Не грогом горячим, но жиденьким пивом, Луны подкисающей пеной Обрызгана Ревель, покоит обрывы Баронских домов неизменных. Спят воры и вороны - стражники тут же Замки проверяют во мраке, И в теплой постели, как в бархатной луже Спит цезарь Эстонии - Аккель. Не звезды, а доллары льют небеса, Картофеля преют громады на складе, Покорней турнепса - эстонцы, он сам Богатые лысины ласково гладит. Как тихи семейные ночи Эстонии, Проснулся, и в спальне - покой огорода, Но гулко у дома растут спросонья Шаги неизвестной породы. И к дому спешит небывалый народ, Одетый не для парада И громко поет дверной переплет Под теплыми лбами прикладов. Не все ли равно в сияньи ль, во мраке ль Приветствовать край родной? Так выйди же к этой Эстонии, Аккель, Раскланяйся с ней заодно. На бочку - цилиндр - но Аккель, икая, Дверями расхлопался выше и выше, И двери двоятся, и туфли спадают, Как скаты старинной крыши. В нетопленых стенах декабрьский режим Не хуже республики колет, - Но Аккель вбегает в чердачный зажим, Как римлянин в Капитолий. Другая Эстония в утреннем мраке Пришла - шершавая - та, Та самая, что загнала тебя, Аккель, Под крышу, на старый верстак. Пусть Ревель стучит в глухом промежутке Сухою стрельбой одиночек. Недаром гранаты, как черные утки, Ныряют и рвутся на клочья. Слабеет иль крепнет борьбы чехарда, - Но Цезарь дрожит откровенно, Порой ему кажется мирный чердак Утесом святой Елены. Но вот тишина точно жидкое пиво Шипит, пригорев на огне. И Аккель - подмерзшая, синяя слива, Маячит в чердачном окне И видит: опять у камней на ладони, Сжимая тюремный кулак, Проходит, как лаком облитый, Лайдонер Со сворой вспотевших собак. И свора играет, и Аккель, рыдая, Зовет ее стуком руки И доги, маститые морды вздымая, Слюняво трясут языки. <1926>
Популярные стихи