сну,

а просыпаясь, шептать тропарь

за тех, кто в бою, за тех, кто в плену.

Шептать, но и радоваться до слёз,

когда лучший друг – почитай что брат –

сообщает, что у него сколиоз,

значит, путь заказан в военкомат.

А потом, видя сумеречные лучи,

понимать, что кто-то, ушедший в строй,

не шагнёт в подъезд, не найдёт ключи,

и не вспыхнет свет в тишине густой.

Добряк ли, злодей, правдоруб, лицедей –

не скажешь, кто точно, им нет числа –

только что попрощался с жизнью своей,

какой бы она ни была.

* * *

Наш сосед собрался помирать,

чтобы руки больше не марать

об июльский разноцветный зной,

о февраль с его голубизной.

Белый свет ответствует ему:

«Нынче не положено во тьму.

На сегодня план совсем другой:

тёплый дождь с последующей дугой».

А природа просит у сынка:

«Хочешь в виде замка облака?

Хочешь в мае летнее тепло?

град, землетрясение, гало?»

А потом к нему приходит тьма:

«Что во мне – не знаю я сама.

Ты не трусь, дурашка, я вернусь:

подожди, пока не разберусь».

* * *

Не бойся я нормальная девчонка

Ну разве что немного с прибабахом

Зато миролюбивая смешная

Довольно симпатичная а также

Готовая умчать куда захошь

Не пропаду ни в тундре ни в саванне

Не убоюсь ни льва ни суриката

Ну ладно да со львом чутка загнула

Но полагаю суть тебе ясна

А если что-нибудь со мной случится

И я умру то часть меня большая

Останется в прикольных наших детях

И наша дочь влюблённого парнишку

Впервые в дом потомственный введя

Показывать начнёт фотоальбомы

Вот это мой прадедушка военный

А вот моя прабабушка филолог

А вот моя маманя раздолбайка

Её нуууу затоптал единорог

Парнишка на носу очки поправит

И скажет я возможно не расслышал

Единороги это только в сказках

Я тоже так считала молвит дочь

А если что-нибудь с тобой случится

Хотя чего вообще с тобой случится

Ну разве что гора немытых чашек

И груда книг упавшая в три ночи

С опасно накренённого стола

Но право это всё такая мелочь

Особенно в сравнении со львами

И перспективой жить цивильной жизнью

Ну что ты пригласишь меня в кино

* * *

Прекрасную деву по имени Сандра

Про Блока и Шолохова просвещу

А после весёлый мотив просвищу

И выпью с любимым массандры

Прекрасны работа и дом и семья

И вид из окна и сугроб и скамья

И флаг СССР у соседки

И брошенный среди прихожей сапог

И каждый с другим зарифмованный слог

И наши потомки и предки

Но стыдно слегка перед теми кто блин

Никем не приючен кто вечно один

Не смотрит кино и не пробует вин

Кого не спасет ни имам ни раввин

Кто видит в каком-нибудь парке

Как милая девушка парню

Просунула пальчики в патлы

И думает вот они падлы

И вот потому чью-то нервность почуя

О счастье своём толерантно молчу я

И смутно подозреваю

Что я не одна такая

И вот из-за тех кто как я молчалив

Идёт через годы такой лейтмотив

Проси я любви не проси я

Повсюду тоска и Россия

О где же вы люди особенных форм

Которым всё ок и которым всё норм

Которые живы – и рады

А мы маскируемся гады

* * *

Привет, лужок с цветами пряными!

Привет, подлесок!

Вот начался участок с ямами.

Прощай, подвеска.

Дни деревенские с дурачеством

Да электричеством

Весь год нас радовали качеством

И количеством.

Но пал под снегом последний мятлик, иссяк прополис.

Мы воленс-ноленс возвращаемся в мегаполис.

Ну здравствуй, кухня, здравствуй, ванная,

Вода из крана,

Аляповатое сияние

Телеэкрана.

Отмыть с рук-ног, другого многого

Сажи корочку.

Сходить к родителям, к стоматологу

И в «Пятёрочку».

Истосковаться по разнотравью, лесному гребню,

Придумать сказку – и сделать явью. «Ну что, в деревню?»

