Баллада о звере
Затравили охотники дикого зверя.
Он спасался, как мог, в растревоженной чаще.
То к земле припадал, то, покою не веря,
Вдруг летел напролом, ошалело-пропащий.
И ушёл бы… да псы отыскали по следу,
И загнали в болотную мутную жижу,
И осталось на псовую эту победу
Безнадежно и злобно хрипеть: «Ненавижу!..»
Подоспевшие люди стрелять расхотели,
Но прикладами долго и весело били.
А потом, по решению пьяной артели,
Полумёртвого зверя, смеясь, оскопили.
И отправили в город, в железную клетку,
Для забавы детей и весёлых прохожих…
Но очнувшийся зверь, доедая объедки,
Перестал быть на дикого зверя похожим.
Лишь во сне беспощадная память болела,
Возвращая его в непролазные чащи.
И тогда он рычал тяжело, очумело,
И спросонок метался по клетке смердящей.
И глаза его ненависть вновь излучали,
Молчаливую ненависть праведных судей.
И казалось, бессильные слёзы кричали:
«Люди добрые!.. Где же вы, добрые люди?..»
* * *
В городе незнакомом улицы однолики.
В городе незнакомом выбелены дома.
В заиндевелых окнах медного солнца блики.
В городе незнакомом на куполах – зима.
В заледенелых водах в городе незнакомом
Белые пароходы не на ходу – увы…
На ледяных вокзалах заметены вагоны.
На ледяных вокзалах все поезда мертвы.
И не хватает воли полунемого мозга
Скованными губами переломить игру
В городе незнакомом Брейгеля или Босха…
В городе незнакомом на ледяном ветру.
* * *
В мачтовых соснах
игольчатый дым лета.
Матовый полдень
остановил солнце.
Медленной чайкой
в небе остекленелом
облако тает последнее
у горизонта.
Травы горячие
из желтизны поля,
как часовые,
соцветий штыки –
в небо.
Травы горячие
завтра умрут стоя,
вечности прежде напившись
из глаз утра.
Сонная память…
Дальней реки русло
линию жизни
врезает
в ладонь лета.
За миражами,
над желтизной поля –
сонная память…
высохший вздох ветра.
Детский портрет
Жизнь – это больше, чем перечень лет,
Больше, чем проводы в старость…
Весело смотрит мой детский портрет
На седину и усталость.
Что ему годы грядущих забот,
Скучных дорог километры?
В детской улыбке наивно живёт
Вера в попутные ветры.
Мальчик доверчивый, мальчик смешной,
Сердцу не сладить с годами…
Лишь иногда я бываю тобой –
В дни возвращения к маме.
* * *
Звучанье вокзала. Огни электрички.
– Царевну встречаешь?.. Княжну?
Условности к чёрту и к чёрту кавычки.
Встречаю чужую жену.
Давно ли казалось – чужого не надо.
Краплёная карта – не в масть.
И вдруг леденящая страсть конокрада –
Украсть!
И не было лучше… и не было хуже.
Непойманным вором живу…
Огни электрички. Вокзальные лужи.
Встречаю чужую жену.
* * *
Из сырости тумана над рекой
Унылых берегов посмертный слепок.
Заснеженный рассвет на стыках веток
Ласкается шершавою щекой.
Чужая, позабытая планета
На грани обозначенных веков –
Ты так же бесконечно далеко
От этого щемящего рассвета,
В обыденности ночи новогодней
Оплакиваешь всех – кого угодно, –
И рядом опечаленная смерть,
И тот же полуобморочный город,
Где времени разрушенная твердь
Рассветным снегом сыплется за ворот.
Карелия
Без холода смеха,
без холода грусти,
в дощатом «Париже», не стоящем мессы,
свободные вирши слагать безыскусно
тяжёлому небу и чёрному лесу,
где каждый извечен,
и каждый случаен,
и в соснах закрученных нордовый норов,
и одинокие высверки чаек
острыми клювами жалят озёра.
* * *
И. М. Аксёнову
Лунное утро. Туман на воде.
Неба холодная прозелень.
Сонные выкрики лебедей
Над замерзающим озером.
Горечи запах едва уловим –
Кончено осени тление.
Траур воды, и в тумане над ним –
Белые птицы последние.
* * *
Остановились часы. И листвы намело.
В теле густая бесчувственность крови венозной.
И алкоголем в крови растворилось тепло
Осени поздней.
Осень вернулась. А мне возвращаться куда?
Странно-смешны однодневные тайны прописки.
Помниться только, что ныли ветра в проводах
И облака были низки.
Грязь одиночества. Перегорела игра.
Остановились часы. Онемели вопросы.
Не было?.. Было?.. Окна чёрно-белый экран…
Осень.
Погожий день
Смотрю в глаза красавицам прохожим,
Чему-то улыбаюсь про себя.
Какое счастье – этот день погожий!
Какое счастье – просто жить любя
Весь Божий свет, и в нём себя немного,
Как малую частицу бытия…
Какое счастье – лёгкая дорога,
Слепящий снег и молодость моя!
Серебряный сон
В замирании струн
Отзвеневшего дня
Семь серебряных лун
Провожали меня.
И безумно дрожал
Их пронзительный взор
На изломах зеркал
Задремавших озёр.
Безымянных лагун
Серебрили пески
Семь серебряных лун
Королевства тоски.
И рыдали во тьму
Семь серебряных сов,
Разорвав тишину
Неподвижных лесов.
Семь серебряных лун
На серебряный плёс
Уронили к утру
Семь серебряных слёз.
* * *
А. Ковалёву
Хочешь праздника? Приезжай!
Потемнела плодами вишня.
Будет праздничный урожай,
А вино бы какое вышло!
Приезжай. Посидим. Споём.
Без тебя не звучит гитара…
Боже, что это я?.. О чём?..
Тлеет ночь да свечи огарок.
* * *
Этот зал ожиданья
Никого не спасёт.
На путях мирозданья
Ожиданья не в счёт.
В привокзальном буфете
Горьковатый портвейн
К шоколадной конфете
Заказать поскорей.
И, хмелея привычно,
Наполняться верней
Холодком безразличья
Семафорных огней.
* * *
всю голубую огромность
летящего мира
вдруг ощутить над собою
в летней степи засыпая
и раствориться
в пылающем звоне цикад
в нервах травы
и не думать о смерти
* * *
О. М.
…И ты недалеко, и я недолюбил.
Но вымела метель вчерашнее тепло.
Вернёшься ли?..
Вернуть уже не хватит сил,
Дорогу замело… дорогу замело.
И в прошлое нельзя. И будущего нет.
Но ты переживёшь, и я перетерплю.
Последнее письмо. Безадресный конверт.
И всё-таки люблю… и всё-таки люблю…