Ольга Кравцова

Ольга Кравцова

Золотое сечение № 17 (365) от 11 июня 2016 года

Скорость угасания тепла

С течением...

 

Вместо праздничного поздравленья

Этот ветер, жёсткий и сухой,

Принесёт вам только запах тленья,

Привкус дыма и стихотворенья,

Что моей написаны рукой.

А. Ахматова, 24 декабря 1959

 

С течением времени козырь изменит масть,

Глядишь, – позолоченным стал у окна орех.

Нелепо грустить, когда грусть, как судьба сбылась,

А судьбы, как сутки, сбываются прежде всех

Иных откровений, подаренных жизнью впрок,

Глаза отведи, любимый, не пробуй читать с листа,

В котором туман как кокон свой вьёт венок,

И прячется в нём изогнутой в знак верста.

 

О, тени, меня научите спадать с руки,

Блуждать привидением по пыльным святым углам,

Как эти углы, мы с тобой навсегда далеки,

Как стороны света, и ветры приносят нам

Сырое дыхание позднего октября,

Томление дымок под тусклой его звездой...

Редка и печальна оттаявшая заря,

Вдруг косо упавшая розовой бороздой....

 

Всё тлеть ей  на письменном, старом твоём столе,

Играть в отраженье уставшего жить стекла.

То время, сокрытое в сонной земле, стволе,

И в каждой молекуле, свёрстанной им в тела,

Свой маятник так запускает в ход и торопит дни,

Что кажется суетным снова в миру искать

И смысл, и черты твои... верю, живут они

В далёких системах, которых не можем знать...

 

А что можем знать? Что может быть нелегко

Мириться с течением дней, одинаково злых

Уже только тем, что ты высоко-далеко,

И дым позолоченный спит на ветвях сырых...

Что вот, ничего изменить невозможно, да и зачем, –

Кто выдержит паузу, тот и прибудет в рай....

Я вижу, как спят твои сны на моём плече,

И в белом тумане плывёт горизонта край...

 

25 октября 2014

 

Сутки

 

I

Мгновенье увеличится в длину

и сигаретой вытянется в сутки,

вдруг осознаешь скорбь и глубину

у жизни, как последней самокрутки.

А зеркало, поймав твоё лицо,

глазам наврёт с три короба о прочем.

Так рыжий полдень прячется в яйцо,

конец строки дополнив многоточьем;

на запад перетягивая хвост,

в нём золото окажется латунью,

скоромный день, или творится пост, –

на ужин выдаст пёструю глазунью.

 

II

Борение со временем – игра,

плохая и неумная привычка.

Так незаметна острая игла,

в костре мелка и незаметна спичка.

Всё движется бесшумный механизм,

вращаются как маятник светила,

и ты пыльцой отпущен в его жизнь...

Нет, время нас ещё не поглотило,

ещё по венам бегает тепло,

но хрупким и больным явилось тело,

как мутное и старое стекло,

что солнце уловить ещё хотело.

 

III

Скрыт маятник, рисующий кольцо,

скрывается рука и вседержитель.

Жизнь – насекомое, согретое творцом,

а смерть – сачок, бездонный накопитель

распада, тления и опыта земли.

Как много пауз, кто их свыше мыслит.

О, если б сутки это знать могли!

Но их исход от мысли не зависит.

Закутана, как стрекоза в янтарь,

жизнь в полый обруч темноты и света.

Меняем кожу – знает календарь,

а мы всё старше от его ответа.

 

IV

Но можно отказаться от тоски,

и перейти на прежние частоты...

Смотреть на белоснежные виски

дороги, расколовшей на пустоты

банальность застоявшуюся форм,

ленивое брожение рассудка,

в котором часа остывает корм,

а тонкая застудится минутка,

перебегая в цифры-полюса,

где будет неизменное двенадцать

светится, словно зебры полоса

у суток, собиравшихся прощаться.

 

V

Все признаки мелки душевных ран.

Молчание – единственный свидетель.

Природа ли, Завет или Коран

в тебе живёт, – край неба также светел.

Бледнеет свод, похожий на тесьму,

пришитую к земле иглою словно,

и словно рукодельем скрасив тьму, –

как существо его для нас немногословно.

Рассветная едва забрезжит муть,

и станет неизбежным зов побудки,

не сожалей, что некуда свернуть.

То просто начались другие сутки.

 

VI

Как и природа, лучше замолчать,

переболеть... И думать, – о перчатках,

всё тех, что, может быть, свою печать

оставили на лестничных площадках;

в упавшем сердце, выпавшем снегу,

слепящем око, подразнив ресницы,

легко перетекавшем в полукруг

той вековой размывшейся границы;

задуматься о свойствах вещества

воды и сумерек... предельно схожи

у времени симптомы воровства

на скорость заметаемых подножий.

 

VII

И скорость угасания тепла –

всего лишь звука или мига краткость,

в ней капля торопилась и стекла,

тем самым увеличив лужи кратность,

перчатки, полушубки и зонты,

другие атрибуты перепада,

и паром задыхавшиеся рты,

как вами градус времени угадан.

Всё это переходит в никуда,

дробится в бесконечности на пазлы,

ещё был снег, и вот стоит вода,

и сутки с головою в ней увязли.

