Нина Огнева

Нина Огнева

Четвёртое измерение № 11 (359) от 11 апреля 2016 года

Метать в навоз жемчужное зерно

* * *

 

Я не торгую лёгким паром

крутых ноздрей и русских бань.

Два сапога исконно пара,

как инь и янь.

 

Шагнёшь вперёд – соблазнов прорва.

Шагнёшь назад – грехов гряда.

Лихих коней капризен норов,

да зла узда.

 

Там, наверху – простор и ветер.

Там, под стопой – вразлёт обрыв.

Там льнут к звенящих дуг расцветью

парсеки грив.

 

Но позади – озноб, и полон

тупой недвижимости миг,

в который меж стопой и полом

означен сдвиг.

 

Но впереди межа границы,

чьей борозде – что князь, что тать,

пядь, где от шуйцы до десницы

рукой подать.

 

Там – гать. Там – ровная дорога.

Стила бессилье. Власть перста.

Вершок от печки до порога.

Меж уст верста.

 

Но там ли, там – вам всё едино.

Вам всё одно – что там, что там.

Что гром небесный под сурдину,

что вен там-там.

 

Что ниц, что влёт, что злая тряска

доске стиральной в параллель.

Тяни-Толкай моя Савраска.

Ах, Лель мой, Лель.

 

Мне лик тоска кривит недаром

при виде ваших ……… * рож,

когда торгую Божьим даром

за медный грош.

_____

* Возможны варианты. Уместен торг.

 

Станционному телеграфисту

 

О чём бишь я? Да как бы ни о чём.

Так – лепта малая в доход бытописанья.

Так знака зыбкое в пространстве зависанье

на некий миг меж лентой и ключом

являет сонм надежд и ожиданий

от паузы меж точкой и тире

таких глубин, что, право, ноте ре,

а также – ми и фа, и до в придачу

куда к чертям до этой пустоты.

Ах, музыка. Клавирные листы

ничто в сравненье с лентой телеграфной.

Как не сравнить с Арахною иль Дафной

ни паука, заплетшего кусты

в моём саду, ни то, что видишь ты,

склонив свой взор в аквариумный ящик,

где рыбки ловят дафний настоящих,

тараща глаз, юля и пяля рты.

 

Про что бишь я? Да как бы ни про что.

Так – дань привычная бесплодному исканью

несхожих лиц. Меж кружевом и сканью

различий, право, более чем тьма.

Чем золотообрезные тома,

расщелины меж скал, пустые скамьи

в дождливый день – заевшего ключа

милей уму?

Пунктир чрез степь влача,

летит состав. Взгудит, промчит и канет

в хитросплетенье струй и проводов,

пугая ребятню и дряхлых вдов

затишья льдом.

Но, методом поточным,

чеканит зернь созвездий многоточных

востока тьма.

Закатный свет медов.

Стучат ключи. Тона чисты и сочны.

 

Взлётная полоса

 

В поле не вьёт метелица.

Ног не студит роса.

Вкось через пашню стелется

взлётная полоса.

Здесь не грохочут выстрелы,

дюз не рокочет гром.

Кто-то нездешний выстроил

этот аэродром.

 

Богу – бессменно богово.

Люду – бессчётно миг

взлёта, как даль пологого,

в тот неизбывный мир,

где, наливаясь исподволь,

зреет меж плевел злак –

глуби земной исповедь,

россыпь земных благ.

 

Бездна палит неистово.

Тень колоска плоска.

Бьётся струною истони

в травах громов раскат.

Ниц, среди мхов и вереска,

веками – в одурь трав.

Там непреложных вер искать,

хляби высот поправ.

 

Словом не время меряться

на остриях пера.

Верно, не впрок тетерице

крылышек веера.

Хлещет словес половою

в ступицу колеса.

Дурью болеголовою –

взлётная полоса.

 

Гроз полуночных высверки

мечутся на ветру.

Кто-то нездешний высверлил

в яростной тьме дыру.

На полосе асфальтовой

выплавил клейма зной.

Бьётся стального альта вой

в пропасти нарезной.

 

Но невзначай примыслится

глупость – одна из сот:

зыбкое коромыслице

в гулком стекле высот,

где в первозданном облике

будет моя душа

плавать на белом облаке,

ангелам хлеб кроша.

 

* * *

 

Раньше, когда-то, тому назад

два или три года

у меня под окнами был сад,

как раз под теми, что жгли фасад

отраженьем солнечного восхода.

 

Там, заглушая всесилье гроз,

звон жестяного ската

вторил разгулу хмельных ос,

льющих шелка золотых полос

в отраженье солнечного заката.

 

Это было раньше. Теперь – не так:

глохну от злой звени я.

