Нора
Файнберг

Барон Мюнхгаузен

Не будем, господа,

смеяться над бароном.

Барон не заслужил

насмешек и суда.

И пусть его звезда

плывёт по небосклону

мечтой о жизни той,

которой он не жил.

Сегодня три часа

он плёл нам небылицы,

о том, что повидал,

о разных чудесах,

Давайте сохраним

серьёзный взгляд на лицах,

хоть знаем, что барон

свой дом не покидал.

Не будем, господа,

ругать его невеждой,

хоть бедный наш барон

читает по складам,

и мы не разлучим

мечту его с надеждой,

что есть он тот, кто был

придуман им самим.

Ведь в юности и нас

мечта звала в дорогу,

и славы перезвон

нам слышался порой,

так будем, господа,

терпимее, ей-богу!

Барон живёт мечтой,

и он в мечте – герой.

Не будем, господа,

смеяться над бароном,

не станем никогда

и уличать во лжи.

Мы выросли, а он

по-прежнему ребёнок,

убитую мечту

ему не пережить.

День благодарения

Сегодня День Благодаренья.

Так вспомним тех, кто нам помог.

Да снизойдёт Благословенье

на их приветливый порог.

Мы вспомним тех, кто в нас поверил,

хоть мы не верили в себя,

и тех, кто нам остался верен,

когда ломала нас судьба,

и тех, кто встал, когда был нужен,

плечом к плечу, без лишних слов,

и тех, кто нас позвал на ужин,

в холодный день под тёплый кров.

Ещё не вечер…

Ещё не вечер, нет, ещё не вечер,

хоть день осенний близится к концу.

Лучом усталым дуб ещё подсвечен,

зачем слезам струиться по лицу?

Ещё не вечер, ведь, ещё не вечер,

Ещё окно не застелила мгла,

взгляни на небо: облачные плечи

заря багровой шалью облекла.

Ещё не вечер, нет, ещё не вечер,

ещё, наш путь с тобой не завершён.

Он вехою последней не отмечен

и ночь не опустила капюшон.

И дождь пройдёт

И дождь пройдёт,

и снег растает,

и будет течь и течь вода,

и я, когда меня не станет ,

уйду куда-то в никуда.

Заботами и нетерпеньем

я тороплю свой путь земной,

чтоб влиться, наконец, в забвенье

и задохнуться тишиной.

Из цикла POST MORTEM

И день пройдёт, пройдут и два…

Какая в доме тишина!

Не скрипнет дверь, кровать пуста,

Нетронутая гладь листа,

оставленного на столе.

Проходит стрелка мерно круг,

а сердце замолчало вдруг.

Влачится день, как сотня лет...

И в раме чёрного окна

полужива, полумертва,

твоя жена, твоя вдова.

* * *

Трансвааль, Трансвааль, страна моя,

Ты вся горишь в огне.

Песня буров

Израиль, Израиль, страна моя,

ты вся горишь в огне,

в своей войне,

в чужой войне,

ты на горящей стороне,

и ты вступаешь в бой,

как батальон штрафной.

Земля, где молоко и мёд,

и спелая лоза,

земля, где с Торою народ

навеки Бог связал,

опять в огне.

Сдаётся мне,

избрал нас Бог, чтоб впредь

идти сквозь ад,

идти сквозь смерть,

но не позволить, но не дать

свой род с земли стереть.

* * *

Лечу навстречу юности своей,

скажу ей: «Здравствуй, глупая моя!

Зачем зовёшь меня за тридевять земель? 

Зачем мигаешь мне огнями маяка?»

Я жизнь, как скатерть, расстелю теперь

И вновь пройду по веренице лет

сквозь стыд ошибок, трещин и потерь,

пустую тщетность суеты сует.

И что же я – в преддверии зимы?

Всё кутаюсь в прошедшие года,

а впереди лишь коридоры тьмы,

ведущие в ничто и в никуда.

* * *

Мой голос слаб, в нём нету меди.

Он не взрывает облака.

Что оставляю я в наследье

кроме журчащего стиха?

Мой путь земной ещё не кончен,

но гуще с каждым днём печаль,

не потому, что мир непрочный

мне оставлять сегодня жаль,

а потому, что в зимней пудре

и в обожжённом летнем дне,

в осенних вихрях златокудрых

никто не вспомнит обо мне.

* * *

На балу королевском средь знати придворной,

средь жеманных и медленных па менуэта,

среди хитрой беседы, улыбок притворных,

тайных войн с соблюдением этикета,

на балу королевском, где в фижмах и шлейфах

дамы сверкали в подвесках алмазных,

тех, что хранились так бережно в сейфах

от постороннего тёмного глаза,

я вдруг увидел Вас на мгновенье,

в овалах зеркал отражением зыбким

вы проскользнули лёгким движеньем,

меня одарив мимолётной улыбкой.

В поисках Вас анфиладами залов

я всё кружил и кружил безуспешно,

вот вы мелькнули опять, мне казалось,

мелькнули и снова исчезли поспешно.

Кто Вы, Прекрасная Фея Обмана?

Облачный дым, проплывающий в небе,

или, быть может, Вы – Фата-Моргана,

вечной мечтою манящая небыль.