* * *

с июня по сентябрь населенье

почувствовав призыв из жизни прежней

цветёт по лежакам на побережье

как целое огромное растенье

а ты дружочек с кожицей белёсой

признайся без раздумий но со вздохом

мечтаешь ли ты снова стать берёзой

или хотя бы серебристым лохом

закрыть глаза на солнцепёке лёжа

и снова очутиться там вначале

где я и ты почти одно и то же

где нет ни радости и ни печали

и хлоропласты чешутся под кожей

* * *

Та девочка, живая, не из сказки,

Которая писала по указке

С наклоном вправо, ровно до полей

Диктанты про неясные салазки,

Не виданных ни разу журавлей, –

Которая легко произносила

Слова «стыдливость», «совесть» и «душа»

И на обои их переносила

При помощи карандаша, –

Которая размазывала слёзки,

Когда не брали в салки и снежки,

Завидовала косам старшей тёзки,

Слагала оскорблённые стишки, –

Которая клочок «Московской правды»

Прочла и не спала потом всю ночь,

Как некто проиграл соседу в карты

Жену и дочь, –

Ты выросла, дошла почти до трети,

Уютно обустроилась на свете,

Порой таком постыдном и пустом,

И вечером со всей округи дети

К твоей домине тянутся хвостом.

Не держишь больше мулине и пялец,

А если кто невежествен и груб,

Умело разгибаешь средний палец

И выпускаешь отповедь из губ.

Ты поселила злость на место грусти,

Ты твёрдо полюбила захолустье,

Где журавлей – что в городе собак.

Ты знаешь Степанцова наизусть, и

Выносишь зной не хуже, чем дубак.

Та девочка, сноп солнечного света,

Фрагмент звезды, осколочек поэта,

Забавный сплав обиды и мечты, –

Ты выжила, родная. Или это

Уже не ты?

* * *

Хотела выпить чаю перед сном

и напитаться мудрости из книг, –

но вот орёт соседка под окном

на мужа, не собравшего парник.

А мне сказать охота позарез:

«Чего вы заварили суету?

Чтоб сохранить любовь и интерес,

избрали вы стратегию не ту».

Порыв подобный надо переждать:

пора границы личные блюсти.

А чтобы никого не осуждать –

какой-нибудь прибор изобрести.

Он должен быть простой, как метроном,

а главное, чтоб он влезал в карман:

принёс его, врубил – и сразу ом-м-м...

хоть это всё равно самообман.

Но нет таких приборов, как мне быть?

И с полки говорит мне образок:

«Не можете друг друга возлюбить?

Попробуйте, ребят, ещё разок».

* * *

Что характерно для моей поэтики?

Вот эти все милейшие предметики:

дом, печка, дочка, плюшевая мышка,

напитанный цитатами умишко.

В основе моего мировоззрения –

простое, как три пальца, озарение:

быть в жизнь влюблённым потому и круто,

что к счастью нет единого маршрута.

Пишу хореем, ямбом или дактилем,

грозя прослыть дремучим птеродактилем.

Но кое-где пробившиеся фибры

меня порой толкают на верлибры.

Насущным вдохновляюсь я нередко:

то пискнет мышь, то скрипнет табуретка.

Ну, вроде объяснила всё сполна.

Пройдёмте в дом и выпьемте вина.

* * *

чтобы прославиться

нужно тусить в соответствующих кругах

но я предпочитаю жить в Чильчагах

Чильчаги это деревня

в глубине Ярославской области

и всяк её населяющий преисполнен чести и совести

и хотя искупаться и вызвать врача там непросто

это в какой-то мере хорошо для духовного роста

в Чильчагах процветают православие сайентология

буддизм и учения другие многие

вся деревня будто кружится в целомудренном танце

где мясоед ведёт в паре вегетарианца

а то что бывают мелкие склоки хлопоты

ну так люди же вместе живут не роботы

но если мне повезёт и моё наследие

удостоится хотя бы статьи в Википедии

те у кого в квартирах канализация есть и ванная

хлынут смотреть что за земля такая обетованная

раскупят все там участки и денег будет не жалко им

и зашумят пилами топорами бетономешалками

и покоя у местных жителей не останется никакого

и они будут вечно бубнить

ну спасибо тебе Лапенкова