Корчится ухо затычке в такт,

стынет в глазнице зрачка пятак

отраженьем солнечного затмения.

 

И терзаю разум: зачем, кому

пожар моего дара?

Бьёт набат сапогом в корму,

жжёт озноб, воспаляя тьму

отраженьем солнечного удара.

 

И не скажешь: вот! это ты, и ты! –

Суд не моя утеха.

В рамах блажат конопли кусты,

струпом – осиновых ставен стык,

выдоха в горсть эхо.

 

Всушь исторгаю из горьких зениц

каплю за каплей тени я.

Тьма окрест полегает ниц,

корчится влёт под стопой зенит

отраженьем солнечного сплетения.

 

И терзаю душу: теперь куда? –

Страхом кровит оскал.

Жжёт неопалимый кусок льда

горечь губ, промолчавших «да»

отраженью кривых зеркал.

 

* * *

 

Никого нет. Только стол, стул.

Да строфы кнехт. Да строки гул.

Да волны прядь, да балласт – в пуд.

Да торчком – в пядь – маяка уд.

 

Никого – вкрест, никого – вдоль.

Под стопой треск. Под рукой боль.

Только склеп скул, да кивок вслед.

Только стол, стул. Никого нет.

 

* * *

 

Сей способ весьма и весьма груб –

дозволено всё и более.

Так производится чистка труб –

без травм, насилья и боли.

Так производится мойка душ:

дозволено петь, плакать,

сетовать, что, мол, взялся за гуж,

а на торном пути – слякоть.

Клясться, бахвалиться, врать и брать

на душу грех гордыни.

Верить, что брат человеку брат,

а магма – кума льдине.

Сей способ весьма и весьма люб

тому, кто «в трубе» нынче.

В пьеске лубочной не лыком луб

шит. И не чип ввинчен

в череп тому, кто, как ты и я,

состоит из живой плоти…

 

Бустрофедоном судьбу кроя,

юродствует рок – плоттер.

 

* * *

 

Огромна тьма. Звезда гвоздит потёмки

к распятию небес.

Собратья, сёстры, пращуры, потомки –

толпа теней, на дне моей котомки –

тряпичный хлам: старьёвщику, на вес,

полушка – фунт. Толмач в немом укоре:

суть дела не ясна, а протокол

составлен так, что уравненья корень

стучит о мозга ствол как кол о кол.

 

Огромен свет! – Сомкнуть поспешно веки,

сжать рот и боль колен.

Вот Иоанн – блажной парнишка экий,

вот – Ельязар, восставшие калеки,

прозревшие слепцы от тьмы пелен

избавлены. Вот длань, что гвоздь вонзала,

наотмашь, до кости

 

Сучок меж век. Меж шпал – сачок вокзала.

Там – бабочки узлов, что даль связала

на спицах рельс. Рвам выпало плести

узоры строк. Летит состав порожний,

дымит словарь, дымит!

Наш паровоз узнаю я по роже –

чем жёстче фэйс-контроль, тем сроков строже

лимит. Лилит, Лолита, Суламит…

 

Причудлив путь. Таможен изваянья

как пни – то там, то тут,

меж зол и благ на равном расстоянье.

Но мчит строка. Позыва и деянья

незыблем институт.

 

* * *

 

Меж двух огней – светила и свечи,

меж двух смертей – меж Сциллой и Харибдой,

меж правдой-ржой и позолотой-кривдой,

меж двух петель – удавки и пращи,

я здесь одна, невидимо, была;

по тверди, яко посуху, ходила,

на божий мир заглядывая с тыла,

где в гуще звёзд луны паникадило

застыло, раскалившись добела:

порхали ангелы, вились вприпрыжку бесы

и, вздыбив на загривках куний мех,

таскали месяца ущербного лемех

меж кучных туч над нивой поднебесной –

в том следуя законам естества,

незыблемым инструкциям природы…

 

…Чума, холера, грады, недороды.

Цветенье древ, опавшая листва.

Рожденье чад, успенье дряхлых старцев,

внезапный крик в полуночном лесу –

так всякую пылинку на весу,

как дар судьбы, несло к мишени дартса…

 

Иль полыньи?

Скользит нога по насту.

Меж да и нет шагаю по прямой.

Простор меж створ – одно из поприщ. Мой

нетленный том для слов распахнут настежь.

 

* * *

 

…Мой лук упруг, мой выстрел меток –

лоснится яблочка пятак,

как ахиллесова пята…

 

Что здесь не так?

Что здесь не этак?

Что здесь не этак?

Что – не так?