* * *

Настанет день... Да нет, настанет ночь –

умрёт Земля. Умрёт планета,

как и предсказано, точь-в-точь,

конец наступит света.

Вулкан расколет шар земной

как будто скорлупу ореха

и магма огненной волной

под грохот дьявольского смеха

дрожащий шар земной зальёт.

На лаву ляжет чёрный лёд

и из арктических широт

примчат слепые ураганы.

И в космос выльется вода

и оскудеют океаны

и превратятся навсегда

в пустые ледяные ямы.

Растерзанные корабли

лежат на дне ненужным ломом,

в пустых пещерах нет уж гномов

и кроме ветра нету звуков.

Планета, умершая в муках

кружит в орбите, как обычно,

и каждый оборот привычный

отмерит сутки бесполезно...

Где наши души? Неизвестно.

Настанет ночь. Не будет дня.

Невыносима лёгкость бытия…

Невыносима лёгкость бытия,

скольжение по плоскости наклонной,

кружение над пропастью бездонной

и пенистая пустота питья.

Невыносима лёгкость бытия,

падучих звёзд сверкающая россыпь,

летучих туч развеянная роспись

и медный голос труб осеннего литья.

Невыносима лёгкость бытия,

последний всплеск сгоревшего заката,

разъединения, разрывы и утраты,

словно по швам истлевшего шитья.

Невыносима лёгкость бытия.

Одиночество

Не только на глухой тропе

и нелюдимой,

есть одиночество в толпе,

идущей мимо.

Есть одиночество в кругу

всех лицемерных,

готовых нас предать врагу,

друзей неверных.

Но то, что больше всех страшит

меня на свете,

есть одиночество души

в преддверье смерти.

Операция

Сомкнуты крепко ресницы,

ты спишь в эфирных парах,

а сердце твоё, как птица

бьётся в моих руках.

И не было крепче связи,

чем наша с тобою связь,

и кровь засыхающей вязью,

как клятва, скрепляла нас.

И не было жарче битвы,

чем эта битва за жизнь.

И как, исполненье молитвы,

слова: «Всё в порядке, проснись»

По клавишам судьбы

По клавишам моей судьбы

бегут невидимые пальцы.

Глаза незрячего судьи

отмерили шаги скитальца.

Как распознать неверный шаг?

Последний вздох и взгляд последний?

Чтоб мелких дел не завершать,

а важные свершить немедля.

И чтобы главные слова,

те, что нужнее всех на свете

сказать, пока их не сковал

Молчаньем вечным панцирь смерти.

Пожелание

Не желайте мне долгих лет,

долгих лет – значит долгих зим.

Пожелайте мне в окнах свет,

чтобы издали был он зрим.

Чтоб, когда возвращаться мне,

как бывает, ночной порой

видеть милую тень в окне

и сказать: это я, открой.

* * *

Прости меня, что я ещё жива,

что я земных ещё полна желаний.

хоть наступает час, когда едва

всплываю я со дна воспоминаний.

прости меня, что я встречаю день

в надежде, что наступит перемена,

хотя, как прежде, траурная тень

за мною всюду ходит непременно.

Прости меня за то, что я плыву,

хоть и влечёт меня ко дну теченьем.

Прости меня за то, что я живу,

надеждою цепляясь за мгновенье.

* * *

Свечу печали жёлтой потушить

и не спешить, пора поставить точку.

Мне друг сказал: «Ты помощи не жди,

ведь каждый умирает в одиночку».

Но если жизнь – лишь вид белковых тел,

и их удел извечный – распадаться,

что вся горячка помыслов и дел?

Что наши страсти, наши узы братства?

Но если смерть – лишь потайная дверь,

тогда, поверь, в неё войти готова,

и, может быть, незримая, теперь,

тебя, незримого, я встречу снова.

Я говорю себе: откладывать нельзя

ни разговоров и ни обещаний,

и поутру, едва открыв глаза,

готовиться не к встречам, а к прощаньям.

Старый волк

Вчера – вожак. Водил в набеги стаю.

И был я зол, а шерстью бур и сер,

Сегодня – стар, и мышцы лап устали,

и молодой догнать меня посмел.

Вчера – щенок, сегодня он, оскалясь.

теснит плечом меня: «С дороги, ветеран!»

И клык его остёр, и на снегу остались

кровавые следы моих глубоких ран.

Вот я лежу, а стая дальше мчится

теперь уже за новым вожаком...

И лишь моя беззубая волчица

мне лижет бок шершавым языком.

ведьма

Неле Кармазиной

Я на метле

лечу во мгле,

врезаясь в облака,

и следом облачный их пух

летит, словно весёлый дух,

за мною впопыхах.

Горит ли, гаснет ли звезда,

исчезли грани навсегда

меж тем, что было, что грядёт,

где путь назад, а где – вперёд.

И только вечности спираль

виток свивает за витком,

и я пружинным завитком

всё улетаю вдаль и вдаль.

Не знаю ни добра, ни зла,

пред мною мгла, за мною мгла,

свой синий развевая шарф,

земной я облетаю шар.

Я в измерениях иных,

вне притяженья сил земных,

вне суеты сует земной.

Уже не ревность и не грусть,

ни зависть, ни сомнений груз,

здесь не довлеют надо мной.