Олег Ващаев

Олег Ващаев

Четвёртое измерение № 8 (464) от 11 марта 2019 года

Лети!

* * *

 

У самой Пряжки, на улице Блока,

Глотни из фляжки дешёвый виски.

И жизнь окажется не жестока

И даже истина близко-близко.

И жизнь продолжится, как в тумане.

Матисов остров, проспект Английский.

Холодный сумрак парит на грани.

Закушай холод английским виски.

Незнакомка мелькнёт за шторой,

в подворотне пальнут матросы.

Начкар безумен, но очень скоро

Вперёд летящего паровоза

Гудок сорвётся, качнутся пушки,

Воспрянут Музы после наркоза;

И бедный Йорик, и новый Пушкин,

И мы с вопросами на вопросы.

От речки Пряжки до Чёрной речки

Звучат Шопеновские загадки.

На этот раз никакой осечки!

Купцы банкуют, и взятки гладки.

На этом месте, на этом свете,

Сочнее тени воды и снега.

И после жизни, и после смерти –

Чем ближе к сердцу, тем ближе небо.

Допей остатки и слейся с миром.

Туман рассеется очень скоро.

Над незнакомкой и командиром,

Без оглашения приговора.

 

* * *

 

Не подавай за упокой души, пока она не нашла берегов.

Я ждал своего часа и понял, что оказался к этому не готов.

Не всякое богатство реально на вес.

Мечты исполняются, когда проходит к ним интерес.

Мои средства лежат в другом банке, я попал под культурный замес.

Мои песни о главном – о том, как хотел прожить и не смог.

Похотливый отшельник, трагик, неврастеник; судьба – слоёный пирог.

Вот к чему приводит безбожная жизнь вдвоём.

В поисках лучшей доли покупаем дороже, чем потом продаём.

Если стоишь на месте – стой на своём.

Я чудак-человек, ни бизнесмен, ни придворный демагог-чародей.

С поля битвы страстей – немного неразделённой любви ‒

Мой единственный никудышный трофей.

Кротко, со всеми вместе, в последнем ряду.

То, за что когда-то дрожал, отошло по совести и по суду.

Или живи, как хочешь, или как написано на роду.

 

На закате (Кораблик)

 

На закате кораблик мачтой за Солнце зацепился, остановился.

Ветер с моря. На отмели позолота.

Местами жизнь «мимо кассы», «прости, прощай», настроение Nino Rota.

Местами – сдачи не нужно, dolce vita, hasta la vista.

Про таких, как я, врачи говорят: не вписался в роковой перекос;

Идеалист, не ставший ни «стрелочником», ни «сукой»;

Нелюдимый, недолюбленный, бессребреник, волонтёр, альбатрос,

По чужим монастырям со своей наукой.

За сорок лет, а всё туда же, неудержимый в окружении дам,

Одной единственной предпочитая энергичней, свежее и гибче.

Без оглядки, комплексов, с полной выкладкой, априори cherchez la femme

Привязанность душит, новизна жарче и зыбче.

Я всего лишь матросик с того корабля, что показался Ей севшим на мель.

Такой бы прилечь у мужского руля, предполагая за щекой карамель...

Любовь эклектичнее, чем приватный славянский «базар»,

Секрет Полишинеля, междустрочие Зоар;

В основе цианистый калий; по сути – «товар-деньги-товар».

Любовь смотрит на твоё, как на собравшихся вместе

Смотрят демоны, полные сил.

Любовь не выкинуть слово за словом из Песни Песней, ‒

Ориентир!

На личных фронтах у нас бес перемен.

Она всегда со всеми сверху, я во всём self made man,

Неумело практикующий сопротивленье и плен.

Специально для тех, кто понял: Она – капитан на моём корабле.

И если наше счастье – наша вина, – только в небе и на земле.

По ту сторону страстей, откуда бьют наугад,

Нас давно не прикрывают ни рассвет, ни закат.

Золотая середина ‒ это когда пуля внутри и ни вперёд, ни назад.

 

Звонарь

 

Прямо по Валааму, что ни штурмом, то изломом.

В час «икс» вдох и выдох – навынос, покуда не выдаст ехидну ослица.

Я не из этого теста, а когда не в жилу – совсем тяжело.

От Кубани, через Терек до Баку, Эривана и Тифлиса,

Не измеришь, не отменишь, не простишь. Легли на крыло.

Перекрыли кислород, объегорили народ, поимели во все места.

Указали шесток, раздали паёк. Шаг вперёд, вправо, влево – черта.

Альпийских снегов, Киевских гор – колья осиновые, язвы гвоздиные;

Полукровки, маловеры вершат приговор: в лоскуты, в лоскуты! В помои сединами!