 

…Молчанье тягостно вдвойне,

когда порывы откровений

звенят, как дыры в кольцах звений

цепи сверкающей. Вполне

я отвечаю всем и всяку

за то, что добрую собаку

держу на привязи, а волк,

что в овцах, верно, знает толк –

гуляет вволю. Честь и долг

мне не помеха в том, что мнится.

По мне – что соболь, что куница –

мне шуб, ротонд, пальто-манто

изыски, чай, не по карману.

Господь из облак мечет манну…

 

Что здесь не так? Что здесь не то?

Всё – то, как в кассе – без обману.

Положишь раз – получишь сто.

 

…Что здесь не так? Что здесь иначе?

Быть может, день покойно начат?

И ночь спокойно протекла –

без вечных в угол из угла

моих бессмысленных шатаний?

Быть может – так, а впрочем – втайне

я понимаю, что – не так:

какой-то мизерный пустяк

(грошовой мелочи мизерней!)

как суета построчной зерни –

в цепочке слов замкнул контакт…

 

Что здесь – не в рифму? Что не в такт?

Что эфемерней роз и терний?..

 

…Да-да! – Порой не дремлют очи

и воспаляются к полночи,

когда словесный водосток

свой нескончаемый поток

внезапно в жёлоб междустрочий

направит путь. Каков итог?..

 

Что здесь не так? Где здесь неточность?

Небрежен стиль? Нестроен слог?

 

…Вот: всяк сверчок – знай свой шесток.

И всё. Не исключая прочих

 

* * *

 

Метать в навоз жемчужное зерно,

рядиться в пух, и в прах ронять алмазы,

калитку в рай ядрёным дёгтем мазать,

низать на сеть паучью бисер, но:

взгореться льдом, истаять феникс-птицей,

взнестись ядром в заоблачную высь,

явившись вдруг откуда ни возьмись,

на грешный мир спуститься, опроститься

враз бойко вникнув в вещность существа,

прослыть окрест всеведущей и больно

куснуть губу: стоп, ладушки, довольно! –

не чует дух ни веры, ни родства

иным ветрам…

Слепить останки грёз?

Облить водою мёртвой из чекушки,

ждать до рассвета, словно зверь на мушке,

считать мгновенья? Вычурностью поз

сбивать усердных ловчих с панталыку? –

Тянуться к лику, избегая лиц,

ужом свернуться в луже небылиц

и бойко поклоняться всяку лыку,

что – льном в строку…

 

Постылый палимпсест –

мои труды. Под знаком мастихина

рождён мой дар.

Горчит строфа, как хина,

снедая тусклый взор

в один присест.

 

* * *

 

Летит с полей. Худого день не помнит,

наградой сердцу, податью уму

твой лик, на миг запечатлевший тьму,

и скорбного зрачка подледный омут.

Иссякла ночь. Кусты. Поля. Дорога.

Осина ветру веткою грозит.

«Чин-чин!» – бормочут жёлуди (транслит).

Им вторят бакены в потугах диалога

с величьем вод. Но на сердце тревога,

и дрожь виска по лацкану скользит.

Назойливо, как кожный паразит,

зудит клише изысканного слога,

всё велеречье уст в «увы» и «ах»

мой хворый ум с усильем заключает.

В полях свистит, летит с небес и тает,

летит, пуржит, и тает впопыхах.

Холмов, прибрежных рощ, картавых заед

в овражьих уст углах, и сыпи сит,

что сеют мрак и створы век терзают,

мой взор не зрит. И зрак во тьму косит:

что там? Что – там, за выспренней строкою,

за знаньем знака, звука и черты?..

 

Летит с полей. Дорога, ночь, кусты.

«Что там?» – твоей начертано рукою.

Безгласна я. И нем, как ветер, ты.

 

* * *

 

Я на пасеке Божьей –

сортировщицей сот.

Живо чувствую кожей

плоть восковых высот.

Живо чувствую веком

рос непролитых вес.

Стынет в рубище ветхом

благолепье небес.

 

Мне не счесть, не исчислить

тьмы огрузлых колод.

Кружев танец речистый –

крыл немолкнущих лёт.

Спят душистые травы,

и медвяно сладка

в обечайке оправы

позолота летка.

 

Но сторожкою тенью

недреманных ресниц

чую страх и смятенье

в перепевах цевниц.

Живо чувствую жалом

наливного пера:

дымовейным пожарам

наступает пора.

 

Сортируя по крохам

всё, что впрок собрала,

живо чувствую вдохом

и касаньем крыла,

что ни так и ни этак

мне не минуть костра –

зажигательно меток

злобной нежити страх.

 

Мне не счесть и не взвесить

сухостойных снопов.

По дорогам и весям –

без колод, без оков.

Путь медвяный итожа,

не насытишься впрок.

Я на пасеке Божьей –

сортировщицей строк…