Олег
Горшков

Мене, мене, текел, упарсин

Приходит время медленнее жить. 
Преследуемый собственною тенью, 
вновь сознаёшь, что жизнь принадлежит 
свихнувшемуся богу нетерпенья. 
Не то с чего б так яростно частить 
колоколам к заутрене, с чего бы 
такая разоряющая прыть 
у мытаря-борея? Смотрит в оба 
неясыть-осень, только оступись – 
подхватит, понесёт с листвой и дымом 
в кромешную беспамятную высь 
с ожесточеньем неисповедимым. 
Борей всё сыплет зябких голосов 
толчёное стекло, но ты не слышишь, 
и свет качнётся, будто свет, как софт, 
скачать возможно, кликнув небо мышью 
слепой тоски, как будто можно впрок 
налюбоваться хрупким этим светом, 
всё выговорить в смуте беглых строк, 
напраздноваться, надышаться ветром, 
взять если не уменьем, так числом 
проб и ошибок, чтобы, пусть отчасти, 
пусть лишь на миг, почувствовать потом, 
как нестерпимо призрачное счастье. 
Вот и несёт кочевника поток – 
непоправимо, властно, неустанно, 
и снова ускользает между строк, 
в тщете словес глагол обетованный, 
безмолвно гаснет в пене голосов, 
в пустынях Мегафона и Билайна, 
и чудище вращает колесо – 
стозевно, обло, голодно и лаяй. 
Приходит время… что ж ты от него 
всё прячешься, цепляешься за вещи, 
которым имя – пища жерновов, 
из полымя да в пламя перебежчик? 
Зачем бежишь?.. Но, сколько ни проси, 
как ни пытай скитальца, нет ответа, 
лишь «мене, мене, текел, упарсин» – 
колокола трезвонят несусветно…