Улюлюкают, шельмуют, свистят, брызжут слюной.

А на золотом крыльце довольный сапожник-портной.

Вот вам рукотворная слава, доля ворья-шакалья.

Сначала эйфория, трофеи, халява. В итоге братская полынья.

Сгорбились, сгрудились. Толокно да картошка.

Самогонные речи уносят глубже от берегов:

Что ж ты, лей, не жалей, аль не чуешь, с кем пьёшь?

Где здесь самая-самая ложка! –

Дёгтя с мёдом и перцем для пущей зачистки мозгов.

Своим умом бы да своими устами, но над и под нами – вода и вода.

Слава Богу, дневальный в электрическом храме

До сих пор не замкнул провода.

Белая голова, воспалённые глаза...

После свеч, среди икон, ночами, на уровне сердца

Загорается Твоя бирюза.

С замиранием струн, снится Делакруа.

От крова до гроба рядом казни и козни.

Как из Грек по Днепру, проходя острова, лисий дух в Русском море намотало на кости

Аврамова лона. Гей, нишкни, государь!

Самозван-самосвят, зуб за око, не глядя!

Гей, Ядвига, Варнава, трижды в воду, подряд,

Кого конём потесним, кого плетью огладим.

Крещальную формулу обертоны инакомыслия, шутя, заслали в надир.

Не ведая, творили: в Ингельгейме – Людовик, в Киеве – князь Владимир.

Как апостолы, от гнева и гонений Иудеев,

А жёны-мироносицы – от Распятья до гроба, ‒

Страхи и страсти, досказав и рассеяв,

В каждом стаде со своим уставом особа.

Свобода шарлатанка на шарабане-американке,

Гении, злодеи рядом с факелом Веры.

И тут уж не зарекайся ни от амнистии, ни от крайней

По-еврейски, -гречески, -римски обещанной высшей меры.

Всё равно, что исповедовать праведников

В Богом забытом раю,

Где и так довольно уготовано правд,

Чтобы кто-нибудь вспомнил Твою, или понял свою.

О чём ты молчишь, звонарь?

Какая долгая епитимья...

От Пилата до Ирода – сироты мы.

От Ирода до Пилата – виноватые.

Ищем пятый угол ‒ место скорби, совести и стыда.

 

* * *

 

Видимые образы обращения в веру

Обнажили гнилостную оптово-розничную атмосферу,

Противопоставляя ранние формы одушевления – иконы на стенах –

Современным мифам аукционов о ценностях, ценах.

Нелегальный алкоголь, протокольная стилистика... Клятвы и опыт

Не изменят регулярно срывающихся с ора на шёпот

Еврокомиссаров, рабочих гостей, их выбора-приговора,

Хаоса, разбоя, одновременно собранности, простора.

Не бросаю понты. За что купил, за то продаю.

Всем хватит места под Солнцем только на самом краю,

Там, куда семь вёрст от небес – одна шестая

и открыточные тексты законов сродни пиротехнике из Китая.

Сарафанное радио, телефонное право, эксклюзивные экзерциссы.

Россия, рано или поздно тебя погубят твои компромиссы.

Помяни не поминаемых с голодомора 30-х – 40-х.

Даже в деревянных храмах твоих северов не дозваться вечно живых...

Пока в головах ретроградный Меркурий,

Отправные книги подменяет соответственный флаг,

Руна победы легковесно обыграна в каламбуре

О том, что страждущих встречает не ночлег, а кулак;

Пока зачастую друг друга не любим,

А всего лишь ужинаем и после танцуем,

Над патетическими моментами довлеют рамки внутреннего тупика,

Свобода Слова как вседозволенность длится Иудиным поцелуем...

Благовествующие благое не услышат греха.

 

Лети!

 

Движемся прицепом по мёртвой воде,

Пугливы и податливы, как совесть в суде

Над попранной верой, созерцая из мрака

Страстные каникулы крови и мака.

Выдыхая холодный воздух на раскалённый песок,

Аки посуху минуя мутный поток,

Робкой поступью едва не касаясь пути,

Предначертанного стае. Оторвись и лети!

Понимаю, стреляют, могут задеть.

Третьего не дано: сиять или тлеть.

Парить, или кружиться пеплом над бездной.

Существовать, или жить надеждой.

Оккупанты стараются евроремонт,

Облагая без разбора тыл и фронт:

Делай, что хочешь, только плати.

Оторвись от стаи! Лети!

Над Россией такая тоска...

Ни знаменья, ни ветерка.

Баррикады – ветеранам. Наблюдающим – Net.

Единый Проездной Новейший Завет.

На параллельных радарах наш ковчег в западне.

Половина в шлюпках, остальные на дне.

Берегов не видно, как ни крути.

Оторвись от стаи! Лети!