Калинка моя
По холодным лентам и полосам,
Переехав мост, минуя дорожный ямб,
Замирая сердцем, иду во сад,
Эх, калинка моя, говорю, моя.
Я одна пробиралась сюда, одна.
На огни приехала, на огни –
Посмотреть, во саду ли стоит она,
А за ней – притаившийся мой двойник.
Разноцветные ленты её сюит
Натянулись струнами на колках –
Никуда не делась она – стоит –
Перепончата, трубчата, но крепка,
Голубых кровей, расписных кровей,
Белым дымом, попавшим в её замес
Из ядра Земли подымаясь вверх
И из всех других преисподних мест;
На индиго диком её деколь,
И глазеют дети её, горьки,
Для тепла прижавшись к щеке щекой
На рассвет, встающий не с той строки.
* * *
...А когда в этих женщин вселяется Божий дух,
Не во всех, только вот в этих двух,
Эти женщины пишут в тетрадь слова,
От которых растёт трава;
Ты становишься в угол, вечность стоишь в углу
Потому что твой Божий дух угловат и глуп,
Потому что твой – примитивен и суетлив,
Потому что слова не летели, а так – ползли;
На минуту покинув привычный бойцовский клуб,
Ты, рыдая от радости, вечность стоишь в углу;
Эти женщины – рыбы, вино и хлеб –
Много старше тебя, но моложе на сотни лет.
Иногда в них вселяется Божий дух.
Не во всех. Только вот в этих двух
Мафусаил
Шестиконечный ангел-психопат
Летит на свет, и пёрышки блестят,
И каждое хохочет или плачет,
Отчётливы как числа Фибоначчи;
Минуя свет, минуя светотень,
Хохочет или плачет в высоте,
И на щеке становится слезой,
И по щеке стекает в мезозой,
Приобретая качества чего-то,
Эмоции растений и животных;
Он чувствует. В глазах его троит.
Он динозавр, лягушка, он – аир;
Шестиконечный ангел-психопат
Не знает что такое рай и ад;
Когда взошла звезда Мафусаил,
Была я им. И я останусь им
Каяк
Генуя, Рим, другой ли какой европейский город;
Ремесленник, стриженный под Ван Гога
Мастерит каяк – потому что миру пришёл каюк –
Ремесленник хочет уйти на юг,
Где всё ещё создают
Китовый ус, перья, моржовый жир,
Пряники и инжир;
Ремесленник собирает каркас –
Берёт воздух и собирает каркас –
На это уходит час;
Воздух ремесленником разжёван,
Раньше он был тяжёлый,
Теперь остался холодный, лёгкий –
Из него ремесленник делает тело лодки –
Непосредственно сам каяк;
Ремесленник просыпается в тех краях,
Где явен ягель,
Где тюлени, лепечущие по-обезьяньи,
Предвещают, предвосхищают
Клюкву, грибы, морошку;
Ремесленник строит сторожку,
Другой ли какой шалаш.
Ставит каяк у стены,
С восточной его стороны.
У ремесленника нет никакой жены,
Ремесленник, стриженный под Ван Гога
Когда-то желал другого, совсем другого.
...Человек, увиденный им со спины
В тот день, когда миру пришёл каюк –
Ремесленник пробирается в его сны,
А потом мастерит каяк и плывёт на юг,
Мастерит каяк и плывёт на юг,
Живёт там в одной из юрт,
К восточной стене которой
Всегда прислонён каяк
И тысяча белых яхт.
(Только не надо путать каяк и ладью Харона –
Ладья это уже последняя линия обороны)
Ремесленник становится горшечник или алхимик.
Иногда к нему прилетает ворон, говорящий на суахили,
Попугай жако и красивая птица киви.
Ремесленник, стриженный под Ван Гога
Лепит горшки, обжигает в печи горшки,
Изображает цветы и их корешки
На этих своих горшках.
Изображает тюленей, грибы, закат
И много чего другого
Изображает ремесленник, стриженный под Ван Гога;
Иногда к нему прилетает ворон,
Который клювом разбивает его горшки,
В пыль разбивает его горшки,
Некоторые из которых нерукотворны
Боб
В коробочке везёшь на дачу боб,
Который головой стучится об
Отчётливость, в которой свет и зелень;
А ты везёшь его на дачу чтоб
Сажать скорей в оттаявшую землю,
Чтоб летом он размножился в стручке,
Везёшь его туда
В коро
бочке;
Он будет поражён и удивлён,
Когда увидит лилии и лён,
Пионы и петунии, короче,
Взойдёт, взрастёт, возрадуется он
И станет размножаться. Да, порочно;
Взойдёт, взрастёт и пропищит спасибо,
Что ты его на дачу пригласила
Подальше от жилищного массива;
И ты везёшь, тебе же не слабо
Везти на дачу одиночный боб
В коробочке, в руке, но это тайна;
Он станет как новорождённый Бог,
А на его макушке – запятая
Буржуазия
На орбите Земли вращается спутник НАСА,
А у нас тут, в продовольственном магазине
Выбирает рябчиков и ананасы
Буржуазия.
Некто снаружи ждёт, агрессивно ёжась.
Не замечают – бубнит недовольным тоном.
Буржуазия глядит как кто-нибудь на неё же,
Буржуазия знать не желает кто он.
Пёстрая и живая Господня малость
Человеков, пойманных нейросетью –
Буржуазия, идя в магазин, надевает маски,
Буржуазия использует антисептик.
В очереди на кассу ругается дама в красном,
Повод, как обычно, нашла бредовый.
Ощущается подвешенное в пространстве
Скромное обаяние Армагеддона.
Учителя, бухгалтеры и поэты
Выбирают яблоки свежего урожая.
Смерть улыбается. Смерть, посмотрев на это,
Садится в разноцветную хонду и уезжает.
© Ольга Гуляева, 2022.
© 45-я параллель, 2022.