Ольга
Абатурова

Гляделки

Смотрела кошка сквозь меня,

А мне казалось на.

Сегодня лопнула, звеня,

Четвертая струна.

Сегодня моль сожрала хлеб,

Осталась только соль.

И покатилось между неб

Простое колесо.

И закатилось не туда,

Где остальные три.

Сегодня рыжая вода

Сочилась изнутри.

Сегодня я смотрела на,

Теперь не помню, что

Или кого. Гип-гип-весна,

Лимонное пальто!

Холодный свет, желтушный блюз,

Кошачий рачий шаг.

Играла «ля», а пела «лю»,

И вышло всё не так.

Сегодня среди бела дня

Луна искала дна.

Смотрела кошка сквозь меня,

А мне казалось на.

Два неба

над синим небом небо жёлтое,

как пух цыплёнка,

на плёнке три засвета и сквозное

ранение,

звенят ключи, колокола звонят так звонко,

невыносимо больно от парения-

падения

на корку наста,

вниз лицом, под взрывы памяти,

ладони в кровь, улыбка вкривь,

орать без голоса,

и если б только ты умел по головам идти,

то ты, наверное, дошёл уже до полюса,

до пуповины одиночества бескровного,

но ты в крови

тех, кто и ныне машет крыльями,

над синим небом небо жёлтое и ровное,

над синим небом небо жёлтое

и пыльное.

* * *

Закончился ноябрь,

а с ним покой ушёл под лёд.

Рассветный город выгнулся дугой,

как чёрный кот,

и, растопырив белые усы

между столбов,

обнюхивает воздух.

Здесь пахнет рыбой –

чешуёй и плавниками,

горячим жиром, вплавленным в чугун.

На языке немых поются песни,

танцует тишина,

её не слушают, поют,

поют, как рыбы,

как души рыб,

чей жир горит на сковородке.

Калёный колокольный звон

с обвисших проводов

сбивает иней.

У Бога новый шунт на сердце, –

он будет жить.

Колыбельная

Море спит, оно устало,

Ночь, большое покрывало, кутает его.

Прыгнет кит в мои ладони,

На груди моей утонет, только и всего.

Брякнет муха в звон графина,

Народится Катерина, белая мука.

Белым светом – бабья доля,

Распущу себя на роли пылью мотылька.

Жаба-жаба, где твой юмор,

Кто болел, не сразу умер, цифрами в гранит.

Море спит до новой встречи,

Время вынырнет по плечи, сосчитает дни.

Я сорока, я ворона,

Без дворца, крыльца и трона, ливень в решете.

Море-море, сколько боли –

Босиком бежать по полю, плыть по лебеде.

* * *

Мал мала, земля бела,

Третий месяц вьюги,

Задремала у

стола

Дочь моей подруги,

Бантик к бантику лежат

Белые косички.

Белых-белых лягушат

Поклевали птички.

Беды прочь, моя ты дочь.

* * *

мир становится тоньше и злее,

рвётся там, где не тонко, а где

не рождаются в явь Галилеи,

и не ходит Иисус по воде.

обрывается нить-пуповина

между жизнью и телом земли.

остаётся едва половина,

да и ту за разбой замели.

пели песни, чужие, казалось,

оказалось, что пели свои.

и осталась последняя малость,

только воля небесная и

полщепоти своей. полетели

голубые снежинки в лицо,

и никто не ответит на деле,

кто ты, курица или яйцо.

по воде не умеем, и чёрт с ним,

гибче в бёдрах, теснее в плечах.

рвётся там, где не ждём и не просим.

и не хочет никто отвечать

за разбитое блюдце на кухне

(ведь на счастье, а значит, без бед),

если небо к обеду не рухнет,

я, пожалуй, схожу на обед.

* * *

Ни неба в алмазах, ни запаха хвои,

Белила и хлорка, обратный отсчёт,

Пусть я не умею играть на гобое,

Но слышу, как время в гобое течёт,

Как время на выдох струится и плачет,

Как время на вдох, замирая, молчит,

Пусть ангелы смерть мою переиначат,

Из жизни моей напекут калачи.

Молитва разлита по рюмкам зелёным,

Не чокаясь, молча её вознесём.

Услышит на небе Святая Алёна

И сделает пухом сырой чернозём.

* * *

под небом отраженье неба,

под облаками – облака.

и воздух хочется лакать,

забыв, что выглядишь нелепо.

большое блюдце молока

медведица заденет лапой,

и долго будут звёзды капать,

и снега сыпаться мука.

Родинка

На коленке родинка,

у папы, кажется,

такая же была,

папа мне накапал,

нет, наплакал

в рюмку из зелёного стекла

сорок капель горечи полынной,

пью без тоста,

пустота в груди.

Я прошу,

найди мне, папа, сына

или сам обратно приходи.

Счастье

У зимы плавники колючие,

режут воздух на тонкие плёнки.

Не всегда выпадает случай

обниматься по удалёнке.

А сегодня нам выпало снегом,

чешуёй всех небесных рыб

счастье чувствовать с человеком

то, что без

никогда

не смогли б.

У зимы плавники холодные,

лёд, стекло, голубой булат,

самолётики беспилотные

номерами чужих палат

летят.

Шитьё

крестиком просто,

а ты гладью

тире на тире накладывай.

минус на минус на минус –

зелёные холмики,

под каждым

один из летучих часов детства.

отгоревать, отмолчать, отверовать,

отворовать, четвертовать,

снова сорваться на крестики,

заполнить ими всё белое поле,

красными, рыжими, жёлтыми,

выбросить,

начать заново.

минус на минус на минус –

зелёные холмики.

тире на тире на тире на тире –

без точек,

пунктиром до нового дня,

до воздуха.

гладью до нового дня.

может, этот ноябрь

никого не убьёт?

Яблочко

Когда хочу, тогда и Пасха,

Все времена в единый шаг.

И в каждой сказке доля сказки:

Один дурак, один ишак,

Одна украденная Лена,

Один финал, где всё добром

Кончается. А после – пена

И ночи южной серебро,

И азиатские напевы,

И скулы Камских берегов.

Я выхожу. Теперь налево,

В янтарь и малахит лугов,

Под тёплый дождь, в объятья радуг,

Под звон стрекоз, из сказки вон.

А здесь ветра и снегопады

И август – прошлогодний сон.

И сколько ни пиши – не будет

Конца, где пиво по усам.

Лежало яблочко на блюде

И улыбалось небесам.