 

VIII

Бесшумно заторопится весна

сменить февраль и сократит маршруты,

земля заноет, будто бы десна

младенца, от Чукотки до Калькутты

то будет новый переход вовне

глубокого и вечного процесса,

младенчество святое, ты во мне

не будишь никакого интереса,

но время, сокращая свой лимит,

посуточно выкраивает душу,

душа скорбит, весна в земле болит,

и это всё торопится наружу.

 

16 ноября 2014 – 21 марта 2015.

 

Сон

 

В моей голове такое

дрожание слов

и метафор скрип,

удивится Лукойе, –

сколько тянут ослов

ту поклажу. Влип

 

чёрный уголь

в квадратный двор,

как в тугую печь.

Обесценился рубль,

и в разгаре спор,

как его сберечь.

 

На твоём берегу

ещё нет зимы

и стоит вода.

Загибает в дугу

горизонт дымы,

и сулит «никогда».

 

О, Лукойе чудак,

покрутил зонтом

и явились сны.

В воду смотрит рыбак,

ну а нам не в том

виден смысл казны.

 

Обещанье «не жить»

без тебя актуальней,

ведь теперь, и впредь,

с той водою дружить

как с купальней

Рим, в неё смотреть,

 

видно кадка тесна

для большой воды, –

много тысяч вёрст.

Траектория сна

как синиц следы

на эфирный мост

 

честно выставит пять

или шесть моих

неуклюжих шагов.

Поворачивать вспять

в краях чужих,

а мост – был таков.

 

Разум сонный плывёт

тяжелей бревна,

всё сильней испуг...

О, Лукойе не врёт,

скажет: как древна*

та печаль, мой друг.

 

5 декабря 2014

___

* В русском языке нет краткой формы от слова «древний».

Нельзя говорить древна, это считается ошибкой…

А у меня вот пока живёт.

 

Пастернак – 2015

 

О Пастернак,

стоящий прямо

и поднимающий со дна

святого марбургского хлама

ещё живые имена,

 

о, эти стёртые могилы,

в воде земли, в дыму огня

свой карамельный вкус текилы

у смерти на губах храня, –

привидятся, –

 

и станет ясно

свечение сгоревших лет,

немногих, тайно не напрасно

сокрытых в топливе комет,

дарение

 

своё помножив

календарями на нули,

в них единицы станут строже,

как будто руки у земли,

как будто

 

в долгие объятья

возможно время заключить,

и плыть по небу, словно братья,

и в небе навсегда почить, –

почить

 

как первобытный атом,

как проба первая души,

как южный крест на нём распятом

в непознаваемой глуши.

 

1 января 2015

 

* * *

 

Мы упадём, как два зерна

в стихию, из которой взяты,

и будет хлопотать зима,

укутывая пухлой ватой,

и будет дуть со всех сторон

чтоб остудить ещё горячий

настил, и карканье ворон

нарушит в тишине незрячей

печальный промысел такой

нехитрой вереницы судеб...

Но убедись, – не здесь покой,

и суета не в том пребудет;

как мы оттягивали край

и программировали вето,

но вот за нас решил бабай

сокрытый в междумирье где-то,

как часто главное подчас

бабаи скрытые решали,

и пустота, в которой нас

как луковки мариновали,

и как снимали кожуру,

и оставался только стержень,

и как ползли мы в конуру

вновь возвращаясь к точкам прежним, –

всё это будет сжато в ком

и брошено, как мусор, в урну,

душа гуляет босиком,

как то сказал поэт недурный,

что у всего здесь есть лимит,

мы точно этого не знали,

что сыгран фарсовый гамбит,

а мы на что-то уповали...

 

19 февраля 2015

 

la visione

 

Приснятся голубые города,

как тени неземного Зурбагана,

и дымка, как седая борода

уснувшего на облаке султана.

 

Крыло вдруг развернётся из руки,

зажгутся дерева, свечами стоя,

и ты, перетекая за буйки,

увидишь, как распалась чья-то Троя.

 

Узришь нерукотворного Его,

Петрарку перед Ним, и даже Данте...

И мимо Микеланджело бегом

промчатся страстотерпцы и педанты.

 

Изгиб невозмутимый златоуст

хранит в устах сургучною печатью,

и образ так невинен, и так пуст,

подобно непорочному зачатью...

 

26 марта 2015

 

Майе...

 

Как смерть уходит, не закрыв калитку,

не зная кровных и сердечных уз...

О, выдохни! И нанижи на нитку

горошинку для млечных её бус,

ещё одну, пронизанную светом,

игрою ветра в солнечной пыли;

Кармен моя, безногим пируэтом

явилось нам вращение земли

сейчас, когда страшна и так громоздка

земная быль – кровавая гроза.

О, хрупкая, о неземной подросток,

со звонким бубном, розой в волосах....

 

3 мая 2015

 

С кумирами

 

С кумирами грустно и тошно с людьми,

а выйдешь из дома, увидишь, что в лужи

стекается розовый лакмус зари,

в которую ночью был мыслью погружен.

Ожоги свои подлечить под дождём –

не новая, в общем, возникла идея...

Вода, от которой спасения ждём,

стекает по кочкам, не сильно жалея.

 

А в городе старом верёвки с бельём

дрожат и мелькают в любую погоду.

Так тело своё отдаёшь как в наём,

то в синьку, то в соль, то в житейскую соду.

Гордись отчужденьем, прими новизну,

вдохни кислород после муторной стирки,

отрепья свои отутюжь и в казну

сложи, и на очередь выдай копирки.

 

9 марта 2016