Ольга Козэль

Ольга Козэль

Четвёртое измерение № 13 (505) от 1 мая 2020 года

Снежные ягоды

* * *

 

Н. Горловой

 

Дай-ка я с фонарём потолкую.

Объясню ему вещь я простую.

Посреди темноты слишком многим

Хорошо освещают дороги.

Лучше знать посреди темноты,

Что на свете единственный ты.

Что, дружище, стоишь ты, как шкаф?

Надевай-ка пальто, яркий шарф!

На планете от якоря щель,

Не настроена виолончель.

Я экспресс поведу по Остоженке,

Я куплю нам с тобой по мороженке.

Если будет мне больно гореть,

Приходи на меня посмотреть!

 

* * *

 

Приснился мне голодный год,

Татарский нож, степной поход.

Скакали мы тринадцать дней

И пили кровь своих коней.

Был ранен, умер хан Ахмат –

Его несли мы на закат.

И по пути к долине рек

Убили триста человек.

«Служите хану в том краю!»

Себя за то я не корю.

Смешно корить себя за сон

Тому, кто по уши влюблён.

Проснувшись, я беру планшет,

Чужую смерть свожу на нет:

Рисую кровь, степной ночлег,

Кровь и себя – в долине рек.

 

* * *

 

Хорошо быть товарным составом!

Не бывает железо усталым.

Поездам наплевать на погоду,

Как собакам бойцовой породы.

Знай беги да считай полустанки!

В десять лет у меня были санки.

Пёс Плутон их тянул по привычке,

Пёс Плутон был сильней электрички.

Неудачник, замри, не надейся:

Ни Плутона, ни санок, ни рельсов.

Ну и пусть! Приручу лабрадора

И уеду на поезде в горы.

 

* * *

 

Моя сестра теперь в чужой стране.

Пытаюсь я смириться с горьким фактом.

Ведь кто-то погибает на войне

Иль просто умирает от инфаркта.

 

Подумаешь, погасшее окно.

Объеду за сто вёрст – и, может статься,

Тот холод мне дороже всё равно

Тепла всех на Земле электростанций.

 

Пусть лучше я погибну на войне,

Лишь бы не видеть тёмных окон мне!

 

* * *

 

На Мосфильмовской авария.

Встала улица уже.

Я смотрю на дом-аквариум

Где-то в тридцать этажей.

 

Там, наверно, лифты бегают,

Рыбки мельтешат везде.

И, конечно же, не ведают,

Что живут они в воде.

 

Там, в стеклянной канцелярии,

Угорьки как угольки,

Ладит красный шар скалярия,

Бойко топают мальки.

 

Воздух влажен, словно в Питере,

Свет от несвободы ал.

И русалка в тёплом свитере

Грустно смотрит сериал.

 

У соседей выше ярусом

От оладий в кухне чад,

А сомиха с мшистым кактусом

Тоже смотрит – на внучат.

 

Кости ноют, ноют, лапушка,

Словно поднимала лом.

Не расстраивайся, бабушка!

Скоро ты покинешь дом!

 

* * *

 

Снежноягодник, чем ты хорош,

Если снега накликать не в силах?

Для чего ты на свете живёшь

Посреди посторонних, немилых?

 

То костром мельтешишь на пути,

То зачем-то в стекло барабанишь.

Может, лучше с ума мне сойти?

Сумасшедшего как ты обманешь?

 

Снежноягодник, белый флажок,

Мои скулы от горечи сводит.

Погоди, вот уж ляжет снежок –

И наладится дело в природе.

 

Всё ты врёшь. Не схожу я с ума.

Не флажок – белый флаг на фасаде.

Наступай поскорее, зима!

Много ль толку в бессрочной осаде?

 

Оттепель

 

Белой мошью, чёрной пташью

Бьётся оттепель в холмы.

Ручейкам, понятно, страшно

Просыпаться средь зимы.

 

И всем прочим страшно вроде.

В кровь рассечены все дни.

Нет согласия в природе,

Лишь согласные одни.

 

Но зато на взморье диком,

Средь тепла могильных плит,

Сладко спишь ты, Эвридика,

Среди Хлой и Маргарит.

 

Спишь столетья носом в стенку,

В зелень, в оттепель, в жнивьё.

Рассади скорей коленку,

Чтоб подуть мне на неё.

 

* * *

 

Я вербу вечно путаю с ольхой.

Кого ж из них, ничуть не беспокоясь

Нелепою ошибкою такой,

Я рву в лесу, остановив автобус?

У вербы дел своих невпроворот.

Она цветет – и нету ей печали.

Но если вербой Господа встречаем,

То, значит, Пасха точно к нам придёт.

Какая непривычная война:

Ни выстрелов, ни страха до мурашек.

Одна лишь смерть привычна и нежна,

Как ситец наших форменных рубашек.

Случится уцелеть, довоевать –

До старости мне будет верба сниться.

И если внучка у меня родится,

Её я стану Вербушкою звать.

 

Рождество

 

Ну, не враги ж вы мне, овраги.

Не нужно вышибать слезу!

Травы малюсенькие шпаги,

И кто-то маленький внизу.

 

Мадонна смотрит детски хмуро,

Сметая крошки со стола.

Она бела, широкоскула.

Широкоскула и бела.

 

И ни ответа, ни привета.

Опасно истончилась нить.

И только, собственно, про это

Мне хочется поговорить.

 

* * *

 

А вдруг меня в больницу заберут –

И не увижу больше самолёта?

Смотренье в небеса – напрасный труд,

Но самолёт явился отчего-то.

 

Прикинулся снующим вверх и вниз

Дождём, лукавой девочкой из чата.

И неуклюже со всех лап неслись

В черёмушном цвету грузовичата.