Ольга
Гуляева

Калинка моя

По холодным лентам и полосам,

Переехав мост, минуя дорожный ямб,

Замирая сердцем, иду во сад,

Эх, калинка моя, говорю, моя.

Я одна пробиралась сюда, одна.

На огни приехала, на огни –

Посмотреть, во саду ли стоит она,

А за ней – притаившийся мой двойник.

Разноцветные ленты её сюит

Натянулись струнами на колках –

Никуда не делась она – стоит –

Перепончата, трубчата, но крепка,

Голубых кровей, расписных кровей,

Белым дымом, попавшим в её замес

Из ядра Земли подымаясь вверх

И из всех других преисподних мест;

На индиго диком её деколь,

И глазеют дети её, горьки,

Для тепла прижавшись к щеке щекой

На рассвет, встающий не с той строки.

* * *

...А когда в этих женщин вселяется Божий дух,

Не во всех, только вот в этих двух,

Эти женщины пишут в тетрадь слова,

От которых растёт трава;

Ты становишься в угол, вечность стоишь в углу

Потому что твой Божий дух угловат и глуп,

Потому что твой – примитивен и суетлив,

Потому что слова не летели, а так – ползли;

На минуту покинув привычный бойцовский клуб,

Ты, рыдая от радости, вечность стоишь в углу;

Эти женщины – рыбы, вино и хлеб –

Много старше тебя, но моложе на сотни лет.

Иногда в них вселяется Божий дух.

Не во всех. Только вот в этих двух

Мафусаил

Шестиконечный ангел-психопат

Летит на свет, и пёрышки блестят,

И каждое хохочет или плачет,

Отчётливы как числа Фибоначчи;

Минуя свет, минуя светотень,

Хохочет или плачет в высоте,

И на щеке становится слезой,

И по щеке стекает в мезозой,

Приобретая качества чего-то,

Эмоции растений и животных;

Он чувствует. В глазах его троит.

Он динозавр, лягушка, он – аир;

Шестиконечный ангел-психопат

Не знает что такое рай и ад;

Когда взошла звезда Мафусаил,

Была я им. И я останусь им

Каяк

Генуя, Рим, другой ли какой европейский город;

Ремесленник, стриженный под Ван Гога

Мастерит каяк – потому что миру пришёл каюк –

Ремесленник хочет уйти на юг,

Где всё ещё создают

Китовый ус, перья, моржовый жир,

Пряники и инжир;

Ремесленник собирает каркас –

Берёт воздух и собирает каркас –

На это уходит час;

Воздух ремесленником разжёван,

Раньше он был тяжёлый,

Теперь остался холодный, лёгкий –

Из него ремесленник делает тело лодки –

Непосредственно сам каяк;

Ремесленник просыпается в тех краях,

Где явен ягель,

Где тюлени, лепечущие по-обезьяньи,

Предвещают, предвосхищают

Клюкву, грибы, морошку;

Ремесленник строит сторожку,

Другой ли какой шалаш.

Ставит каяк у стены,

С восточной его стороны.

У ремесленника нет никакой жены,

Ремесленник, стриженный под Ван Гога

Когда-то желал другого, совсем другого.

...Человек, увиденный им со спины

В тот день, когда миру пришёл каюк –

Ремесленник пробирается в его сны,

А потом мастерит каяк и плывёт на юг,

Мастерит каяк и плывёт на юг,

Живёт там в одной из юрт,

К восточной стене которой

Всегда прислонён каяк

И тысяча белых яхт.

(Только не надо путать каяк и ладью Харона –

Ладья это уже последняя линия обороны)

Ремесленник становится горшечник или алхимик.

Иногда к нему прилетает ворон, говорящий на суахили,

Попугай жако и красивая птица киви.

Ремесленник, стриженный под Ван Гога

Лепит горшки, обжигает в печи горшки,

Изображает цветы и их корешки

На этих своих горшках.

Изображает тюленей, грибы, закат

И много чего другого

Изображает ремесленник, стриженный под Ван Гога;

Иногда к нему прилетает ворон,

Который клювом разбивает его горшки,

В пыль разбивает его горшки,

Некоторые из которых нерукотворны

Боб

В коробочке везёшь на дачу боб,

Который головой стучится об

Отчётливость, в которой свет и зелень;

А ты везёшь его на дачу чтоб

Сажать скорей в оттаявшую землю,

Чтоб летом он размножился в стручке,

Везёшь его туда

В коро

бочке;

Он будет поражён и удивлён,

Когда увидит лилии и лён,

Пионы и петунии, короче,

Взойдёт, взрастёт, возрадуется он

И станет размножаться. Да, порочно;

Взойдёт, взрастёт и пропищит спасибо,

Что ты его на дачу пригласила

Подальше от жилищного массива;

И ты везёшь, тебе же не слабо

Везти на дачу одиночный боб

В коробочке, в руке, но это тайна;

Он станет как новорождённый Бог,

А на его макушке – запятая

Буржуазия

На орбите Земли вращается спутник НАСА,

А у нас тут, в продовольственном магазине

Выбирает рябчиков и ананасы

Буржуазия.

Некто снаружи ждёт, агрессивно ёжась.

Не замечают – бубнит недовольным тоном.

Буржуазия глядит как кто-нибудь на неё же,

Буржуазия знать не желает кто он.

Пёстрая и живая Господня малость

Человеков, пойманных нейросетью –

Буржуазия, идя в магазин, надевает маски,

Буржуазия использует антисептик.

В очереди на кассу ругается дама в красном,

Повод, как обычно, нашла бредовый.

Ощущается подвешенное в пространстве

Скромное обаяние Армагеддона.

Учителя, бухгалтеры и поэты

Выбирают яблоки свежего урожая.

Смерть улыбается. Смерть, посмотрев на это,

Садится в разноцветную хонду и уезжает.