* * *
Быть может, я – призыв последний твой,
Последняя из жриц,
Что причащали розовой водой
Из мраморных криниц.
Пришедшая, как нежная жена,
И лёгкая стопой.
Без устали, без совести, без сна
Влекомая тобой.
Ты с криком моё имя назовёшь,
Отчаяньем убит.
Не плачь, дитя, когда ко мне прильнёшь,
Забывши всякий стыд...
* * *
Верила ли, знала, Мириам?
Будет хлеб иной, сердца – иные...
Не Твои ли муки родовые –
Обещанья, данные царям?
Что ответишь сонным пастухам,
В тёмном хлеве ставшим на колени?
Если даже Ты... Что делать нам
В нищем, бесприютном Вифлееме?
Если даже Ты, прижав к вискам
Смуглые дрожащие ладони,
Не поверишь ни седым волхвам,
Ни дарам, лежащим на соломе...
* * *
Вот новые гунны пришли
Во имя Христа и Аллаха,
И старое зло принесли –
Гордыни и детского страха.
Прощай. На пути в Эрзерум
Мне ангел на белом верблюде
Иное сознанье вдохнул –
В пустом и скудельном сосуде.
Прощай. Между нами война –
Бессмысленно-горькая тайна,
И кисть винограда случайно
Веселья и жизни полна.
* * *
Земля безвидна и пуста.
И жаркий лист над ней летает
Да осень с влажного куста
Сухой остаток собирает.
Её расчёт неумолим –
И так Атропос вяжет нити,
Что Фауст жаждою томим
К полуистлевшей Маргарите.
Так помутневшие моря
Глядят вперёд, не узнавая
Ни солнечного сентября,
Ни лихорадочного мая.
* * *
Зима сердилась и смеялась,
А рассмеявшись, позвала...
И, задыхаясь, целовалась,
И белой ручкой обняла.
И не было щедрей и краше,
И сердцу не было милей,
Когда закладывал Борей
В кабак пустое счастье наше.
Как нам расстаться у ворот?
Пускай судьбу переиначит
Весенних слёз водоворот,
Хоть слёзы ничего не значат.
* * *
Нам не коснуться уст поцелуем нежным,
Не воротить мужей из походов дальних.
Станем безумней Лиссы; волны мятежней,
Лучше,
желанней,
ближе,
родней,
печальней.
Нам не отнять у моря его добычи.
Так высоко над миром звезда мерцает!
Низко над бурным морем душа летает,
Крича по-птичьи.
* * *
Не говори, что молода душой.
Душа – стара. Растёт её громада
Из райского потерянного сада,
Из бездны ада, несмышлёныш мой...
Бессмертный Зевс кивает головой,
Приветствуя, как равную, Психею.
И всё наполнено лазурною весной,
И южным ветром с Галилеи.
И ты гадаешь, ангел или бес
Над душной пропастью играет...
Так Персефона юная с небес
Влюблённого Аида окликает.
* * *
Отчего неисцелима
Эта музыка в крови?
Назови меня любимой,
Нелюбимой назови.
Только лёгкое ненастье
Затуманит белый свет...
Губы, тонкие запястья
И серебряный браслет.
Не люби цыганки чёрной.
Не губи и не зови
Этой трепетной, тлетворной,
Нежной музыки в крови...
* * *
Офелии прощальная краса
Сегодня с нами – и уже не с нами...
И мир плывёт под всеми парусами,
И ветер надувает паруса.
Когда б не знать, что он идёт на дно –
Безгрешный мир, и нежный, и невинный.
Отравлены оливки и вино,
И причитанья песенки старинной.
Нам в уши льют велеречивый яд
Стихов бессмысленно-прекрасных.
И Музы громче пушек говорят,
Что в Эльсиноре вновь небезопасно.
* * *
Пройдут века... Корделий и Офелий
печальный век забудется, истлеет,
как тлеет шёлк дождливого рассвета
и лёгкая зола у очага
меняет цвет с карминного на серый.
И закопчённый свод старинной кухни,
и ласковый уют библиотеки
ты позабудешь... Только вот рука
всё будет выводить узор прилежный
из мелких стёжек, и всё так же будет
не помнить зла любовная строка.
* * *
Сиял январь, как херувим,
И в небе звёзды леденели.
И щёки бархатные зим
То разгорались, то бледнели...
Мы научились слову «бог»,
Когда в просторы кочевые
Посмертный вписывали слог,
И снег, и небеса живые...
И кажется, что Темучин
С его лошадкой коренастой
Опять явился средь равнин –
Широколицый, безучастный.
* * *
Спит Луна и грезит наяву –
Клеопатрой, изумрудной змейкой,
Девочкой, прекрасною еврейкой,
Мёртвою царевною в гробу...
Материнский ласковый испуг,
Лёгкое дрожание свирели...
Если смерть моих коснётся рук,
Я проснусь в высокой колыбели.
Не зови, печальная Земля...
Здесь не место ревности и страсти.
Мы родились для земного счастья,
А уходим в лунные поля.
* * *
Так мало Коломбин, так много ротозеев
Торопится взглянуть на чудеса...
Мы счастью своему поверить не умеем –
Целуем тихие глаза.
К нам фея сладких грёз на цыпочках приходит,
И снег лежит, как белая сирень...
Там белый голубь за голубкой бродит,
Воркуя целый день.
А зимний сад взлетает над оградой
Мальчишкой-школьником; и на душе светло...
Так полно жизни, полно снегопада
Волшебное стекло!
* * *
Цветенье царскосельских лип
И розы веймарской смятенье...
И Лизхен смех, и Гретхен пенье,
Их губ пленительный изгиб
И – папильотки в волосах...
И лёгкая, как сон, походка...
И ямочки на их щеках,
И ямочки на подбородках! –
Всё только кружево и тлен,
Когда рукой подать до рая,
Когда у девичьих колен
Звучит музыка золотая...
* * *
Что знаем мы о доме на горе?
О звёздной пыли, предрассветном мраке...
О всех живущих на большом дворе,
Тем более – осле или собаке,
Привязанной за хлевом, под стеной,
И вздрогнувшей от стона ли, от крика?
О женщине с младенцем за спиной?
О трёх волхвах –
И всех земных владыках,
Идущих за счастливою звездой...
А снег валит, что побледневший дым...
Стоит зима в серебряном сосуде.
«Не сравнивай: живущий несравним», –
Сказал поэт... И вспомнил об Иуде.