Николай
Рубцов

В гостях

Глебу Горбовскому 
  
Трущобный двор. Фигура на углу. 
Мерещится, что это Достоевский. 
И жёлтый свет в окне без занавески 
Горит, но не рассеивает мглу. 
  
Гранитным громом грянуло с небес! 
В трущобный двор ворвался ветер резкий, 
И видел я, как вздрогнул Достоевский, 
Как тяжело ссутулился, исчез... 
  
Не может быть, чтоб это был не он! 
Как без него представить эти тени, 
И жёлтый свет, и грязные ступени, 
И гром, и стены с четырёх сторон! 
  
Я продолжаю верить в этот бред, 
Когда в своё притонное жилище 
По коридору в страшной темнотище, 
Отдав поклон, ведёт меня поэт... 
  
Куда меня, беднягу, занесло! 
Таких картин вы сроду не видали, 
Такие сны над вами не витали, 
И да минует вас такое зло! 
  
...Поэт, как волк, напьётся натощак. 
И неподвижно, словно на портрете. 
Всё тяжелей сидит на табурете, 
И всё молчит, не двигаясь никак. 
  
А перед ним, кому-то подражая 
И суетясь, как все, по городам, 
Сидит и курит женщина чужая... 
– Ах, почему вы курите, мадам!— 
Он говорит, что всё уходит прочь, 
И всякий путь оплакивает ветер, 
Что странный бред, похожий на медведя, 
Его опять преследовал всю ночь, 
Он говорит, что мы одних кровей, 
И на меня указывает пальцем, 
А мне неловко выглядеть страдальцем, 
И я смеюсь, чтоб выглядеть живей. 
  
И думал я: «Какой же ты поэт, 
Когда среди бессмысленного пира 
Слышна всё реже гаснущая лира, 
И странный шум ей слышится в ответ?..» 
Но все они опутаны всерьёз 
Какой-то общей нервною системой: 
Случайный крик, раздавшись над богемой, 
Доводит всех до крика и до слёз! 
И всё торчит: 
В дверях торчит сосед, 
Торчат за ним разбуженные тетки. 
Торчат слова, 
Торчит бутылка водки, 
Торчит в окне бессмысленный рассвет! 
Опять стекло оконное в дожде. 
Опять туманом тянет и ознобом... 
Когда толпа потянется за гробом, 
Ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в 
     труде».